Она уверена в себе. Джейд абсолютно чокнутая. Как убедить себя, что ты намного выше кого — то другого? Что заставляет ее думать, что ее жизнь важнее или имеет большую ценность, чем жизни других? Это то, чего я не понимаю в таких людях, как Джейд. Существует такой разрыв между реальностью и миром, в котором она живет. И не только это, но и то, что она говорит, что я не гожусь для общения с Богами. Она понятия не имеет, кто я. Она не обращает внимания на тот факт, что перед ней стоит Фурия. Кто — то, кто мог бы убрать ее до того, как она щелкнет своими осуждающими пальчиками. Кто — то, кто мог бы снова усыпить всех Богов.

Если бы, конечно, я знала, как это сделать. Неважно. Это принцип.

Моя Фурия яростно скребется у меня внутри, побуждая меня высвободиться и прикончить эту сучку. Это не первое нападение Джейд. Я не единственная, кто пострадал из — за ее действий. На ее руках такая густая кровь, что моя Фурия ощущает ее в воздухе. Джейд заслуживает наказания. Моя Фурия ничего так не хочет, как освободиться и убрать этот кусок дерьма.

Мой отец всегда говорил мне, чтобы я остыла, представляя, как лед покрывает мое тело изнутри. Я пытаюсь вызвать этот лед, но это больше не работает. В этом мире слишком много несправедливости, и я не могу продолжать подавлять потребность исправлять эти ошибки. Вернувшись в свой район, я увидела лишь небольшую часть трудностей, с которыми сталкивались люди. Как Темная рука, я могла бы помочь. Я могла бы что — нибудь сделать, даже если бы этого было мало. Я не могла выпустить свою Фурию с той ночи в «Безумном Адамсе», и этого недостаточно.

— Сколько тебе было лет, когда ты попала в тренировочный центр? Я предполагаю, что ты была очень молода, верно? — Я проверяю свой вес на мягких досках под ногами. Если я брошусь на Джейд, не провалюсь ли я вместо этого сквозь дерево?

Джейд сердито смотрит на меня, но пистолет не опускает. — Какого черта тебя это волнует?

— Тебя кто — нибудь когда — нибудь обнимал? Или говорил, что любит тебя? Наверное, нет, верно? — Я съеживаюсь. — Так вот почему ты такая ненормальная?

— Заткнись. Мне не нужно, чтобы какая — то никчемная крестьянка жалела меня. — Пистолет дергается в руке Джейд, когда она выставляет его вперед, чтобы подчеркнуть свои слова.

Это моя возможность выйти из игры. Как бы мне ни было больно от того, что Джейд будет думать, что она победила меня, я не уверена, что появится лучший вариант.

— О, мне тебя не жаль. Я думаю, ты отвратительна. Я просто пыталась понять, почему ты такая сломленная.

Джейд вскрикивает и нажимает на спусковой крючок. Звук оглушительный в тесном пространстве.

Я могла бы легко уйти с дороги, настолько я быстра. Но я этого не делаю.

Зеленое пятно врезается в меня. Хриплое «нет» вырывается из меня, когда я понимаю, что Атлас встал между мной и пулей.

Только это не совсем сработало.

Пуля пробивает плечо Атласа и попадает мне в грудь, чуть ниже ключицы. Наш общий вес ударяется о стену дома смеха, и мы врезаемся в гнилое дерево. Инерция швыряет нас на землю, и я сдерживаю крик, падая на кусок торчащей арматуры. Металл пронзает мой бок, насаживая меня на ржавую сталь.

Ублюдок. Что я говорила о том, что бы не подхватить здесь столбняк? Хорошо, что моя кровь Фурии быстро исцелит меня, но, черт возьми.

Атлас стонет на мне, и это не слишком сексуально. Он поднимает голову, кровь течет из раны на плече и пачкает нас обоих. Не то чтобы я нуждалась в какой — либо помощи. Благодаря пуле, все еще застрявшей в верхней части груди, и металлическому стержню, торчащему из живота, я уже превратилась в кровавое месиво.

— Рен. Черт. — Атлас со стоном скатывается с меня. Джейд прокладывает себе путь через отверстие, которое мы проделали в стене дома смеха, смеясь как сумасшедшая сука. Вокруг нас сыплются щепки.

