Я молча кивнул.

— Почему мне не сказали?

— Александр Иванович, это не моя тайна была. Петрович не хотел вам об этом рассказывать, потому что у него кроме пистолета пропал еще и талисман — небольшой самородок. Он боялся, что его выгонят из Геологического Управления за такие дела.

— Самородок?

— Да. Он говорил, что размером с воронье яйцо. Он его в другой экспедиции несколько лет назад нашел.

— Когда?

— Я точно не знаю, возможно даже в те времена, когда он в старательской Артели работал.

— Кто-нибудь про это что-нибудь слышал? Семягин обвел приустающих взглядом.

Но все промолчали. Козак тоже, хотя, если он вчера слышал про ствол, то должен был слышать и про самородок.

— Это я пока заберу себе, — Семягин задумчиво похлопал по рукояти пистолета. Он еще раз осмотрел оружие, проверил, что в ствол не загнал патрон, извлек обойму.

Насколько я мог предположить в ней не хватало одного или двух патронов. Но точнее разглядеть было сложно.

Я не знал, как давно пользовались пистолетом. Возможно, у Петровича с самого начала не хватало патронов в потертом ТТ.

Мне хотелось понюхать и осмотреть ствол. Ведь, если из него стреляли, то запах пороха еще можно учуять. Или наоборот можно увидеть, что ствол в масле и им не пользовались. Ладно попробую провернуть это попозже.

А сейчас нужно понять, у кого был мотив избавиться от Петровича. Пока нельзя исключать никого. То, что с Петровичем, что-то произошло и он не мог уйти сам мне было понятно с самого начала.

Странно, что я ничего не услышал ночью. Я сплю достаточно чутко.

— Так друзья мои, минуточку внимания. Нам надо понять, кто видел Петровича последним, — сказал Козак, дожевывая блин и запивая его чаем.

— Александр Иванович, а вот вы когда видели Петровича в последний раз, можете назвать время?

Козак вытер руки о свою куртку, доев последний блин.

— Я? — немного растерялся Семягин.

— Да, вы.

— Вчера вечером перед. сном в девять вечера примерно, а при чем тут время, когда я его видел?

Козак достал из нагрудного кармана блокнот и карандаш и что-то в него записал.

— Ну типа того, что кто видел последним тот и убийца, — прокомментировал Бондаренко

— А кто, сказал, что его убили, его же мертвым не нашли? — возмутился Алеев, — знаешь, как у прокурора: нету тела — нету дела? И вообще, Козак, ты что тут из себя сыщика Жеглова строишь?

— Так, отставить разговоры. Кто-нибудь из вас в милиции работал? — он оглядел всех — Нет? А я, как известно бывший мент, вот и помалкивайте.

На самом деле он не был никаким милиционером, все знали, что его с треском выгнали из школы милиции за раздолбайство, дебоши, драки и пьянство.

Он пошел туда после армии, но так не смог закончить. Он рассказывал, что в школе учились еще «те» чуваки, по сравнению с которыми его проступки были цветочками.

Козак пошел в школу милиции по совету парня, который в то время ухаживал за его родной сестрой.

Дело в том, что вернувшись из армии он устроился на завод на работу в городе в литейный цех, формовщиком машинной формовки. Работа была очень тяжелая, грязная, пыльная. Зарплата совсем маленькая: восемьдесят рублей.

Летом было страшно жарко, так как в цеху отливали тормозные колодки для поездов.

Огромный производственный конвейер, с тоннами расплавленного метала обслуживали четыре рабочих. Горячий металл раскалял и без того горячий воздух до невозможности.

Работа шла непрерывным циклом. За конвейером надо было постоянно следить, и рабочим даже некогда было покурить. Да что там покурить, толком и обеда-то не было.

Издавна обедали по очереди, на бегу. Один из рабочих уходил пообедать на пятнадцать минут, а трое должны были в это время работать за четверых.

Работа в цеху была грязной, могла вызывать вибрационную болезнь. У старшего рабочего, который работал уже лет десять был тремор — у него тряслись руки.

