Мы заходим в лифт и поднимаемся на верхние этажи. Воронцова безостановочно тарахтит, и я замечаю злорадный взгляд Трубецкого, направленный на меня. Я бесстрашно подмигиваю: мол, и не с такими справлялся.

Когда двери лифта открываются, я вижу перед собой Великого Князя Воронцова собственной персоной. Он стоит перед нами, сложив руки на груди, и внимательно смотрит мне в глаза. На князе надет парадный военный мундир, каштановые волосы зачесаны назад, а пронзительно-голубые глаза оглядывают нас с нескрываемым недоверием.

— Князь Шувалов, насколько я понимаю⁈ — спрашивает он с презрением в голосе.

— К вашим услугам! — заявляю я, напялив на лицо простецкую улыбку. — Изучаем материальную историю нашей Империи!

— С ним все понятно, — обращается Воронцов уже к Андрею. — А тебе зачем История понадобилась? Ты же знаешь ее лучше всех в Империи!

Я смотрю на Андрея с удивлением и уважением одновременно. В моих руках был кладезь важной информации, а я использовал его в качестве тренажера для оттачивания острот⁈

— Я к вам приехал! — с готовностью отвечает Трубецкой. — Обсудить некоторые моменты…

— Да мы с твоим отцом уже все обсудили! — перебивает его Великий Князь, и его голос ощутимо теплеет. — Ну, пойдем ко мне в кабинет, пойдем!

Воронцов кладет огромную лапищу на плечи Андрея, и они покидают нас не попрощавшись. Когда звук их шагов затихает в коридоре, княжна оживает.

— Аристократический этикет в полной красе! — недовольно фыркает она, берет меня под руку и решительно ведет в противоположный коридор.

На полу все те же ковры, на стенах аутентичные потертые обои и позеленевшие от времени канделябры — для полноты картины не хватает лишь бронзовых свечей. Мы заходим в довольно большое помещение, напоминающее чайную комнату в особняке Воронцовых, где состоялась моя первая встреча и с Еленой, и с Андреем. Даже портреты великих предков такие же. Но меня интересуют не портреты, а камеры слежения. Их даже спрятать никто не удосужился, и зеленые огоньки сигнализируют о том, что запись ведется исправно.

— Не люблю неожиданности! — произносит Воронцова с улыбкой, закрывает входную дверь и поворачивает бронзовый замок.

— У нас намечается тайная вечеря? — спрашиваю я, вскинув бровь.

— Еще не знаю, — кокетливо отвечает Воронцова и пожимает плечами. — Открой шампанское, оно в ведерке со льдом у камина.

Пробка вылетает из бутылки с громким хлопком, и я разливаю пузырящийся напиток по заранее приготовленным бокалам. Их два, а не три, как можно было бы ожидать. Значит, намеки на секс втроем были всего лишь намеками. Я передаю один Воронцовой, она подносит его к глазам и наблюдает за пузырьками, которые струятся по хрустальным стенкам.

— Иногда надоедает играть набитую дуру! — неожиданно заявляет Воронцова и переводит взгляд на меня.

Ирония в ее голосе и циничный проницательный взгляд застают меня врасплох.

— Кому-нибудь кроме меня ты в этом признавалась? — спрашиваю я, внимательно глядя Елене в глаза.

— А зачем? — с язвительной усмешкой интересуется она. — Не все ли равно мужчинам — трахать умную или дуру?

— Мне — нет!

— А те две девицы, которые ублажали тебя на вечеринке Апраксина, были умны или глупы? — спрашивает она, прищурив веки.

— Вряд ли умнее братьев Юсуповых! — отвечаю я, коварно улыбаясь, чокаюсь с Еленой и выпиваю шампанское.

— Зачем ты сюда приехал? — настороженно спрашивает Елена. — Не за маской же, которую нужно было выбросить на помойку еще пару сотен лет назад?

— Если скажу, что ради тебя, ты же все равно не поверишь?

— «Ради тебя» звучит слишком размыто, — отвечает Воронцова и опорожняет бокал. — Если ты имеешь в виду секс, то поверю!

— Мое детдомовское воспитание не позволяет в этом признаться!

— Давай на кушетку присядем⁈ — предлагает Елена, мягко берет меня за руку и ведет к дивану, стоящему перед камином.