Теперь дождь льет еще сильнее, и я едва вижу в двух футах перед собой. Атлас не валяет дурака и не пытается вразумить Джейд. Здоровой рукой он выхватывает широкий меч, прикрепленный к спине. Джейд едва успевает расчистить себе путь плечами от дерева, как Атлас опускает рукоять своего меча ей на голову. Она падает на землю бесформенной грудой, правая сторона ее тела царапается о неровные края дерева, когда она проваливается.

Хорошо. Я надеюсь, что она получит миллион порезов.

Атлас поворачивается ко мне, опасно покачиваясь. Кончик его меча волочится по грязи, когда он, спотыкаясь, делает шаг вперед. Его обычно золотистая кожа потеряла весь свой цвет.

— Атлас? — Хрипло выдыхаю я. Я не собираюсь умирать, но чувствую себя неважно.

— Черт возьми, маленькая птичка, — выдыхает Атлас, как будто ему трудно отдышаться.

Пуля не должна была так на него подействовать. В его жилах течет кровь Зевса. Он делает еще один шаг ко мне и спотыкается. Он протягивает руку, как будто хочет поднять меня, но его ноги подкашиваются, и он падает на колени.

Стиснув зубы, я подтягиваюсь, издавая почти беззвучный крик, когда стаскиваю свое тело с арматуры. Черт, вытаскивать это из тела гораздо больнее. Вода стекает по моему лицу, попадая в глаза и затуманивая зрение. Или, может быть, я плачу.

Я задыхаюсь и кашляю, когда последний дюйм стали покидает мое тело. Заваливаясь на бок, я заставляю себя не блевать. Я втягиваю воздух через нос и выдыхаю через рот, пытаясь уменьшить тошноту. Атлас оседает в нескольких футах от меня. Мне требуются все силы, чтобы подняться на четвереньки, а затем я практически подтягиваюсь к нему всем телом. Моя грудь пульсирует при каждом движении. В боку дерьмово, но ничего похожего на пулевое ранение. Боль от травмы распространяется по телу, и у меня ноет спина. Удержать крылья едва ли не сложнее, чем оторвать себя от арматуры.

— Атлас. Вставай. — Мой голос не громче шепота. Моя рука скользкая от крови, когда я протягиваю руку, чтобы коснуться груди Атласа. И тут я вижу черную полоску, ползущую по моей руке. Я оттягиваю бретельку своей пропитанной кровью майки и смотрю на пулевое ранение. На самом деле место входа небольшое, но меня это не особо беспокоит. Из раны расходятся черные вены.

— Что? — Я моргаю от дождя, попадающего в глаза, зрение затуманивается.

Вот только… Проблема не в этом. Земля вздымается, и я падаю на предплечья, застонав от горячего укола боли, исходящего от пулевого ранения. Все вокруг вращается.

Мы все еще в Доме Смеха?

Глаза Атласа закрыты. Он полностью отключился. Моя голова весит тысячу фунтов. Официально держать ее — самое сложное, что мне когда — либо приходилось делать. Мои руки трясутся, вероятно, из — за того, что они поддерживают огромный вес моей головы. Мое тело, наконец, сдается, мое лицо падает на грудь Атласа. Это было бы неплохо, если бы он не был сложен как кирпичная стена.

— Ой. — Я едва выдыхаю это слово, прежде чем мои веки становятся слишком тяжелыми. Чернота расползается по краям моего зрения. Она ползет вниз по моей руке; она поглощает меня целиком. Пока, наконец, это все, что я осознаю.

ГЛАВА 26

РЕН

Мне уже снился этот сон. Я еду в машине по бесконечной ухабистой дороге. Здесь нет кондиционера, поэтому моя кожа липкая от пота, и все болит от долгого сидения. А еще меня немного подташнивает оттого, что я застряла на душном заднем сиденье.

Моя машина попадает в выбоину, а затем ругается. — Черт, смотри, куда едешь.

Странно, что моя машина разговаривает.

— Какая разница? Если она не умрет от этих ран, то с тем, кто ее купит, она не протянет больше нескольких месяцев, — говорит другой голос.

— Я слышал, что пули были покрыты кровью Гидры. Эта сучка надолго выбыла из игры.

Подождите минутку. Я пытаюсь открыть глаза. Яркий верхний свет ослепляет меня. Где, черт возьми, я нахожусь? Это определенно не машина, и я не сплю. Двое мужчин толкают меня на носилках. Этот парень сказал, что кто — то собирается меня купить?