Он мой конкурент, он мой союзник. Он придурок, он разыгрывает шоу для своего отца. Откуда мне знать, какая из его версий настоящая?

Боль разрывает мои внутренности. Атлас вздрагивает, и я закрываю глаза. Я была недостаточно быстра, чтобы скрыть эмоции на лице.

Ни Атлас, ни Кэт не сказали, что знают, кто я такая. Я не знаю, сознаются ли они или мы собираемся танцевать вокруг слона в комнате всю ночь напролет.

— Что именно, по — твоему, я могу сделать? — Я перевожу взгляд между ними, не в силах выдержать его взгляд прямо сейчас. Я чувствую себя слишком беззащитной, слишком обнаженной.

На этот раз заговаривает Кэт. — Мы хотим, чтобы ты снова погрузила Богов в сон.

ГЛАВА 3

АТЛАС

Я бросаю взгляд на Кэт. Она всегда умела читать мои эмоции, даже когда я не умел их показывать. Вероятно, потому, что она знает меня с детства, еще до того, как я научился скрывать даже малейший намек на какие — либо чувства.

Рен, с другой стороны, не так хороша в сокрытии своих эмоций, как ей кажется. Прямо сейчас она зла. Я понимаю. Черт возьми. Но часы тикают. Мы не можем оставаться здесь дольше, чем необходимо. Я пошел на огромный риск, уводя нас тайком от других чемпионов под присмотром Натаниэля Роджерса и гребаных дронов, которые никогда не прекращают преследовать нас. Мы оставили хаос позади, но пройдет совсем немного времени, прежде чем наше отсутствие заметят.

Кэт снова обращает внимание на Рен, улыбается и встает. — Я собираюсь дать вам двоим несколько минут. Я скоро вернусь.

Дверь со щелчком закрывается, когда Кэт выходит из комнаты, но я ничего не говорю. Все, что я должен сказать, все, что мне нужно сказать, застревает у меня в горле. В отличие от меня, раздражение и злость Рен отчетливо читаются в ее сжатых губах, но гораздо труднее переварить боль в ее глазах.

Рен скрещивает руки на груди, и эта боль превращается у меня на глазах в ледяной гнев. Боги, она такая чертовски невероятная. Она должна выглядеть глупо в наряде гладиатора, в который ее одел стилист, но она настоящий воин. До самого сердца.

Ее челюсть сжимается, пока она ждет, когда я заговорю. С того момента, как я впервые увидел Рен, между нами был этот невысказанный вызов. Наши взгляды встречаются, и мы оба отказываемся отводить взгляд. Сейчас между нами назревает та же битва. Рен не собирается сдаваться и говорить первой. И она не должна. Я привел ее сюда. Я обманул ее, солгал ей. Черт. Она будет ненавидеть меня вечно.

Я прижимаю большой палец к пальцам один за другим, хрустя ими, прежде чем прижимаю ладонь к бедру. Рен сидит лицом к столу. Я сижу боком на сиденье рядом с ней. Стол большой, но я достаточно близко, чтобы мое колено упиралось в ее обнаженное бедро. Кожаные полоски ее юбки разошлись, выставляя на всеобщее обозрение непристойное количество теплой кожи. Мне приходится приложить все силы, чтобы не упасть перед ней на пол и не прижаться губами к каждому дюйму ее тела, пока она не закричит, что прощает меня. На самом деле, она с такой же вероятностью ударит меня, как и позволит этому случиться.

Рен поворачивается на своем сиденье, пока не видит на меня, не вытягивая шею. Ее пальцы сгибаются, как будто она борется, сжимая кулак. Мой член становится твердым при мысли о том, как Рен набрасывается на меня, размахивая кулаками, выплескивая свою ярость. Наши тела сталкиваются, я прижимаю ее к себе и заставляю понять, что она так зла только потому, что что — то чувствует ко мне. Если бы я был Престоном или каким — нибудь другим мудаком, на которого ей было наплевать, Рен бы не сдерживалась. Кэт бы уже вытирала мою кровь с пола.

— То, что делает «Подполье», важно, Рен. — Я должен был начать с извинений или объяснений. Вместо этого следует лекция. Это правда. Я не пытаюсь убедить Рен или отстаивать свою правоту. Я просто констатирую реальность мира, в котором мы живем.

