— Вы двое можете разобраться с подтанцовкой? Мне нужно обменяться парой слов с Гримой, прежде чем я разберусь с ними.

— Ты думаешь, что сможешь победить меня, сука? Только потому, что ты была чемпионом? — Грима смотрит на других жрецов, как бы говоря: «Ребята, вы можете в это поверить?» Я не знаю, откуда у этого человека берется уверенность. Однажды я уже надрала ему задницу.

Улыбка расползается по его лицу. — За исключением того, что ты потерпела неудачу. Ты выбыла из Игр. Теперь ты просто еще один жалкий червяк, которого Натаниэль подобрал.

— Исходя из личного опыта по поводу червяка? — Я не даю ему времени ответить. Я бросаюсь на него. Ларк и Эстелла идут прямо за мной. Не думаю, что Эстелла обучена драться. Она берет в саду большую тыкву и размахивает ею, как битой. Тогда ладно. Я не собираюсь беспокоиться о ней до тех пор, пока не возникнет необходимость.

Моя главная цель — добраться до Гримы. Я бью его кулаком по щеке отчего его голова запрокидывается назад. Он отшатывается и рычит на меня. Но дело было сделано.

Я наконец — то позволяю своим крыльям вырваться на свободу и со стоном откидываю голову назад. Чертовски приятно распускать их, словно разглаживая упрямый излом в спине.

Вода стекает по моим черным перьям, делая их гладкими и блестящими. Благодаря им я чувствую себя сильной и красивой. Может быть, это потому, что они напоминают мне о моей бабушке. Я видела ее крылья всего несколько раз, но они всегда приводили меня в благоговейный трепет.

Грима спотыкается и падает на задницу с открытым ртом. Его руки перепачканы грязью, а одежда быстро покрывается грязной водой, когда он отползает от меня.

— Сейчас, сейчас, маленький червяк. Я думала, меня накажут?

— Ф…Ф…Фурия, — шипит Грима.

Позади меня звучит саундтрек из кряхтенья и шлепков, но передо мной очень плохой человек.

— Вот что, Грима, я чувствую вкус твоих деяний. — Мой голос звенит от силы. Грима дрожит у моих ног. — Я знаю, как тебе нравится причинять боль другим. Как ты радуешься боли и страданиям. Каждый твой вздох разит твоими прошлыми грехами.

— Я остановлюсь. Я сделаю все, что ты захочешь. — Грима шлепает по грязи, поскальзываясь и продолжая пытаться убежать от меня.

— Ложь. — В этой форме, когда моя Фурия высвобождена, его ложь — пепел на моем языке. Для Гримы нет искупления. — Тебя судили. Тебя признали недостойным.

Мне больше ничего не нужно делать. Я уже прикоснулась к Гриме. Наказание уже начинает действовать. Он будет заново переживать каждое из своих ужасных действий, как если бы он был жертвой.

Крик Гримы вырывается из него одновременно с раскатами грома в небе. Он корчится на земле, царапает свое лицо, дергает себя за волосы, как будто это поможет выкинуть образы из головы.

Я оставляю его там сходить с ума от его собственных проступков.

Ларк и Эстелла стоят над двумя другими жрецами, оба уставились на меня. Я подхожу к поверженным мужчинам, присаживаюсь на корточки и прикасаюсь к их щекам. Они будут страдать от тех же мучений.

Я смотрю на Ларк и Эстеллу, которые не шевельнули ни единым мускулом. — Сюрприз. Нам нужно идти.

Я убираю крылья, почти рыдая. Это было слишком быстро. Бегу к тропинке, протоптаной через сад, и вздыхаю с облегчением, когда Ларк и Эстелла следуют за мной. С таким количеством дезинформации о Фуриях невозможно предугадать, что кто — то может подумать. Не то чтобы у меня был шанс раскрыть свой секрет многим людям в моей жизни.

— Что ты с ними сделала? — кричит Ларк, догоняя меня.

— Они заново переживают все ужасные поступки, которые когда — либо совершали. Только на этот раз они находятся на принимающей стороне.

Ларк округляет глаза. — Ну, черт. Это справедливо.

— Ты — Фурия. — Эстелла практически кричит. Ларк успокаивает ее, хотя мы уже потерпели серьезную неудачу в скрытности.

У нас нет времени на этот разговор, но мне нужно знать, будет ли это проблемой. Я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к Эстелле. Ее некогда пышный комбинезон облеплен дождем. Ее макияж растекся, а глаза широко раскрыты.

