Не «пронесло» и теперь всем нам на ветру приходилось мучиться с самыми сложными повреждениями, которые нельзя игнорировать. Плыть в ледяной воде и вычерпывать поступающую через днище воду было совершенно непозволительным риском. Можно было отморозить себе не только ноги, но и все на свете.

К двум часам дня с повреждениями более менее справились. Но с реки подул сильный холодный ветер. Это совсем не вдохновляло. Отчаливать будет трудно. Я предложил не дожидаться следующего утра и выйти раньше. Ветер мог усилиться.

Но Семягин решил дать отдохнуть уставшим и нервничающим людям. В этом мы с ним разошлись во взглядах. Но конце концов его группа и его правила.

Всегда считал, что, если есть силы, то нужно двигаться. Отдых потом.

Поэтому я промолчал и оставил свое мнение при себе. Люди и так напряжены после ночной борьбы и сложной починкой лодок, что споры, а тем более срачи нам сейчас совсем ни к чему.

Да и моё уважение к Семягину не позволяло возражать ему.

Будь это моя партия, я бы выдвинулся с группой немедленно, но раз уже завербовался рабочим, то будь добр помалкивай, брат, в тряпочку и просто помогай другим.

На лицах членов отряда читалось нежелание размышлять о завтрашнем дне, а тем более об отплытии. Все хотели отдыха.

Мне же подумалось о том, что нам нужно будет отчаливать от пологого берега с тяжелыми ящиками на борту. С учетом ветра и температуры воды, кино будет еще то.

Мы их вытащили-то с трудом. Загружать придется, стоя по грудь в воде. Илистое дно под ногами будет затягивать и сковывать передвижения.

Так и произошло. Ветер к следующему утру усилился настолько, что я с трудом преодолевая его, вылез из палатки.

Я про себя пошутил о том, что тут не хватает Выквана — самое время, договориться с духами природы, как это делают местные.

Семягин занимался сбором своих вещей. Как ни странно он был в приподнятом боевом настроении.

— Ну что, Илья, сразимся сегодня с бурей и непогодой?

Он улыбался. Чуть свисающие полы его палатки, словно выстрелами, заполняли окружающее пространство громкими хлопками, вызванными порывистым ветром.

— Сразимся, Александр Иванович, — почти прокричал ему, — куда же нам деваться.

Дежурному пришлось готовить завтрак на примусе в палатке, хотя это противоречило всем известным правилам безопасности.

Позавтракав, к восьми часам утра мы разобрали палатки под штормовым ветром и начали грузиться в лодки.

Первая же попытка загрузить багаж потерпела неудачу — лодка опрокинулась потому что стоявшие в воде грузившие начали погружаться ил под тяжестью.

Оперев груз о борт, они пытались закинуть его на дно лодки. Не то чтобы они были людьми неопытными, но сработал наш «авось» и лень третьего, который не полез в воду страховать с противоположного борта. Те двое сами отговорили третьего, утверждая что всегда справлялись сами вдвоем на погрузке.

Так и было раньше, но они просто не учли силу непогоды в то утро.

Ветер не давал перевернуть лодку обратно свободным рукам моих товарищей по экспедиции.

Семягин таскал рюкзаки и палатки к месту погрузки, поэтому не видел происходившего.

Я скинул сухую верхнюю одежду — она мне еще пригодится и бросился по помогать коллегам.

В осенней живой природе на Севере у человека три врага: влага, ветер и голод. И если к последнему еще как-то можно подготовиться или решить вопрос при помощи охоты или рыбалки, то сырая одежда и ветер чаще всего становятся причиной смерти у неопытного человека.

Лучше, чтобы тело всегда было сухим. Иначе капли воды на значительной поверхности кожи в опасном взаимодействии с ветром быстро приводят к переохлаждению.

Когда наши советские геологи осваивали эти территории, они считали местных очень медлительными и ленивыми. Особенно зимой. Но мои коллеги из предшествующих поколений не понимали одной простой вещи.

