Долгая игра. Я повторяю это в своей голове снова и снова.

Громила делает два шага в сторону, и Грима занимает его место. Сальные пряди его волос падают вперед, когда он нависает надо мной. Этот мужчина когда — нибудь принимает гребаный душ?

— Может быть, будет немного больно. — Смех Гримы похож на шипение змей.

Я не отрываю глаз, пока он опускает клеймо прямо на верхнюю часть моей грудины. Он не смог бы выбрать более мясистую часть моего тела. Потому что, черт возьми, в верхней части моей груди не так много мяса, чтобы это гребаное железо могло оставить отпечаток.

Нет. Держу пари, Натаниэль хотел, чтобы это было видно, если я надену что — нибудь даже со скромным V — образным вырезом.

Грима останавливается всего в дюйме от моей кожи.

— Ты девушка с той улицы, с этими глупыми сопляками. — Его лицо искажается, а затем он шипит от боли. Думаю, он забыл о своем сломанном носе. Жаль, что он не забыл мое лицо.

— Я позабочусь, чтобы это было красиво и глубоко.

Шипение клейма, соприкасающегося с моей кожей, достигает моих ушей прежде, чем ощущается боль. Это мучительная вспышка, огонь настолько обжигающий, что сбивает с толку мои чувства. Холодно и жарко одновременно, а потом это просто агония. Но хуже всего запах. Это удушающий смрад горелой плоти и обожженной кожи, принадлежащий мне. Я давлюсь, отчего моя грудь вздымается, что только усиливает боль.

Мой новый нелюбимый человек убирает клеймо, унося с собой слой кожи. Я прикусываю губу, мои пальцы впиваются в обивку стола с такой силой, что проделывают дыры в искусственной коже. Боги, это отвратительное чувство.

Грима улыбается мне сверху вниз, в его глазах мерцает счастливая злоба. — Теперь ты никогда не забудешь, кому принадлежишь.

Я сосредотачиваюсь на дыхании, вместо того чтобы вырывать его глазные яблоки из орбит и топтать маленькие бусинки, пока они не захлюпают у меня под ботинком. Как будто он чувствует направление моих мыслей, его улыбка исчезает. Он быстро моргает и делает шаг назад. Я медленно улыбаюсь ему, но с тем количеством зубов, которые я показываю, это, вероятно, больше похоже на угрозу. Так и должно быть.

С поспешностью, которой у него раньше не было, Грима собирает свое снаряжение и выбегает из комнаты, как маленькая крыса. Как только он уходит, четверо гигантов развязывают меня. Громила Номер Три бросает в мою сторону пакет, и я едва успеваю поймать его, прежде чем он попадает на мою истерзанную плоть. Громила покидает комнату, хлопнув дверью, за которой быстро следует щелчок замка, удерживающий меня и Ларк в ловушке внутри.

Я лежу на спине. Контролировать свою Фурию почти так же сложно, как ждать, пока утихнет боль. Я делаю долгий, контролируемый вдох, когда на самом деле мне хочется кричать и бушевать. Ларк встает со своей койки и оказывается рядом со мной, прежде чем я заканчиваю выдыхать.

— Я даже не собираюсь спрашивать, все ли с тобой в порядке, потому что, ну… — Она пожимает одним плечом.

Ларк понимает. У нее есть собственное клеймо от Натаниэля, который решил, что может заявить права собственности на нас. Больной ублюдок.

Ларк осторожно снимает сумку с моего живота и кладет ее на стол рядом с моим бедром. Она расстегивает молнию и перебирает содержимое. Покопавшись несколько секунд, она достает несколько бинтов, мазь и упаковку чистящих салфеток.

— Мне очень жаль. Это будет неприятно, но я хочу, чтобы рану промыли и перевязали. — Ларк съеживается, открывая упаковку.

— Я в порядке. Ты не обязана этого делать. — Я протягиваю руку, чтобы забрать у нее вещи, но она отмахивается от моей руки.

— Просто позволь мне. — Взгляд Ларк перемещается с клейма на мое лицо. — Ты когда — нибудь позволяешь кому — нибудь помогать тебе?

Она такая чертовски милая и добродушная. Даже когда она задает назойливый вопрос, трудно злиться, потому что у нее такие добрые намерения.

Я опускаю руки по швам и позволяю ей промыть ожог. — Какое — то время я выступала сольно. Трудно позволить кому — то другому подняться с тобой на сцену.

