– А откуда ты родом, Салава? – спросил он с самым невинным видом.
– Издалека, – прищурился его собеседник и налил обоим еще рому. – А можно иначе сказать. Я гражданин мира, Карн! В самом прямом смысле.
– Но ты ведь не бог? – выпалил парень. Сомнения одолевали его, а алкоголь в крови заставлял говорить дерзкие вещи. И все же был некоторый шанс, что по реакции Салавы он сможет хоть что-то понять.
– Каждый из нас бог, – отстраненно заметил Салава. Карн думал, что он засмеется, обратит его вопрос в шутку. А вместо этого в пьяных глазах незнакомца вновь проскользнули адские искры. – Да только мало кто знает об этом.
– Перекурим? – внезапно предложил Карн. Если его странный попутчик не понял этого рискованного шага, то пусть все и дальше так остается. Нужно лишь поскорее сменить тему.
– А с чего ты взял, любезный, что я курю? – Салава посмотрел на него с интересом. Он уже вернулся из своих воспоминаний в реальность.
– Да ни с чего, – честно признался Карн. – Просто предположил.
И оказался прав – Салава действительно курил. Они вышли в тамбур и наткнулись на объявление, витиеватая формулировка которого сводилась к тому, что курить разрешается только в тамбуре вагона-ресторана. И это притом, что, как помнилось Карну, в поездах дальнего следования в принципе запрещено курить.
– А пепелки то не убрали! – улыбнулся парень, подкуривая от «Зиппо» Салавы. Свою сажигалку он где-то благополучно посеял.
– Так на чем мы закончили? – Салава подпер боком стену, словно решил, что без его помощи она неминуемо рухнет. – Ах, да! Я говорил о том, что каждый из нас бог и все такое.
– Ну, я бы с этим поспорил, – скривился Карн. Он то теперь неплохо себе представлял, что есть бог и чем он отличается от человека.
– Конечно, конечно! – расхохотался Салава. – Да я ведь иносказательно, не считай меня идиотом. Ты представляешь, сколько людей все чаще и чаще бегут от общества?
– В смысле? – не понял Карн. После рома он определенно соображал туже. Не хуже, а именно туже.
– Я имею ввиду тех, кто, искренне ненавидя все, что его окружает, запирается в своем до неприличия узком мирке, который одним концом упирается в монитор, а другим – в унитаз, и считает, что он выше других, выше «этого быдла», потому что он все прекрасно понимает. Понимает, как устроен мир, почему политики ведут свои нескончаемые игры, почему в ненужных конфликтах гибнут люди, почему дорожает бензин, почему вокруг все больше Макдональдсов, а в магазинах бройлеры-мутанты, обколотые антибиотиками. Они думают, что «быдло», их окружающее, настолько тупо и несуразно, что для него реальный мир – настоящий рай, где можно похавать фастфуда, нажраться паленой водяры, затусить с малолетней шалавой и вообще – радоваться жизни! Но эти кухонные патриоты со своими рассуждениями не выходят дальше вконтактовских чатов и собственных диванов. Они не смотрят «ящик», потому что он тупит, они предпочитают «свободный Интернет», в котором блогеры режут правду матку и ссут в уши подрастающему поколению сугубо заработка для. Эти, блядь, сетевые бандерлоги выдают на гора тысячи идей о том, каким ДОЛЖЕН быть мир. Они читают и слушают таких же гениев, как и они сами, ищут в мировой истории подтверждения величия своей расы и бесконечно плачут о том, что все это – в прошлом, а будущего у них нет. Потому что нынешние поколения, по их мнению, вершина не эволюции, а деградации, и общечеловеческие ценности, которые им мамка в детстве привила, удивительным образом расщепляются на атомы в горниле сексуальных революций, политических мастурбаций и прочей шушеры, к которой лично они сами никогда отношения не имели и иметь не будут. Почему? Да потому что проще въебывать сутками, считая себя самым умным, заперевшись в своей однушке-двушке, а потом к сорока… блять, пусть даже к тридцати годам выстроить собственный дом за городом и взращивать там своего единственного ребенка, имея с небольшого бизнеса. И ребенок либо вырастает таким же трусливым собачонком, либо реалии времени все же