Козак боялся, что и у него также будут трястись руки.

Однажды они взбунтовались, потребовали от начальника цеха, чтобы им выделили дополнительных людей и законный час на обед.

Их требование проигнорировали. Тогда они бросили работу в двенадцать часов дня, как это положено по трудовому распорядку и свалили на обед. Конвейер остановился.

Им всем сделали выговор на общем заводском собрании и пригрозили уволить за халатность. Их объявили бракоделами и нарушителями трудовой дисциплины.

Тогда Козак с приятелями обозлились и написали письмо в горком партии. Они расписали проблемы, сообщили, что условия, такие как, душ спецпитание за вредность которые должны быть соблюдены на вредном производстве отсутствуют.

Но это не помогло, решение о выговоре не отменили. Рому Козака тяготила тяжелая, грязная работа.

Поступить куда-нибудь учиться куда-нибудь в ВУЗ он не надеялся. В то время в учебные заведения были огромные конкурсы, в армии все что через пень колоду учил в школе позабылось.

Так вот по совету сестры и ее приятеля, молодого младшего лейтенанта, он поступил на учебу в школу милиции.

Начитавшись детективов, воображал себя будущим сыщиком.

Но в школе милиции все было не так как в фильмах и книгах. Ребята учились разные, в основном те, кто не смог или не захотел поступать в ВУЗы и техникумы.

Это накладывало на их образ жизни и мировоззрение определенный отпечаток.

Некоторые сокурсники ходили на танцы, но не чтобы танцевать или познакомиться с девушкой, а выбрать жертву среди местных парней, зацепиться и навалять им.

Другие считали молодецкой удалью и полезным навыком стащить что-нибудь, например, чужой почти приготовленный обед с общей кухни в общежитии.

Третьи играли в карты на деньги и без зазрения совести забирали у сокурсников выигранную стипендия в размере сорока рублей.

Курсанты кучковались вокруг самых наглых и самых сильных физически крепких парней, которые для виду во время занятий соблюдали дисциплину, но за спиной могли поливать преподавателей и особо не учились.

По началу Роман удивлялся всему этому и ужасался от мысли, что эти ребята завтра пойдут в советскую милицию и будут представителями закона.

Но потом привык и сам потихоньку влился, плюнув на свои моральные принципы.

Как-то на танцах с девушкой, его задели местные ребята. Они знали, что он из школы милиции, и испытывали к нему лютую неприязнь.

Девчонка Романа, пытавшаяся безуспешно погасить конфликт и разнять, побежала к телефону вызывать милицию.

Козака окружили человек семь и жесткого махача было не избежать, он вряд ли справился бы с таким количеством противника, хотя был не робкого десятка.

Тут сила не важна, никто не может противостоять толпе, бьющей одновременно со всех сторон.

Как вдруг, неизвестно откуда, словно архангелы с неба налетели однокурсники.

Те самые наглые и физически крепкие парни, которые прослыли «грозой» танцплощадки.

Местных раскидали и избили чуть ли не за минуту. А главное не собирались расходиться или сбегать.

К тому моменту подъехали менты на УАЗике, но курсанты представились, сообщили, что урезонивали сбежавших хулиганов и вышли абсолютными «королями» из этой ситуации.

Рома стал «фестивалить» то есть встречаться, гудеть, отжигать вместе с сокурсниками.

Иногда они совершали какие-то дикие по своей дерзкой бессмысленности выходки.

Так, в один из дней рождения одного из лидеров группы, он с друзьями полез воровать гусей в частный сектор в соседний район. «Охота» оказалась успешной.

Найдя запертую на прутик калитку частного дома, они залезли в сарай к какой-то бабке и украли два гуся и одного петуха. Еще и подивились с какой легкостью им это удалось сделать.

Козак мало того, что был одним из инициаторов, так еще и на свою большую беду взялся потрошить и чистить ворованную и уже забитую птицу, махнув перед этим пару стаканов красного вина для храбрости.

На свою большую беду, потому что их, с гусями под мышкой, видел сторож, моментально донесший руководству про «подвиги» курсантов.