Такое поведение аборигенов было выработано многовековым опытом проживания в этих землях. Местные племена делали все это неспешно чтобы не потеть оттого что знали — влага и ветер могут привести смерти.

И никакие уговоры, пряники и попытки заставить местных делать что-то быстрее никогда не приводили к успеху.

Со временем люди с Большой Земли, привыкли к их медлительности и смирились с этим, понимая причины и даже перенимая опыт. Но понимание пришло спустя долгое время и через многие жертвы. А жертв было много.

Вот и в этот раз мы с группой Семягина нашли истрепанные в клочья остатки палатки, под которыми обнаружился скелет человека.

Судя по вещам и инструменту — он был еще довоенным геологом. Об этом говорили геологический молоток и истлевший геологический планшет, его ботинки красноармейца.

Сквозь кости скелета проросла трава. Бумаги в истлели от частой смены погодных условий в субарктической климатической зоне.

Семягин забрал инструмент и найденную при бедолаге трехлинейку, видимо еще из царских запасов или времен Гражданской войны.

По ним можно было попытаться установить личность сообщить в Москву координаты его последнего пристанища. Вдруг, кто-нибудь из родственников ищет.

Обложив найденного геолога камнями, образующими могильный холм, Семягин попросил меня соорудить деревянный крест.

На одном из валунов из речного песчаника он процарапал надпись «Неизвестный геолог» и дату его обнаружения. Валун установили в голову и прижали им сооруженный мною крест.

Никого не волновало, надгробный крест поставили атеисты на могилу советского геолога, который скорее всего тоже был атеистом.

Меня удивило, что здесь в тундре к таким вещам относились намного проще, чем на Большой Земле и не придавали какого-то особого символического значения этому.

Каждому понятно, что раз крест тут установлен крест, значит в этом месте покоится человек.

Так вот, видя, как мои коллеги безуспешно пытаются перевернуть лодку, я снял с себя сухую верхнюю одежду, обувь оставил на берегу и полез в черную воду.

Как бывает в таких случаях, нужно перетерпеть первые мгновения, когда холод пробирает так, что кажется что тебя парализует всего. Особенно это ощущается мышцами шеи под затылком. Их будто сводит судорогой.

Но потом человек ощущает разницу температур. Начинает казаться, что вода теплее воздуха. Это все из-за леденящего ветра. Хочется полностью погрузиться в «парную» воду, но этого делать нельзя. Нужно по возможности сохранять руки и плечи сухими, как можно дольше.

При каждом новом шаге мои ноги по щиколотку погружались в склизскую глубину ила, когда я подбирался к опрокинутой лодке.

Добравшись, я перевернул лодку и стал страховать. Фалинь — веревка на носу, которой привязывают ее к причалу, все еще была на берегу, как и весла.

Сложность была в том, что порывы ветра меняли направление и норовили, если не выбросить лодку на берег, то поднять киль и снова опрокинуть ее через нос.

Я видел, как Семягин отчитывает третьего, и тот скидывал куртку, потому что собирался лезь в воду вместо меня. До нас доносились обрывки фраз. Ветер шел от нас в их сторону, заглушая их разговор.

Лезть в воду третьему не было никакого смысла, поэтому я резко замахал руками и крикнул, чтобы он не входил в воду. Попутный ветер донес мои слова на берег.

Третий в нерешительности замер, глядя на Семягина. Тот гневно махнул рукой, но не стал настаивать на своем. Мол, раньше надо было пить «боржоми», пока почки целы.

Наконец, мои двое напарников, погрузив правдами и неправдами тяжелые ящики в лодку, сами забрались нее.

Мы повторили эту операцию трижды со всем экипажами, пока на берегу не остался только Семягин.

Я выбрался к нему на берег он принял мою руку и с силой потянул меня, вытягивая из реки.

Он тут же начал растирать мое окоченевшее тело сухим полотенцем.

— Одевайся быстрее, Илья!

В рюкзаке на самом верху у меня был приготовлен комплект запасного исподнего.

Минуты через две я красный, как рак, натягивал на себя сухую одежду.