Никогда не плакала в присутствии чужих людей. Даже когда в первом классе сломала руку, упав с велосипеда, стиснув зубы вытерпела все врачебные манипуляции с ней, не проронив ни одной слезинки. А тут — нервы неожиданно и не вовремя сдали.
В круг «не чужих» в нынешних обстоятельствах входили только мама, Аллочка и Дэн. И осознание того, что я нарушила столь важное для себя правило, отчего-то заставило меня расплакаться еще горше.
«Дед Мороз», как и большинство мужчин не переносящий женских слез, тут же сообщил, что материала для дачи заключения у него достаточно и ретировался. А моложавая блондинка-психолог подвинула ближе ко мне картонную упаковку с бумажными салфетками.
— Ничего, — произнесла она с участием, показавшимся искренним. — Тут многие плачут. Обстановка, видимо, располагает.
Да уж, можно и так сказать.
— Теперь точно напишете в заключении, что я ненормальная? — печально улыбнулась я, выдергивая салфетку и, махнув рукой на приличия, шумно в нее высморкалась.
Блондинка ободряюще улыбнулась:
— Не напишу. И Степан Федорович, думаю придерживается того же мнения. Случившееся с вами определенно вызвало посттравматическое стрессовое расстройство, однако оно не свидетельствует о необходимости назначения принудительных мер медицинского характера.
Я благодарно кивнула, поскольку это немного меня успокоило. Тот факт, что я не сошла с ума и мои кошмары и провалы в памяти просто следствие стресса — радовал.
А психолог продолжила:
— Вы мне лучше скажите, Ева, почему вы, как адвокат, не догадались добавить вопрос о наличии или отсутствии у вас состояния аффекта (прим. состояние психики, при котором человек не может осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими) в момент причинения повреждений потерпевшим?
— Потому что подобная формулировка вопроса являлась бы косвенным признанием вины, — отозвалась я, на мгновение перестав плакать. — А еще потому, что доказать аффект, аморальность и противоправность действий потерпевших в моем случае было бы проблематично.
— Зря вы так считаете. Эксперты ведь исходят в своем заключении не столько из прилагаемых следователем копий протоколов, сколько из показаний испытуемого. Сейчас ни я, ни психиатр не выйдем за пределы вопросов, указанных в постановлении, но ничего не мешает впоследствии назначить дополнительную экспертизу. И я почти не сомневаюсь в том, что она даст четкий ответ, что аффект в вашем случае присутствовал.
— Спасибо, — удивленно поблагодарила я, понимая, что только что мне, хоть и без спроса, дали неплохую подсказку и шанс получить более мягкое наказание, пусть и косвенно признав вину.
— Не за что. У вас есть еще десять минут, чтобы успокоиться, и я позову конвоиров. Меня уже ждет следующий испытуемый. Удачи вам, Ева.
После этого она вышла из кабинета, оставив меня одну, что было вообще-то неправильно и не очень профессионально с точки зрения процесса производства экспертизы, однако очень человечно, за что я была благодарна психологу даже больше чем за ценную информацию, которую она мне только что сообщила.
Предоставленного времени хватило для того, чтобы привести себя в порядок, выровнять дыхание и высушить салфетками мокрое и распухшее от слез лицо. Плакать мне больше не хотелось. Хотелось действовать.
Мысли в голове лихорадочно зашевелились, и я пожалела о том, что под рукой нет моей заветной тетрадки, чтобы записать всё, до чего я успела додуматься. Сознание стало ясным, как небо в погожий день. И трясясь на неудобном сиденье холодного этапного автозака я старалась не выпустить идеи из собственной головы.
— Как прошло? — участливо спросила Ирка, когда я вернулась в камеру с первого взгляда заметив моё непривычно приподнятое настроение.
— Неплохо, — отозвалась я и тут же улеглась на кровать, раскрыв тетрадку на странице с собственными заметками и схемами.
Теперь у меня был еще один вариант действий и собственное положение больше не казалось мне таким безвыходным, как раньше. Я даже поужинала с небывалым аппетитом и спала без успевших приесться кошмаров.
