Они сочувствовали ему. Прикрывшись большим банным полотенцем, он вышел из воды, снял мокрые подштанники, умудрившись сделать это так, что почти никто не видел. Они положили для него женскую одежду, эти хитрющие бабенки, не забыли даже про огромный старомодный корсет, нижнее кружевное белье, вязаные шерстяные чулки и что-то, чертовски напоминающее ночной чепчик. У Густава не было выбора, так что пришлось надеть все это, правда, кроме корсета, которым он пренебрег. Зато юбка и льняная блузка подошли ему так, будто были сшиты на заказ, и деревянные башмаки оказались не такими неудобными, как он боялся.

Наконец они перестали смеяться и дразнить его, оставив в покое. Они снова принялись за свою работу, а водой после купания помыли пол. Потом принесли для него только что испеченную стряпню. Красотка с рыжими завитками исчезла, должно быть, она прислуживала господам наверху. Женщина постарше вручила ему корзину и объяснила довольно многословно на фламандском, французском и плохом немецком, что ему надо принести дрова для печи на кухне.

– А где?

Размахивая руками, она показала ему, что он должен сначала выйти во двор, пойти направо, потом еще раз направо, и там будут дрова. Густав посмотрел на корзину: она была довольно грязной. Для такой работы его было совсем не обязательно мыть.

Казалось, они все-таки приняли его у себя, хотя бы на время. Если все будет хорошо, возможно, и господа возьмут его служанкой. Бегать в этом одеянии было не очень-то весело, к тому же они явно поняли – никакая он ни женщина. Эти бабы взяли его в оборот, поймали и держали его здесь, как петушка в клетке, к их общему удовольствию.

Как бы то ни было, это было лучше, чем сидеть в сыром окопе посреди крыс и разрывающихся вокруг снарядов.

Зажмурив глаза, он смотрел на косые лучи солнца. Между плит серого булыжника во внутреннем дворе уже пробивались первые одуванчики и травка, блестели лужи, под одним из платанов стояла армейская машина. Ему надо было обойти флюгель здания, чтобы выйти в парк. В самом деле, у стены небольшой пристройки Густав увидел штабель дров. Прежде чем наполнить корзину, он быстро осмотрелся по сторонам: он боялся, что противный старик мог быть где-то рядом, но никого не было. Среди кустарника порхали дрозды, долбя клювом сухую прошлогоднюю листву, красной стрелой пронеслась через дорожку белочка и исчезла в сплетении голых буковых ветвей. Гумберт положил в корзину поленья, стараясь уместить внутри как можно больше, поднял ее на плечо и понес на кухню.

Он уже дошел до выложенного брусчаткой внутреннего дворика и поставил свою ношу, чтобы открыть дверь в служебный флигель, и тут с ним произошло нечто ужасное. На парадном крыльце замка появился мужчина, который стал спускаться по ступеням во двор. Это был офицер. Немецкий офицер. Майор.

И Гумберт инстинктивно сделал то, что за два года просто вросло ему в плоть и кровь. Он встал по стойке смирно, отдавая честь.

Майор был ошарашен, он остановился и уставился на девушку, которая приветствовала его так, как это сделал бы немецкий солдат. Прищурившись, он сделал несколько шагов и подошел поближе.

– Я что, спятил? – сказал Клаус фон Хагеманн. – Это же… Гумберт!

Алисия Мельцер налила кофе и подвинула Мари сливочник. Стоял аромат крепкого и пряного кофе, прямо как в былые времена до войны: через доктора Вислера удалось достать мешок сырых кофейных зерен, которые повариха небольшими порциями обжаривала в ковше прямо над огнем.

– Как дела у Додо? Лучше? – поинтересовалась Алисия.

Она беспокоилась за малышку, которая две ночи подряд вскрикивала и немного температурила.

– Со вчерашнего вечера она стала поспокойнее, – ответила Мари. – Надеюсь, худшее уже позади. Во всяком случае она усердно сосала и показалась мне вполне довольной.

