– Мари он отправил более пятидесяти писем и открыток, – сообщила Элизабет.

– Да ну? Так много? – заметила Китти с легкой завистью. Она искренне любила Мари и никому другому не отдала бы своего Поля. Именно поэтому брат мог бы написать и ей побольше писем…

Мама позвала Эльзу и велела ей принести свежий кофе и что-нибудь перекусить для Китти, а потом в комнате стало тихо, потому что все погрузились в чтение. Только время от времени слышались то вздох, то тихий возглас удивления, порой кто-то читал вслух полстроки, на что остальные лаконично откликались, поскольку они были заняты своим чтением.

По дороге на восток, 21 апреля 1916 года

Моя сестренка Китти, вчера мы были в Кенигсберге. Поезд остановился там на рассвете, и когда постучали в дверь, мы, еще заспанные, спотыкаясь, выбежали на перрон. Раздавали еду. Она была вкусной и обильной – это был рис с говядиной. Мы стояли на перроне, когда в бледной предрассветной мгле показался поезд с закрытыми товарными вагонами, из которых доносились звуки чужой речи и топот. Это были русские пленные, которых вагонами грузят и доставляют сюда, на станцию, где они получают питание. Они выглядят бледными и худыми, многие курят сигареты, их лица кажутся чужими, монгольскими. Потом мы встретим их в разрушенных деревнях во время восстановительных работ. Бедные парни, которых вырвали из родных мест и потащили на чужбину. Ландшафт за окном нашего поезда однообразный – лежащие под паром поля, отдельные подворья с крытыми соломой деревянными хижинами, в которых люди живут вместе со своим скотом. Передо мной открывается другой мир, как будто время повернулось на несколько столетий назад. Говорят, в Вилковицах есть несколько отделений полевой почты, поэтому я надеюсь, что мое письмо дойдет до вас довольно скоро и что ваши письма тоже попадут ко мне. Сестренка, у меня в ранце лежат твои письма, туго перевязанные резинкой, – сокровище, которое помогает мне в горестные минуты. Когда я читаю их, то вижу твою маленькую руку и согнутый указательный палец, нажимающий на ручку, когда ты пишешь. Поцелуй за меня свою малютку Хенни.

Обнимаю тебя.

Твой старший брат Пауль.

– Кофе, госпожа, – сообщила Эльза, вырывая Китти из ее размышлений. – Повариха просит передать, что она не в состоянии подать вам сейчас еду, потому что ей нужно накормить шофера Людвига, а также водителя «Скорой помощи» и двух его юных помощников. Кроме того, фройляйн Шмальцлер взяла к себе Ханну, которая сейчас помогает в лазарете, вместо того чтобы работать на кухне…

– Спасибо, Эльза, – любезно ответила Алисия. – Передай фрау Брунненмайер, что я переговорю с фройляйн Шмальцлер. Можешь убраться на столе.

Эльза вышла с подносом посуды, Алисия со вздохом отложила письма Пауля в сторону. Она должна проверить, все ли там внизу в порядке. К сожалению, из-за госпиталя привычное распределение обязанностей между персоналом было несколько нарушено.

– Пожалуйста, не забудь позвонить папе, Лиза. Он должен узнать хорошие новости как можно скорее.

– Ну конечно, мама. Сейчас попробую еще раз.

Китти, нахмурившись, оторвалась от своего чтения, но подождала, пока мама закроет за собой дверь, и только тогда задала свой вопрос:

– А почему бы ей самой не позвонить? Они что, снова поссорились?

Элизабет закатила глаза, тихо застонав. Это было невыносимо, родители так усложняли себе жизнь. Уже несколько дней папа вставал очень рано и бежал на фабрику, чтобы только не завтракать вместе с мамой за одним столом. На обед он не появлялся, и никто не знал, ел ли он что-нибудь вообще. В то же время на фабрике почти никто не работал, и обе его секретарши больше не появлялись в бюро.

– Ради бога, Лиза! – ужаснулась Китти. – Неужели наша фабрика обанкротилась?

Элизабет энергично замотала головой:

– Нет, конечно, нет. Как ты можешь говорить такие глупости! У папы, правда, есть некоторые трудности, но они связаны с войной, и скоро они будут позади. Он сказал, что у него есть несколько заказов на июль и август. Я думаю, они чистят гильзы и чинят порванные кожаные ремни. Точно я не знаю, но работницы будут заняты этим какое-то время.