берут верх и он пускается во все тяжкие, наплевав на родительские принципы, которые (внимание, сейчас будет настоящее откровение!) попросту умрут вместе с ними. И это в то самое время, пока «быдло» хавает фастфуд, пялит малолетних шалав, подворачивает, блять, джинсы и строит будущее! Сраное, говенное, но – будущее, которое в разы хуже прошлого, но другого у них нет и не будет. Потому что никто им не объяснил, что можно иначе, что ДОЛЖНО быть иначе. Ведь мамка-папка заняты работой, дабы сына, не дай бог, не перестали уважать, а стало быть, ему непременно нужно купить какой-там-уже-по-счету айфон. Вот только они живут, понимаешь, действительно живут, в отличие от тех сетевых бандерлогов! Скотской жизнью в скотском обществе, да. Но кто-то из них, быть может, однажды протрезвеет от дурмана масс-медиа и поймет, что, еб твою мать, а ведь действительно ДОЛЖНО быть иначе. И он, будучи частью общества, попробует и хоть что-нибудь, да изменит. Это закон! Лавина начинается с песчинки. А эти сраные интеллигенты, решившие, что общество не для них, будут вымирать из-за своей трусости, которую они считают героизмом. И знаешь, мой дорогой друг, именно из-за таких вот лицемеров все и катится в жопу! Именно такие ребята, думая, что ломают систему, на самом деле становятся в ее основе и играют на руку тем, кто возводит эту дьявольскую пирамиду, на вершине которой их верховный бог – ПОТРЕБЛЕНИЕ.
Салава тяжело дышал, сигарета в его руке давно погасла. Карн курил фильтр. Такой тирады парень никак не ожидал от своего нового знакомца. Они молчали минут пять. Потом снова закурили.
– Трусы, говоришь? – неуверенно начал Карн.
– Извини, если вышло несколько сумбурно, – кашлянув в кулак, проговорил Салава. – Просто поднакипело, а поговорить, представляешь, не с кем! О трусах то и беглецах от общества.
– Ну почему же беглецы сразу, – Карн уже был в той кондиции, когда главное – спорить, и не важно – о чем и кто прав. Он не отдавал себе отчета в том, что каждое слово Салавы отозвалось в нем болезненными приступами абсолютного согласия. – Они ведь избрали свой путь. Так они борются. Эти ребята действительно что-то поняли, и общество стало казаться им настолько отвратным, что они решили отгородиться от него.
– И жить в резервации! – припечатал Салава. – Они решили жить в резервации, выстроив ее своими собственными руками! А ты не напомнишь мне хоть пару примеров из мировой истории, когда резервации процветали? И не обязательно вспоминать пресловутую Северную Америку…
– Я не собирался ничего вспоминать, – невольно перебил его Карн. – Я лишь говорил о том, что для этого нужно мужество. Чтобы отказаться быть частью порочного механизма.
– Это не мужество, а трусость! – убежденно повторил Салава. – Чтобы стать независимым, чтобы отколоться от целого, нужно априори принадлежать этому целому. Или ты будешь бунтовать против правительства Земли, находясь на Марсе? От чего могут отрываться эти твои «бунтари»? От общества? А кто они для общества? Да никто, обществу на них срать, оно их даже не замечает! Они, как все – окончили школу, потом университет-институт, да хоть хмызню, и теперь вкалывают, чтобы выжить. Пусть даже у них есть машина, квартира, шуба норковая, вся хуйня. Пусть они летают на Мальдивы круглый год. Они все равно не живут. Знаешь почему?
– Потому что машину они заводят только когда нужно доехать до магазина, до которого и пешком дойти можно, – неожиданно для самого себя сказал Карн. – А на улицу выходят только прогуляться возле дома, и думают, что если попили пивка в ближайших кустах, значит, отлично выбрались на природу.
– Именно, сынок! – Салава посмотрел на Карна по-отечески. Так на него иногда смотрит Эрра. Кстати, есть у них что-то общее, несмотря на то, что Салава… а ведь все равно не ясно, кто он такой! – Да никто из них и двух дней в лесу не протянет. Хотя у некоторых, наверное, даже есть палатки и саперные лопаты. Но они не умеют ими пользоваться, точнее – думают, что умеют, и это гораздо хуже.