— Я знала, что они тебе понравятся, — говорю я.

— Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, naranja. — Его губы прижимаются к моим волосам, и я мысленно делаю снимок отражения, желая, чтобы это была настоящая камера. — Пойдём.

Несколько часов спустя, мы сидим за большим столом в Радужной комнате с безупречно белой скатертью, только что съев невыносимо вкусный ужин, когда раздаётся звон металла о стекло.

Пришло время для ежегодной речи Саймона.

— Тише, тише! — говорит он со сцены, держа в руках микрофон, позаимствованный у ди-джея. — Спасибо всем, что снова пришли на праздник «Шмидт и Мартинес». Это был ещё один невероятный год помощи и служения правосудию, и для меня большая честь, что все вы были рядом со мной. — Из толпы раздаются одобрительные возгласы и свист. — Каждый год я встаю здесь и делаю своё дело, поздравляя всех вас в этой большой, эклектичной семье. И каждый год я напоминаю вам, что именно я должен взять на себя эту задачу, потому что мой партнёр, Дэмиен, не поклонник грандиозных речей и тому подобного. — Я поворачиваю голову к своему мужчине, дразняще улыбаюсь ему и толкаю его локтем.

Он подмигивает мне в ответ, его улыбка, как всегда, потрясающая.

— Но этот год немного другой, — говорит Саймон, и мои глаза, которые уже устремлены на Дэмиена, сужаются в замешательстве.

А потом он встаёт.

Он встаёт и поправляет пиджак, застёгивая его посередине, с светло-розовой галстуком-бабочкой на шее.

И он подходит к Саймону.

И берет микрофон.

Мой парень, с которым я уже три года, стоит перед залом сотрудников на Рождественской вечеринке своей компании в Радужной комнате на вершине Рокфеллер-центра и держит микрофон.

— Спасибо, Саймон. Да, обычно это не моё дело, но у нас тут все собрались, и это великолепное место, так что я подумал, что вы, ребята, не будете против. — Мои руки начинают трястись. — Эбигейл, naranja, ты можешь подняться сюда?

Моё тело начинает дрожать.

— Я? — говорю я шёпотом, но он меня слышит. Он слышит меня и смеётся, а комната вторит ему.

Это произойдёт, не так ли?

Мамочки.

— Да, ты. Поднимайся, — говорит он, протягивая ко мне руку.

Я не знаю как, но я встаю, мои каблуки щелкают по мраморному полу, пока я поднимаюсь и не оказываюсь рядом с Дэмиеном. Он берет мою руку в свою, всё ещё держа этот чёртов микрофон, и я смотрю ему в глаза, но что-то позади него привлекает моё внимание.

Я смотрю, и у меня перехватывает дыхание.

Моя сестра стоит там, у стены, скрытая в тени, в темно-зелёном платье, её муж стоит рядом с ней, положив руку ей на талию.

Моя сестра здесь.

Она широко улыбается и показывает мне большой палец вверх.

Я перевожу взгляд обратно на Дэмиена, который отодвигает микрофон, его следующие слова предназначены только для меня.

Утешение.

— Подумал, что ты захочешь, чтобы она была здесь, — говорит он низким шёпотом. Я дышу.

Это всё, что я могу делать.

Чёрт, я сейчас заплачу, а он ещё почти ничего не сказал.

— Итак, многие из вас, вероятно, знают, в основном потому, что вы были там, что наша с Эбигейл встреча и начало наших отношений было сочетанием случайности и… хаоса.

— МЕСТИ! — кричит голос из глубины комнаты, и хотя я поворачиваю голову в ту сторону, мне это не нужно.

Я знаю этот голос.

Я бы узнала этот голос, если бы была в толпе, во время Чёрной пятницы и она прошептала моё имя.

Кэм стоит в задней части комнаты, в великолепном чёрном платье, подчёркивающем её изгибы, а рядом с ней стоит Кэт в красном и хлопает её по руке.

Мои лучшие подруги.

— Да, я подумал, что ты захочешь, чтобы они тоже были здесь, — снова говорит Дэмиен для моих ушей. — Так что это не было традиционно. Но как только я встретил Эбигейл, думаю, часть меня знала, что она создана для меня. — Он поворачивается ко мне, его рука крепко сжимает мою. — Ты добрая, захватывающая и готовишь потрясающие фрикадельки.

