Чудище довольно прицокнуло и без церемоний приступило к нехитрому делу — взялось обжирать нижние ветви этих удивительных представителей местной флоры. Во мне прямо вознегодовал натуралист. К тому же лично я бы поостерегся есть хвою елок-мутантов, а монстру — хоть бы что. Надеюсь, знает, что делает.

Несколько раз тварь гостеприимно обводила воздух рукой и кивала, потом стала коситься в мою сторону. Нет, она что, издевается? Не собираюсь я тащить в рот непонятно что. И вообще, хвоя — не самая годная пища. Грубая и не сытная.

А впрочем… Если уж она так настаивает… Я приблизился, отломил небольшую веточку, с опаской попробовал пожевать хвоинки. Они оказались довольно мягкими, но весь рот тут же связало едкой забористой горечью. Лицо перекосило, и я забыл обо всем, усердно отплевываясь и набивая щеки снегом. Нет уж, сами такое ешьте! Чтоб я еще хоть раз повелся…

Закончив с одним деревом — объела снизу подчистую, выше не доставала, — зверюга принялась за второе. Ну и прорва, как в нее столько влезает?

Вдруг тварь зашипела и попятилась. Я подскочил к ней, кинул взгляд к подножью ствола… Под сиреневой елкой, почти скрытый густыми ветками, кто-то лежал. Он был жив — как раз пошевелился и слабо простонал.

Я, в отличие от чудовища, пятиться не стал. Напротив, осторожно подступил ближе, всмотрелся. Сам лежащий точно уже не боец, да и вряд ли что-то наколдует. Снег рядом с ним был темным, багрово-черным в накатывающих сумерках. Массивная кровопотеря. Самый частый недуг, с которым я тут сталкиваюсь.

И рядом, кажется, больше никого — иначе монстр бы по-другому себя вел. Пока же он просто пялился на человека и сипел — затухающе, как выключенный чайник. Очевидно, вначале так среагировал только от неожиданности, а потом тоже понял, что особой опасности нет.

Наскоро осмотревшись, я тоже успокоился: те, кто напал на этого человека, давно ушли. Следы тянулись далеко. Их распутыванием я не увлекся — больно мне надо воссоздавать весь ход событий. И так ясно, что виновны люди и что вроде трое. Уходили все вместе, в одну сторону. Пришли, по-моему, так же. Видимо, нарочно тут караулили — значит, не просто залетные грабители. Специально поджидали того, кто теперь умирает под елкой. Ну или привели его с собой. Мне же лучше — им здесь больше делать нечего.

Но, кстати, зря я сразу заключил, что это были именно люди, — по привычке так рассуждаю, а тут есть и другие… гуманоиды. Следы-то на снегу все равно оставят одинаковые. Ну, опять же, мне-то что с того, не побегу же за ними в надежде на радостное свидание.

Зачем-то подошел лежащему на боку телу, аккуратно перевернул его на спину. Молодой мужчина, лицо уже как белая маска. Чернеет смешная жидкая бородка, резкими пятнами выступили крупные веснушки у носа. Глаза, конечно, закрыты. Выше правого виска налилась огромная шишка, посередине гематомы кожа глубоко рассечена. Мощно ему двинули. Удивительно, что не проломили череп. Судя по заскорузлой одежде, еще у него ранение где-то под ребрами. Наверное, нож всадили. Непонятно, то ли хотели убить, то ли просто не рассчитали силы. Результат все равно один.

Одет мужик был, между прочим, довольно прилично — уж, по крайней мере, гораздо лучше, чем я. Шерстяные штаны, кожаная куртка, подбитая мехом… Мелькнула мысль: надо бы себе забрать, когда еще выпадет случай разжиться нормальными шмотками. Но снимать их с пока живого человека — это показалось мне чем-то слишком мерзопакостным. И не ждать же тут, как стервятник, когда он помрет. Тоже как-то гадко. Да и вообще, жаль мужика — наверняка он тоже сторонник расового превосходства, но ни мне, ни монстру ничего плохого не сделал. Подстерегли его подло, втроем, в лесу… Не похоже на какую-нибудь там благородную месть. А рана у него, по-моему, не самая серьезная, если уж он жив до сих пор. Я же тут поблизости уже пару часов, услышал бы подозрительные звуки. Но его оглушили, а рана сама не закрылась — значит, теперь он умрет от катастрофического падения давления, не приходя в сознание. И так уже бледный, как свежий труп. И помочь я ничем не смогу, даже если остановлю кровотечение. В город же не потащу его, чтобы реанимировали. Вряд ли тут можно вызвать скорую анонимно в лес.