Алисия кивнула, перебирая пачку писем, которую принесла Эльза. Мари намазала на хлеб клубничный джем и размешала в чашке с кофе сливки, не глядя в сторону писем. Каждое утро повторялся один и тот же тяжелый ритуал: она лихорадочно просматривала почту, но надежда каждый раз сменялась горьким разочарованием. Они все еще пытались успокоить друг друга. В этой ситуации оставалось лишь запастись терпением и уповать на Божью милость. Может, именно по этой причине Иоганн Мельцер снова стал рано вставать и уходить на фабрику еще до прихода почты.

– Ничего, – тихо произнесла Алисия, дважды тщательно перебрав всю пачку. – И это уже четвертая неделя…

Мария попыталась скрыть нарастающее внутри нее волнение, рассказывая об адвокате докторе Грюнлинге, который недавно вернулся из России на родину. Она узнала это от Розы, сестра которой работала горничной у родителей Грюнлинга. Роза Кникбайн, кормилица на вилле Мельцеров, была властной особой, она решительно отстаивала свое особое положение здесь и не раз вступала в конфликт с поварихой.

– Прекрасно, – вздохнула Алисия и добавила: она надеется, что бедный доктор Грюнлинг цел и невредим. Старший сын Вислеров тоже вернулся из России, однако смертельно больным и умер от тифа уже через несколько дней. Это ужасная болезнь, она переносится вшами, поэтому солдатам следует каждый божий день отыскивать на себе этих паразитов.

Она замолчала, так как раздался стук в дверь. Это была кормилица, одетая в белый фартук и с маленьким чепцом на белокурых волосах. Ее лицо с крупноватым носом и густыми бровями выражало решимость.

– Дети накормлены и в хорошем настроении, госпожа. Предлагаю сегодня первый раз немного погулять с ними в парке.

– А как Додо? Для нее не рановато? – озабоченно спросила Алисия. – Ведь малышка два дня температурила.

Кормилица возразила – свежий воздух не навредил еще ни одному ребенку. Напротив, куда опаснее держать детей у печки, спертый воздух уж никак не может быть полезен для легких.

– Ну, «спертого воздуха» у нас и быть не может, – поставила ее на место несколько удивленная Алисия. – Но я только бабушка – пусть решает их мать.

Мари была рада предложению кормилицы, которое сулило хоть какое-то разнообразие на ближайшие месяцы и приятную перемену настроения. Наступил май, с приходом весны парк снова позеленел, казалось, даже больше обычного. Это, вероятно, было связано с отсутствием садовника – некому было заниматься обрезкой кустов и деревьев. Дед Густава Блиферта, правда, был здесь и показывался с мотыгой и садовыми ножницами, но справиться с буйно разрастающимися ветвями уже не мог. Зато он высадил ровными рядами анютины глазки, а в ротонде перед входом уже красовались желтые нарциссы и красные тюльпаны.

– Через полчаса отправляемся в парк, Роза. Я повезу Додо, а вы будете везти в коляске нашего наследника.

Роза довольно кивнула и поспешила к своим подопечным, чтобы подготовить их к первой прогулке. Элизабет слышала, как та звала Августу, чтобы поручить ей вывести обе коляски в холл и взбить подушки. Августа ответила недовольным тоном – властный характер кормилицы ей тоже был не по вкусу.

– Может быть, уже завтра за завтраком нас будет ждать целая пачка писем. – Мари, хотела хоть чуточку поддержать свою свекровь. – Ты же знаешь, полевая почта может и застрять. А потом вдруг приходит все разом…

И та, и другая избегали разговоров о другой возможной причине задержки. Похоронку мог передать кто-то из близких друзей, а могли и просто переслать по почте. Сколько таких писем было уже разослано…

Казалось, Алисия поняла доброе намерение Мари и кивнула со вздохом:

– Да, нужно в это верить. Дай-то Бог. А ты уже слышала, что нашего Гумберта объявили пропавшим без вести? Мне сказала сегодня утром Эльза, она узнала это от Брунненмайер. У бедняжки были совсем заплаканные глаза.

– О господи, – ответила Мари. – Ведь мы всегда считали, что уж кто-кто, а Гумберт всеми правдами и неправдами пробьется. Кроме того, пропасть без вести еще не значит…

– Конечно же нет.

– Мама, а ты не хочешь прогуляться вместе с нами и детьми по парку? Там сейчас по-весеннему приятно. Кажется, Блиферт даже высадил гиацинты, голубые и розовые.