— Это рецепт Ханны, — говорю я шокированным шёпотом, и слышу, как Хантер подавляет смех, но когда я снова перевожу взгляд на него, Ханна бьёт его.

Когда я перевожу взгляд обратно на Дэмиена, он стоит на одном колене.

— Они созданы тобой. Ты заботишься обо мне — ты заботишься обо всех, кто тебе позволяет, правда. Ты думаешь, что цвет может изменить мир, и доказываешь это, по одному человеку за раз, каждый божий день. Ты поддерживаешь меня и поешь слишком громко на концертах, и, честно говоря, какая-то часть меня делает это сегодня, потому что мне кажется, что если я этого не сделаю, ты и твои девочки могут разработать какой-то план, в котором я буду ходить на работу покрытый мелкими блёстками или обнаружу, что вся моя одежда стала на четверть дюйма теснее. — Мои глаза расширяются от его редкого, но неслыханного упоминания о моих днях мести, и я слышу "Да, чёрт возьми!" из задних рядов.

Господи, дай мне сил с моими чёртовыми друзьями.

— Ты хотела чего-то грандиозного, — говорит он, отводя микрофон в сторону, не до конца улавливающего слова.

— Нет, не хотела! — говорю я тихим шёпотом.

— Ты чёртова лгунья, Эбигейл Амели Келлер. Ты хочешь грандиозного, ты хочешь блеска, ты хочешь экстравагантности. Не в цене, а в любви и обожании. И прямо здесь, прямо сейчас, я обещаю провести остаток своей жизни, чтобы дать тебе это. Скажи "да", и я сделаю так, что ты будешь чувствовать себя любимой, лелеемой и ценной до последнего вздоха. Скажи "да", и я помогу тебе раскрасить мир в розовый цвет. Скажи "да", и мы навсегда будем полностью поглощены друг другом. Мы будем крутыми тётей и дядей, будем путешествовать и исследовать, и ты будешь моей и только моей. Я абсолютно без ума от тебя. Ты моё солнце и моя луна, и я буду твоим. Ты полностью поглощаешь меня.

Его слова так похожи на те, что я шептала в темной комнате в крошечном коттедже в моём родном городе ещё до того, как мы приблизились к этому.

Но мы всегда были такими, не так ли?

Мы всегда были солнцем, луной и всепоглощающей любовью.

— Скажи "да", Эбби, — говорит он, сжимая мою руку, и только сейчас я вижу открытую чёрную коробочку, которую он, должно быть, где-то спрятал, в которой лежит платиновое кольцо с розовым бриллиантом.

Простое, но невероятное.

Вся я.

— Да, — это всё, что я могу выдавить из своего необъяснимо сжавшегося горла.

Это, конечно, слезы.

Огромные, девчачьи, сотрясающие тело слезы, но они испортят мой макияж перед целым залом, полным влиятельных нью-йоркских адвокатов по семейному праву, и я, может быть, драматична, но я не настолько драматична.

Но не бойтесь, Дэмиен слышит мои слова, быстро встаёт и заключает меня в свои объятия, зная, как мне будет неприятно, если все это увидят.

Этот человек знает меня до мозга костей.

— Спасибо, naranja. Ты не пожалеешь об этом, — говорит он мне в волосы, как будто я делаю ему одолжение.

И именно это добивает меня.

— Я солгал, — шепчет мне на ухо Дэмиен, когда мы танцуем, проведя последний час, принимая поздравления и визжа с моей сестрой и лучшими подругами. Ками и Кэт потащили меня в ванную комнату, где уже лежал мой чемоданчик с косметикой, чтобы подправить моё лицо после моего большого праздника слез в смокинг бедного Дэмиена, и я на полном серьёзе шлёпнула сестру по руке за то, что она не предупредила меня, что будет здесь. И вот теперь нам наконец-то дали пространство и уединение, играет тихая рождественская песня, и он прижимает меня к себе, пока мы раскачиваемся.

— Что? — спрашиваю я, и на мгновение моё сердце замирает в панике.

Но потом я вспоминаю, что Дэмиен никогда не заставит меня сомневаться в чём-либо между нами, никогда.

— Я солгал раньше о том, что хочу, чтобы на тебе было надето сегодня вечером.