— Да. Это будет проблемой?

Эстелла разевает рот. — Думаю, впервые за всю свою жизнь у меня появилась надежда, что что — то может измениться. — С этим монументальным заявлением я киваю ей, не зная, как еще реагировать, и срываюсь с места.

Собственность Натаниэля непристойна. Иметь такую большую площадь в центре Чикаго просто неправильно. Это не похоже на Дом Олимпа, где дом и окружающая собственность перемещаются по воле Зевса. Этот сад был создан много лет назад в результате сноса других зданий и жилплощадей, и все для того, чтобы у Натаниэля мог быть красивый частный парк в центре Чикаго.

Дождь не прекращается. Я вытираю лицо, откидывая волосы назад и смахивая воду с глаз. В саду проложены ухоженные дорожки с крошечными солнечными фонариками, которые излучают достаточно света, чтобы мы могли следовать за ними. Дорожка усеяна незаконченными статуями; мраморными шедеврами, которые были заброшены.

Тропа раздваивается, и я чуть не натыкаюсь на скульптуру женщины с завязанными глазами, у которой нет ног. Волосы у меня на затылке встают дыбом, как будто кто — то только что прошептал мне на ухо ужасную тайну, но я не слышу, что они сказали. Я бегу быстрее, мне нужно убраться подальше от этого места.

Мы держимся в стороне от тропинки, но достаточно близко к огням, чтобы не сбиться с пути. Вдалеке раздаются крики. Дождь льет так сильно, что я удивлена, что могу слышать что — то еще. Либо кто — то нашел Гриму, либо они выяснили, что мы ушли. Какова бы ни была причина, я не собираюсь оставаться здесь, чтобы выяснять.

Мое сердце колотится в груди, но моя Фурия практически поет. Расправившись с Гримой и другими громилами, я исправила ошибку. Чаша весов на крошечную долю склонилась в сторону добра.

Хрустит ветка, и я останавливаюсь, вскидывая руки, чтобы остановить Ларк и Эстеллу. Шум раздался прямо перед нами. Люди все еще кричат позади нас, и звук становится все ближе. Мы в тупике.

До моих ушей доносится шарканье ног по земле. Мать твою. Как они оказались перед нами? Мои крылья чешутся снова освободиться, но между деревьями слишком тесно. Они были бы скорее помехой, чем помощью. Я поднимаю руку, давая понять Ларк и Эстелле, что они должны оставаться на месте. Я делаю два шага, когда широкая тень встает у меня на пути. Моя рука оказывается у них на горле еще до того, как они меня замечает.

Я прижимаю их к дереву, вырывая стон из их груди. Звук, который кажется навязчиво знакомым. Позволяя другим своим чувствам включиться, я вдыхаю аромат пропитанной дождем кожи и мускуса, и мое сердце учащенно бьется в груди.

— Атлас? — Меня не смутит хриплый тон моего голоса.

— Черт возьми, маленькая птичка. — Рука Атласа обхватывает мое запястье, но он не убирает мои пальцы со своего горла. Его большой палец касается моего пульса, и я растворяюсь в нем, как будто мы на школьных танцах, а не пытаемся сбежать из дома Натаниэля Роджера.

— Что ты здесь делаешь? — Я шиплю, хотя мне хочется обхватить его руками и прижиматься к нему, пока я, наконец, не насытюсь. Чего, вероятно, никогда не будет.

Я ослабляю хватку на его горле и, возможно, случайно провожу рукой по его груди. Он неохотно отпускает мое запястье, и я тут же теряю контакт.

— Спасаю тебя. В чем, очевидно, не было необходимости.

— Мы собирались прийти и спасти тебя. — Я огрызаюсь в ответ.

— Ребята, мы можем обсудить это позже? — Ларк говорит с тихой мольбой. — После того, как мы выберемся отсюда?

Мы с Атласом оба киваем, отходя друг от друга.

— Сюда, — командует Атлас, и мы все бросаемся бежать. Раздается короткий свист, похожий на птичий, и я чуть не спотыкаюсь, когда Атлас повторяет звук. Нико выпрыгивает из сада, так бесшумно ступая на своих огромных ногах, что я изумленно смотрю на него. Как эти двое оказались вместе? Как они узнали, что мы здесь? Как они сюда попали?

Эти вопросы мы оставим на потом.