Ларк улыбается, издавая тихий смешок. Я уже чувствую, как моя кожа заживает, и борюсь за то, чтобы избавиться от этого отвратительного следа. Хотя, учитывая дыру в моем боку и пулевое ранение от отравленной Гидрой пули, это займет больше времени, чем обычно.

— Даже у Отиса Кармайна есть бэк — вокалисты. — Ларк улыбается, нанося мазь на ожог и накладывая повязку.

Я едва успеваю выпрямиться, как дверь снова открывается. Отлично, и что теперь?

Вероятно, мне следовало ожидать увидеть Шафран, но я не увидела. Ларк и Шафран были отстранены от участия в играх после испытания Гидрой.

— Я забыла упомянуть, кто еще здесь, — тихо говорит Ларк, закатывая глаза.

Эти двое выглядят так, словно в доме Натаниэля к ним относились совсем по — другому. Одежда Ларк поношенная и тускло — белая, в то время как на Шафран ночная рубашка цвета бужи. Такая, с манжетами и каймой из перьев. Ее макияж как всегда густой. Ее бутылочно — красные волосы выглядят свежевыкрашенными и уложены на затылке в сложную прическу.

Еще большее потрясение, чем Шафран, вызвал вид Эстеллы, вошедшей в комнату следом за ней.

— Что ты здесь делаешь? — Мы с Шафран спрашиваем одновременно. Только ее вопрос адресован мне, а мой вопрос адресован Эстелле.

Эстелла ахает, а затем прикрывает рот кулаками. — Рен, что случилось?

— Нет, серьезно, что она здесь делает? — Шафран смотрит на Ларк так, словно она волшебным образом создала меня из воздуха и во всем виновата Ларк.

— Я пришла починить протекающую трубу. Какого черта, по — твоему, я здесь делаю?

Шафран закатывает глаза, а затем топает в угол комнаты в туфлях, при виде которых стриптизерша подняла бы бровь. Она плюхается на койку и прикрывает глаза рукой, отгораживаясь от нас настолько эффективно, насколько это возможно в общей комнате.

Эстелла медленно подходит к столу, на котором я сижу. Ее взгляд опускается на две повязки у меня на груди, прежде чем заметить окровавленную майку.

— Это из испытания?

Я опускаю подбородок и рассматриваю свою одежду, представляя, как она на нее смотрит. Я показываю на то место, где пуля вошла в правую сторону моей груди. — Кровь и этот бинт, да. А это… — Я указываю на другой бинт. — Это долгожданный подарок от Натаниэля.

Эстелла выглядит больной. На ней все еще одежда тусклых цветов, и я начинаю задаваться вопросом, не ошибалась ли я на ее счет. Возможно, яркая одежда была аномалией, и она обычно предпочитает более землистые тона. Хотя, ее розовые волосы наводят меня на мысль, что это не так.

— Почему ты здесь? — Теперь, когда удивление прошло, странно видеть ее за пределами тренировочного комплекса.

— Меня привели сюда, чтобы подготовить тебя к сегодняшнему ужину. — Голос Эстеллы звучит неуверенно. Она теребит одну из своих косичек, прежде чем перекинуть ее через плечо и скрестить руки на груди.

— Но я вышла из игры. Почему ты должна продолжать меня одевать? Подожди, какой ужин? — Боги, я надеюсь ради нее, что от нее не ждут, что она будет подпрыгивать каждый раз, когда Натаниэль щелкает пальцами и захочет, чтобы она кого — нибудь нарядила. Я удивлена? Не совсем. Это именно тот вид преференций, которые, по мнению Натаниэля и ему подобных, им причитаются.

— Натаниэль попросил тебя поужинать с ним наедине. Я должна подготовить тебя к этому.

Ларк бросает на меня жалостливый взгляд. Шафран издает звук отвращения из угла комнаты. Как раз в тот момент, когда я подумала, что дерьмовее быть не может. Мне уже следовало бы знать лучше. Все всегда может стать хуже.

ГЛАВА 31

РЕН

Как обычно, Эстелла превзошла саму себя. К сожалению, это все из — за Натаниэля Роджерса. Мой макияж сегодня мягкий и придает мне максимально невинный вид. Эстелла не знает, что такое «халтура», и оставила мои волосы распущенными, но добавила гламурные локоны. Все это особенно впечатляет, потому что мне не разрешили принять душ. Мне пришлось тереть подмышки и смывать кровь и грязь последнего испытания в крошечной раковине в ванной комнате, примыкающей к моей новой комнате.