Китти высказала свое мнение, что эта работа, вообще-то, не для текстильной фабрики, но теперь, когда идет война, гильзы и кожаные ремни, пожалуй, важнее, чем красивые ткани для одежды.

– Конечно, – согласилась Элизабет, бросив на нее неприязненный взгляд. – Тем более что ткани для одежды без шерсти и хлопка сложно изготовить.

Китти была вынуждена признать, что раньше она даже не задумывалась об этом. Некоторые вещи проходили мимо нее совершенно незамеченными. Особенно те, которые осложняли жизнь.

– Посиди тут, Лиза. А я позвоню папе, – она побежала в отцовский кабинет, чтобы связаться с фабрикой. Некоторое время она стояла, в нетерпении барабаня пальцами по столу. Зетив, что ее грудь опять набухла, она поправила блузку. По телефону ей сообщили, что абонент не отвечает.

– Попробуйте еще раз, пожалуйста!

Девушка в бюро опять попробовала соединить, но безрезультатно. Китти нервно бросила трубку и вернулась в столовую, чтобы продолжить чтение писем от Поля.

– Ну как, дозвонилась до папы?

Китти пожала плечами. Наверное, он сейчас где-то на фабрике. Ну надо же, в бюро нет секретарш. Они-то всегда знали, где находится их шеф.

Элизабет молчала, она задумчиво налила себе кофе, добавив в него сахар и немного сухого молока, помешала напиток маленькой серебряной ложечкой, отложила ее и уставилась на скатерть, на которой осталось несколько крошек черного хлеба.

– Тебе не нужно спуститься в лазарет, Лиза? – спросила Китти, которая заметила странное поведение своей сестры. – Я думала, ты руководишь отделением медсестер? Разве не так? Ну, значит, я неправильно поняла. Скажи, это правда, что этот молодой доктор – как его зовут? я забыла, – что он такой чертовски привлекательный? Тилли на днях вся покраснела, когда я спросила про него.

Элизабет сделала движение рукой, как будто отмахиваясь от ее слов.

– Китти, пожалуйста, избавь меня от подобных сплетен. Доктор Мёбиус выдающийся врач, и делает он гораздо больше, чем просто выполняет свой долг… Я беспокоюсь о папе, Китти, – жалобно добавила она. – В последнее время он такой напряженный, такой дерганый и нервный. Эта ссора с мамой, на мой взгляд, перерастает в серьезную размолвку. Ты ведь знаешь, что папа не должен волноваться…

– Он похудел и стал очень бледным. Я подумала, что он, наверное, обеспокоен делами на фабрике, – наивно произнесла Китти. – Но он же всегда беспокоится.

– У него есть на то свои причины. Мне совсем не нравится, что он находится там, на опустевшей фабрике, один-одинешенек, и ходит туда только чтобы избегать мамы. Это серьезно. Вдруг с ним что-нибудь случится, и никого не окажется рядом, чтобы помочь. Мы отправимся искать его только вечером, а ведь может случиться, что он уже…

– О боже мой, Лиза, – пришлось ответить Китти. – Перестань говорить такие ужасные вещи. Папа все-таки поправился.

Элизабет рассеянно положила кофейную ложечку на скатерть, а не на блюдце. На белой ткани расплылось светло-коричневое пятно.

– У папы в любой момент может случиться повторный инсульт, – тихо молвила она. – Так сказали тогда на медицинском совете. Китти, у меня плохое предчувствие…

– Ты можешь испортить даже самый прекрасный день, сестренка! – нахмурилась Китти. – Только что мы были так счастливы, потому что скоро вернется наш Поль…

Элизабет встала и побежала в бюро. Китти закатила глаза и открыла одно из своих писем. Однако она никак не могла сосредоточиться и позавидовала Мари, которая спокойно сидела наверху, перечитывая одно письмо за другим, и никто ей не мешал. Интересно, может, она плакала? Или смеялась от счастья? Или и то, и другое? Поль умел писать очень нежные письма, он вообще был чудес…

Из кабинета до нее донесся голос Лизы – он прервал ее мысли.