Однако с утра снова мучилась с тошнотой, вызванной одним только запахом завтрака, казавшимся теперь не просто неприятным, а буквально непереносимым. И вместо того, чтобы есть, я спрятала нос в рукаве спортивной куртки, но это не помогло и меня все равно стошнило, а сильная слабость, почему-то накатившая после этого заставила пластом пролежать на кровати почти до самого обеда.
Возможно, я лежала бы и дальше, если бы из-за двери не раздалось:
— Ясенева, на выход.
Ёшкин кодекс, вот только Прокопьева мне сейчас для полного счастья не хватало!
— Может, если меня стошнит на одну из его паршивых рубашек, он перестанет практически ежедневно ко мне наведываться? — проворчала я, заставив усмехнуться Ирку, вероятно, представившую себе эту развеселую картину.
С трудом поднялась с кровати и подошла к выходу из камеры. Вышла, встав лицом к стене, протянула руки и дождалась щелчка наручников. Вяло переставляя ноги, нехотя отправилась вслед за конвоиром, обдумывая в голове, какой колкостью могу поприветствовать Прокопьева. Но всё заранее заготовленное ехидство застряло у меня в горле и заставило замереть на пороге следственной комнаты.
Еще до того, как подняла голову, буквально кожей ощутила присутствие того, кого совершенно не ожидала увидеть. Почувствовала легкий аромат пряно-травянистого парфюма, вызывающего ассоциации с летним лесом. Дыхание участилось, а сердце забилось чаще обычного.
Лазарев. Он пришел тогда, когда во мне не осталось ни капли надежды на его появление. Когда я поняла, что после того, как сама отказалась от него, не решусь попросить его о помощи. Он, как всегда, будто почувствовал, что мне нужен.
Дэн, как ни в чем ни бывало, сидел на стуле для посетителей и в ожидании моего появления привычно читал Вестник Федеральной Адвокатской палаты. Как обычно, одетый в деловой костюм с иголочки, с идеально уложенной прической, с дорогими часами, блеснувшими на запястье, он казался как нельзя не соответствующим окружающей обстановке. И как нельзя не соответствующим лично мне.
— Ева, — кивнул он, заметив моё присутствие, скользнул по мне взглядом, показавшимся почти незаинтересованным, и вернулся к газете, дочитывая, видимо, недочитанное предложение.
На фоне его безупречности, мне вдруг стало стыдно за собственный костюм, принявший не самый лицеприятный вид за полтора месяца почти непрерывной носки, за отсутствие маникюра и макияжа. Осторожно села напротив, рассматривая адвоката. Мы так долго не виделись и всё, чего я удостоилась при встрече, это один короткий холодный взгляд? Однако, дочитав, Лазарев отложил газету и тоже внимательно всмотрелся в моё лицо.
— Дэн, — выдохнула я неуверенно, словно еще не до конца поверила, что передо мной действительно он. Хотела сказать что-то еще, но он, покачав головой, строго оборвал:
— Выглядишь скверно, Ева. Ты вообще ешь что-нибудь?
Нахмурился, ожидая ответа, а я растерялась и ожидаемо расстроилась, услышав подобное от того, кто всегда говорил, что я для него прекраснее всех на свете.
— Ты здорова? Может нужны какие-нибудь лекарства? — продолжил Лазарев в ответ на моё молчание.
«Ага. Тест и витамины для беременных» — подумала я, а вслух тихо сказала:
— Не нужны.
Мне понадобилось время, чтобы понять, что Дэн тоже изменился за эти полтора месяца. Для того, чтобы затащить Земскова на решетку, нужен был Деспот, но, кажется, мой отказ сделал из Лазарева кого-то гораздо более жесткого, категоричного и неуступчивого. И я понятия не имела, каким экзорцизмом изгнать теперь из него всё вышеперечисленное. И нужно ли это делать. Спросила осторожно:
— Почему ты пришел?
Понимала, что вряд ли он явился только для того, чтобы посмотреть как потрепано я выгляжу спустя полтора месяца с нашей последней встречи и позлорадствовать по этому поводу.
— Думаешь, не стоило? — ответил Лазарев, склонив голову к плечу. — Ева, я уступил тебе, предоставив возможность самой со всем разобраться. Но срок следствия подходит к концу. И тот финал, к которому всё идет, не устроит ни тебя, ни меня, если ты не планируешь остаться за решеткой еще на десяток лет, конечно.
