В зимнем ельнике темнело моментально. Надо было подумывать о ночевке. Наломать лапника, через который я очень утомился продираться. Постелить у подножья елки — пусть закрывает, как шатер. Все лучше, чем спать на голом снегу.

Да и холоднее стало. Уши пощипывает. Человек бы, наверное, уже давно их отморозил. Вместе с пальцами и прочим. А мне пока нипочем. Но, пожалуй, если спать в сугробе без горячего под боком — простужусь, и сурово.

Сухопутный кит тихонько щелкнул и трясущимся пальцем указал на какую-то ямку в снегу под кустом. Я пожал плечами — ямка как ямка, ничем угрожать не может. Но все-таки подкрался к ней, приготовившись непонятно к чему. И удачно: навстречу выскочил белый комок. Рефлекторно я вмазал по нему бруском, зажатым в руке. Комок упал, брызнув красным, и оказался крупным зайцем. Косатке он — как маковая росинка на язык, да и мне, когда с ней по-братски поделился, немного досталось. Но лучше, чем ничего. Подкрепились чуть-чуть.

Затем я соорудил себе подстилку из еловых лап, при этом окончательно переполнился усталостью и задремал, кажется, еще до того, как прилег. Сквозь сон услышал, как рядом умостилась тварь. Ей-то проще без настила — а то целую ель обдирать придется…

Снилось мне, что я гуляю по березовой роще, на набережной тихой речки. По дороге туда — зашел в магазин, взял литр темного пива. Лето, день близится к закату. Птички поют, навстречу идет красивая девушка в сарафанчике. Улыбается. И почему-то рычит издалека.

Э, да это ж не она рычит! И не во сне вовсе!..

Рычание, оказавшееся очень реальным, приблизилось. Я резко открыл глаза и сразу вскочил — сам от себя не ожидал такой гибкости. А потом меня сшибло с ног.

Сверху навалилось мохнатое горячее тело. Я инстинктивно выставил руки и изо всех сил уперся в клыкастую морду. Чуть без пальцев не остался!

Над лицом клацнуло, и я разглядел того, кто набросился. Волк! Только его и не хватало!

Над ухом раздался пронзительный собачий визг. Значит, там с кем-то расправляется тварь. Она же вся израненная, слабая, едва на ногах держится! Выходит, здесь стая, и монстр мне сейчас не поможет. Ему самому нужна помощь! Загрызут ведь! И ведь почуяли, что больной, решились!

Мир и время — все сузилось до волчьих зубов, которые пытались сомкнуться на моем горле. Кожу обдало кислым звериным дыханием. В ужасе я заорал и дальше, не помня себя, бесконечно старался отпихнуть пасть. С клыков капала слюна, от рычания свело живот. В висках бешено колотилась кровь. Руки постепенно слабели — морда все ближе к шее, дергается, старается ухватить. Выскальзывает! В голове почему-то крутится одно: лишь бы не сунуть туда пальцы, лишь бы не откусил! Как будто это самое важное…

Но надо же что-то делать! Долго я не протяну — волк сильнее…

Да что ж такое! Меня не прикончили ни членистоногий кошмар, ни деревенские расисты, ни даже летучие палачи с чародейскими палками! А теперь опять эти волки! Второй раз уже! Неужто мне и впрямь суждено помереть от их зубов? Нет уж, врете, сволочи!

Я изловчился и смог, раздирая штаны об когти, подтянуть колени к груди. Столкнуть ими зверя не удалось — он только с яростным рычанием удвоил свои усилия. Тогда я зажмурился и сунул ему в пасть предплечье. Чтобы освободить вторую руку.

Моя кожа, видимо, была прочной — но все-таки, конечно, по зубам волку. Клыки проткнули руку со внутренней стороны, впились в мясо. Я вскрикнул от боли, машинально потянул пальцы в голенище сапога. Нащупал заточку и вытащил. И ткнул ей в мохнатую шею.

Более-менее успокоился я только тогда, когда перепилил волчье горло практически до позвоночника. Скинул с себя уже бездыханное тело и медленно встал. Весь залитый горячей кровью, хлеставшей из звериной шеи, исцарапанный, с прокушенной мышцей — но живой и почти здоровый. Могло получиться гораздо хуже — если бы не успел закрыться руками, то сам бы тут лежал с перегрызенной гортанью.

Скривившись, я выплюнул что-то соленое. С трудом оглянулся и увидел, что на членистоногую косатку наседают четыре серых тени. Нет, вроде пять! С рыком и ворчанием они бросались на черные бока, пробуя вцепиться в гладкую кожу. Кое-где на ней, должно быть, красовались свежие раны — так сразу не поймешь.