— Я никогда не говорила, что это не так. — Голос Рен ровный.

То, как она сидит на своем месте, прижимая свое колено к моему. Это не совсем удобно, но мне нужно прикоснуться к ней. Я отчаянно нуждаюсь даже в этом жалком контакте.

— Что — то должно измениться. — Я пытаюсь снова, на мгновение закрывая глаза от полного отсутствия идей. Это Рен. Она путает мой мозг и делает абсолютно бесполезным все, что я когда — либо знал о дискуссии.

Рен изучает мое лицо, как будто пытается разгадать головоломку. Ее губы приоткрываются, как будто она собирается задать вопрос, но затем она закрывает их.

— Почему это так важно для тебя? — В голосе Рен слышатся умоляющие нотки. Ее голубые глаза изучают мое лицо, как будто она видит в нем ответы. Она их не найдет. Я так долго скрывал свои эмоции от мира, что не знаю, как разрушить этот щит. Впустить ее. Я так долго практиковался в том, чтобы быть крепостью, что ворота заржавели и не открываются должным образом. Впускать кого — либо внутрь — это риск, на который я не был готов пойти.

До нее.

Рен смотрит на меня сверху вниз глазами темно — синего оттенка, которого я никогда раньше не видел. В них есть крошечные серебристые искорки, которые напоминают мне ночное небо. Я должен был догадаться, что в ней было нечто большее, чем жестокая, колючая женщина, которая изначально привлекла меня. Я не упустил того, как она напряглась, когда Саванна вошла в комнату. Я полный мудак, потому что это сделало меня счастливым. Раздражение Рен дает мне некоторую надежду, что я не совсем облажался. Я бы сказал ей, что Саванна — всего лишь друг, который «помечал» свою территорию, но я сомневаюсь, что она оценила бы это в данный момент.

Я обдумываю свой ответ, прежде чем сказать. Я не готов рассказывать историю своей жизни, но она заслуживает какой — то части меня. Особенно после того, как я узнал ее самый большой секрет и поделился им с лидером «Подполья». Я вытягиваю шею, поводя головой из стороны в сторону. Я в полной заднице. Рен никогда не простит мне, что я втянул ее в это. За раскрытие секрета, который ей каким — то образом удавалось хранить двадцать два года. Боги, как будто мне нужно напоминание о том, какая она необыкновенная. Как ей удавалось оставаться в живых все это время? Фурии — самые преследуемые существа на этой территории.

Я откидываюсь на спинку стула, устало выдыхая. — Кэт — моя тетя.

Рен удивленно моргает, но ничего не говорит. Она выглядит слишком ошеломленной, чтобы ответить.

— Моя мать была ее сестрой.

Рен вздрагивает при слове «была», и я знаю, что она поняла это. За эти годы Рен потеряла обоих родителей. Ей знакома боль утраты. Я киваю, отвечая на ее невысказанный вопрос. Моя мать мертва.

— Долгое время Кэт была моей единственной семьей. Она пыталась забрать меня с тренировочного комплекса, но они ей не позволили. — Рен знает, что Зевс — мой отец. Может, он и пожертвовал половину моей ДНК, но это не делает его членом семьи.

Когда я рос в учебном центре, у меня никого не было. В детстве я понял, что единственный человек, на которого я могу положиться, — это я сам. Кэт пыталась увидеться со мной, но для нее это было почти невозможно. Меня не только переводили из одного учебного центра в другой, но и сами здания перемещались, как Олимпийский дом Зевса. Только когда я стал старше, мы смогли регулярно встречаться, и даже это приходилось делать с осторожностью. Единственное преимущество того, что Зевса совершенно не интересовало мое воспитание, заключается в том, что он так и не узнал, что моя тетя также была главой «Подполья». В то время как Кэт принимала все меры предосторожности, чтобы сохранить свою связь со мной в секрете, высокомерие Зевса только помогало нам скрывать наши отношения.

Я хочу рассказать Рен все. Поделиться всей историей, о которой никто, кроме Кэт, не знает, но в конечном итоге все это не касается меня. Это о Рен и о том, на что она способна. Мне трудно держать руки неподвижными. Я хочу провести ими по своим волосам, стянуть с себя нелепую одежду, в которую я был одет.