Даже тварь вроде как прониклась — наконец-то пододвинулась ко мне, задумчиво согнулась над телом, почти упершись в него носом. Страшненькая картинка. Если парень сейчас откроет глаза, то, вероятно, скончается от инфаркта, а не от своей травмы. Немудрено, когда над тобой такая морда склонилась.

Потом сухопутная косатка посмотрела на меня выразительным человеческим глазом, полуприкрытым густыми ресницами. И вопросительно потыкала пальцем в распростертого на кровавом снегу человека. В смысле, она спрашивает, что с ним делать? А я откуда знаю? Уж не закусить ли тварь им собирается? Я надеялся, что она человечиной брезгует…

Оставалось только недоуменно пожать плечами. Зверюга же, видя, что я ее не понимаю, коротко пискнула и снова указала на парня — уже куда-то в область живота. Что у него там? А, рана же под ребрами…

— Ничего не могу сделать, — сознался я, для убедительности разводя руками. — Не жилец. Да и нужно ли?

Кит-скорпион наклонил голову и опять скептически глянул на умирающего. И нерешительно, будто еще колеблясь, вытянул к нему кисть, собранную в прихотливую фигуру. Скрестил указательный палец со средним, плотно прижал большим пальцем к ладони согнутый безымянный, манерно оттопырил мизинец… Где-то я это уже видел.

Осознание настигло моментально — опередив жуткий малахитовый свет, который мгновением позже сорвался с тонких пальцев. Я оторопело застыл и только спустя еще пару секунд догадался, что тварь не убивает парня, а лечит. Видимо, слишком хорошо отложилось в памяти, как под коричневыми балахонами надувались опухоли. Да и правда, с чего бы зверюге его убивать? Хотя и лечить тоже… Я помню, как трудно ей дается это колдовство.

Чуть-чуть постояв над телом, монстр расплел пальцы, гася луч. Зеленые искры пробежали по заусеницам и обломанным ногтям, а на коже вновь обозначились точки свежих гнойников. Потом зверь потряс рукой, со слабым шипением размял кисть и, больше не обращая внимания ни на меня, ни на мужика, вернулся к прерванному занятию — обкусывал сиреневые ветки с такой жадностью, что я немного позавидовал. Ест всякую дрянь и еще радуется.

Через несколько минут мужик сладко потянулся, как будто после долгого крепкого сна. Его дыхание участилось, стало шумным и поверхностным, и мне показалось, что ему совсем плохо. Но тварь беспокойства теперь не проявляла — значит, так и запланировано?

Еще минут через десять парень скорчился, заметался, опять повернулся на бок, поджав колени к животу. Его лицо пошло красными пятнами, по щекам растекся яркий лихорадочный румянец. Человек поежился, задрожал. И вскоре все-таки простуженно закашлялся и начал тереть глаза, не разлепляя их.

Ну да, столько времени полежи на снегу — конечно, простудишься. Любопытно, что волшебство эффекты от переохлаждения не устранило. Должно быть, тварь не стала тратить лишние силы. Или на иммунитет зеленый луч не влияет.

Оправившись, мужик вяло закрутил головой и тут же попытался сесть. Я поспешно придавил его плечи к земле, стараясь действовать помягче — чтобы не подумал чего дурного. Тварь, заметив подозрительное копошение, живо ретировалась, спрятавшись за дальними деревьями — если это понятие вообще можно применить к такой туше. Парень, само собой, услышал треск сучьев и скрип снега. От чего всполошился еще больше, невнятно замычал — видимо, челюсть затекла.

— Не подымайся! Нельзя, вред! Надо лежать еще! — прорычал я, стараясь не переходить на русский и говорить строго, но умиротворяюще. Выходило пока из рук вон плохо. Однако парень, что удивительно, быстро внял.

Вот я почти привык, а ведь настоящее чудо: только что человек был обречен подохнуть под елкой с пропоротым животом — и вот он уже порывается встать и дать отпор. Вяло, конечно, но ведь порывается же. Кровь-то, ясное дело, еще долго восстанавливаться будет.