Еще одно тело неподвижно застыло на снегу. Второе поскуливало и пыталось ползти — безуспешно. С ними тварь справилась, но нам и оставшихся хватит!

Я из последних сил двинулся туда, чтобы помочь, — кособокой перебежкой, как пьяница. С налета всадил заточку в живот волку, который как раз собирался прыгнуть. Металл вошел в брюхо неожиданно легко — да, у псовых там слабые мышцы… Зверь жалобно завизжал и цапнул меня за бедро. Тут бы мне и валяться опять под напором зубов, но монстр выручил — лягнул волка в бок, рассекая шкуру паучьими когтями.

Другой хищник понапрасну грыз хитиновую лапу — тварь долбанула его клешней по голове, тот упал и затих. Пара волков тут же скрылась в кустах — улепетывали от добычи, внезапно оказавшейся не такой уж беззащитной. Кит-скорпион победно застрекотал и впечатал ногу в недобитка. А потом чудовищными челюстями схватил последнего волка поперек туловища. И, мотнув в воздухе, швырнул в дерево — аж чавкнуло. Некстати серый зазевался! От собачьего визга сердце сжалось — даже на миг забыл, что эти волки нас только что порывались сожрать. Жалко — как они мучаются… Вот тот, который все хочет уползти, например. Задняя часть тела не слушается — позвоночник перебит. А волк все дергается и скулит. Хотя перекушен почти надвое.

Вздохнув, я посмотрел на заточку, крепко зажатую в кулаке, и пошел добивать подранков. Зима, охотиться им не так просто, а голод на морозе опаснее втройне — потому и решились напасть. Но мы с монстром тоже жить хотим. Кстати, вот нам и пища нашлась. Ну и что, пусть волчатина, а огня нет. Только отойду подальше, а то воняет здесь… Корейцы же собак едят, в конце концов, — вот и мне должно на пользу пойти. Деликатесов тут не предвидится, а силы совсем истаяли.

Тварь, очевидно, была того же мнения. И уж она-то даже задумываться не стала — взялась рвать зубами еще теплую тушу, только клочья полетели. Корм, впрочем, улегся плохо — зверюгу сразу стошнило какой-то темной дрянью. Но, подождав немного, она снова налегла на мясо — причем хватала его с такой жадностью, словно не питалась неделями. Вроде бы теперь еда уже не отторгалась.

Вот монстра зловоние от растерзанной требухи почему-то не смущает. Не помню, чувствуют ли киты запахи.

Сырая волчатина показалась на вкус вполне даже ничего — странности нового тела. Плотно поужинав среди ночи, я пришел к выводу, что нужно уходить — если уж проснулись. Немного отдохнуть мы с тварью успели, теперь надо продолжить путь. Быть может, по следу уже идут новые враги.

Я настойчиво указал на лес и потоптался на месте, показывая чудовищу свои замыслы. Оно сипло пискнуло и со скрипом выпрямило ноги. Да, все-таки бой с волками дался ему тяжело…

Монстр неохотно потащился за мной, тихо шипя что-то. Так мы и ковыляли, проваливаясь в снег и проламываясь через валежник. Лес стал гуще, приходилось петлять в поисках мало-мальски пригодной дороги. Мне-то еще ничего, а тварь со своими паучьими лапами редко где протиснется.

Сколько мы шли, я прикинуть не мог — через еловые лапы небом не полюбуешься, а темень так и не просветлеет до позднего утра. Зато довольно скоро понял, почему растительность слегка переменилась: мы выбрались к реке.

Речушка была не слишком широкой, метров тридцать. И, естественно, замерзла. Поразмыслив, я протянул руку к другому берегу — мол, пересекаем. Решение было вполне обоснованным: через открытое пространство сможем раньше увидеть, что нас кто-то таки догоняет. Вот только выдержит ли лед? Особенно массивную тушу косатки.

Тварь тоже явно задумалась об этом: настороженно покосилась на меня человеческим глазом, который в темноте у нее блестел желто-зеленым. Но я все равно направился к снежной равнине. Морозы крепкие и держатся давно — река должна была хорошо застыть, даже если течение быстрое. Если чудище и провалится — то ничего страшного. Оно же кит все-таки! Плавать в нынешнем виде сможет только как топор, но ведь дыхание задерживает надолго. А речка явно неглубокая. Значит, зверюга сможет дойти по дну. Буду надеяться, что она не обидится на меня за такое самоуправство.