Я сажусь, откидываюсь на высокую спинку и ставлю бокал на низкий столик. Поворачиваюсь к Елене и снова смотрю в изучающие меня умные глаза.

— Ты возбуждаешь меня такой! — говорю я, забыв про дурацкие выученные улыбки. — Почему в свете ты ведешь себя по-другому?

— Для всех я легкомысленная дурочка, меняющая мужчин как перчатки, а в этом образе стану бессердечной стервой…

— Образов всего два?

— Есть еще несколько…

Воронцова встает с дивана, садится передо мной на корточки и начинает расстегивать ремень на моих брюках. У меня возникает стойкое ощущение дежавю. Все повторяется. Не хватает только боевой пятерки аристо во главе с Цесаревичем, неожиданно врывающихся в комнату.

Из головы не выходит мысль о неожиданной перемене в поведении Елены, но я отбрасываю ее в сторону. Кто и кого использует, я разберусь завтра, а пока откидываю голову на мягкую подушку, закрываю глаза и отдаюсь умелым девичьим рукам и губам.

Я сижу в приемной Великого Князя уже целую вечность и думаю не о предстоящем разносе, а о том, как теперь величать. Великий Князь, Игорь Всеволодович или просто Дед? Из его кабинета доносится умопомрачительный запах свежесваренного кофе, и в вертикальном положении меня удерживает только он. Я не спал почти всю ночь и вернулся домой лишь под утро. А утро…

Утро не задалось. Час назад я проснулся от звуков сотен уведомлений. Меня поздравляли и проклинали, мне высказывали претензии и завидовали, мне даже съемки в порно предлагали — дешевая популярность накатила неудержимой лавиной. Я снова стал порнозвездой рутьюба, на этот раз не скрываясь под личиной несуществующего красноглазого аристо.

Видеозапись наших с Воронцовой утех слили в сеть сразу после моего отъезда из высотки. Телеграф забит копиями ролика и обсуждением моих и Елены анатомических особенностей. Даже Трубецкой в шутку попросил дать ему несколько практических уроков, зайдя с верифицированного княжеского аккаунта.

После неожиданного преображения Воронцовой я уверен, что запись слила она. Видимо, перспектива брака с Трубецким радовала ее не больше, чем Андрея, а терять девчонке уже нечего — репутацию придворной шлюхи испортить сложно.

Елена оказалась мастерицей своего дела: сегодня я не буду думать о сексе вообще. Точнее, буду вспоминать вчерашнюю ночь и убеждать себя, что будущие встречи с Воронцовой недопустимы, что это тупое следование низменным страстям, что нельзя идти на поводу у собственной похоти…

— Великий Князь освободился! — сообщает мне Конибродский и жестом приглашает войти в кабинет.

С трудом поднимаюсь с кожаного дивана и на мгновение останавливаюсь у зеркала, чтобы поправить галстук и разгладить пиджак: Шувалов приказал быть при полном параде. Либо мы кого-то ждем, либо отправимся куда-то с визитом, либо провинившихся аристо казнят исключительно в шикарных костюмах.

Осторожно открываю дверь и захожу в кабинет. Великий Князь восседает в любимом кресле и курит неизменную сигару. Он спокоен до безобразия и смотрит на меня с лукавой полуулыбкой.

— Привет, внук! — неожиданно мягко произносит он, указывая взглядом на гостевое кресло, и наливает мне кофе. — Тяжелая выдалась ночка⁈

Я не знаю, как мне реагировать на слова Шувалова. На слова деда. На его показное или искреннее спокойствие — даже будучи полноценным Темным, я не могу считывать его эмоциональный фон.

— Доброе утро! — невнятно бормочу я и проглатываю кофе в один присест.

— Полюбуйся! — говорит князь и, перегнувшись через стол, кладет передо мной свежий обзор прессы.

Заголовки газет впечатляют: «Княжна Воронцова расстроила уже вторую свадьбу в императорской семье», «Князь Андрей Трубецкой в ярости и вызвал бастарда Шувалова на дуэль», «Император лишил Род Шуваловых звания Великого», «Правящая семья отказалась от еще необъявленной помолвки и намерения сочетать Наталью Романову браком с…».

Я поднимаю глаза от бумаги и смотрю на Князя. Он невозмутим и бесстрастен, словно Османский Сфинкс. Смотрит на меня со снисхождением и отеческой любовью — в фиолетовых радужках нет ни тени осуждения.