– Больше никогда не буду рожать! – стонала она. – Как может женщина быть счастливой, когда она надувается, как воздушный шар, а ее грудь трижды в день кусают и сосут.

Она гневно швырнула ни в чем не повинную блузку на ковер и сдернула с вешалки следующую, нежно-желтого цвета. Ее сшила для нее Мари из хлопка и шифона. Может, хотя бы она подойдет?

– Госпожа? Вы меня звали?

Мицци, которую на самом деле наняли горничной, просунула голову в дверной проем. Накануне в приступе гнева Китти уволила свою камеристку, с тех пор она несколько раз вызывала Мицци к себе, чтобы та помогла ей одеться. Мицци была очарована видом множества дорогих платьев, блузок и юбок, бесчисленных туфель и ботильонов. А прекрасные сумочки, перчатки, ремешки, дамские шляпки… Девушке открылся рай, и она изо всех сил старалась не потерять доступ в этот элизиум.

– Ах, Мицци, – сказала Китти немного несдержанно. – Если уж ты здесь, помоги мне надеть блузку.

– С удовольствием, госпожа.

У нее был талант, у этой маленькой Мицци. Она так долго возилась с желтой блузкой, что Китти, вздохнув, решила остановить свой выбор на ней. Ничего, пойдет, даже если в груди немного тесновато.

– Малышка спит?

– Я думаю, что да, госпожа. Кормилица с ней.

Кормилица в общем-то была не нужна. Молока и так хватало. Однако пышнотелая Альвина Зоммервайлер была для Китти спасительницей, настоящим сокровищем. У нее самой дома было трое маленьких детей, а четвертый младенец еще лежал в колыбели. Она питала к маленькой Хенни нежную любовь и заботилась о ней как опытная мать.

– Скажи Людвигу, что я хочу выехать. И принеси мне красное летнее пальто с широким воротником.

Китти примерила две пары туфель, осталась довольна третьей, взяла красную шляпку с пером, которая так чудесно сочеталась с ее темными волосами. «Может быть, подстричься? Каре подойдет мне как нельзя лучше», – подумала она, направляясь в детскую.

Детская комната была выдержана в белом, розовом и золотом цветах. Вычурную мебель она нашла и заказала через каталог, а ковры приобрела в универмаге в Аугсбурге. На двух высоких окнах спускались до пола шторы из розовой вуали, которую мама купила еще в мирное время. Только кормилица вносила в этот светлый ансамбль темные краски, потому что всегда носила платье темно-синего цвета.

– Она спит, – улыбаясь, прошептала Альвина Зоммервайлер, когда госпожа вошла в детскую. Китти на цыпочках приблизилась к решетчатой кроватке, над которой висел мобиль из розовых звезд и голубой луны. О, каким сладким все-таки было это маленькое существо, когда оно спало. Какими миленькими были маленький носик, мягкий изгиб губ, нежная тень опущенных век. Ее маленькая Хенни! Нет, она бесконечно счастлива, что у нее дочурка. Если бы Альфонс мог хоть раз увидеть Хенни! Но она уже целых две недели не получала от него писем – должно быть, почта застряла где-то на границе между Францией и Бельгией. Если, конечно, там вообще была граница. Кажется, Германская империя давно завоевала эту территорию. Китти не знала этого, но ей, вообще-то, было все равно. Папа был прав – то, что на самом деле происходило на Восточном и Западном фронтах, в газетных репортажах все равно не прочитаешь. Ясно было только, что теперь и Италия объявила Германскому рейху войну.

– Я еду на пару часиков к своим родителям, Альвина. Если будет что-то важное, пожалуйста, позвони.

Телефон – действительно большое удобство. Как жаль, что у Лизы в квартире не было связи. В последнее время ее сестру все равно можно было найти только на вилле, и все из-за этого дурацкого лазарета. Как будто в Аугсбурге не хватало госпиталей. В монастырях тоже размещались лазареты – кажется, они уже спорили между собой из-за пациентов.

Когда машина медленно въехала на аллею виллы, Китти увидела, что раненых солдат все же было гораздо больше, чем она предполагала. У входа в особняк стоял грузовой фургон, с задней стороны у него был откинут брезент, так что можно было заглянуть внутрь. Там на шерстяных одеялах лежали несколько человек, ожидавших, когда их отнесут в лазарет. Как ужасно! До сих пор считалось, что на вилле лечат только пациентов, которые уже находятся на пути к выздоровлению. Этих бедняг надо было перенести на виллу на носилках, они лежали почти неподвижно, у некоторых были белые повязки на голове, закрывавшие бо́льшую часть лица. Только для глаз и рта были прорезаны отверстия – выглядело это жутко.

– Остановитесь там, впереди, Людвиг. Я сойду. Вы можете припарковать машину слева во дворе, чтобы она не мешала.

– Да, конечно, госпожа. Бедные парни. Страдают за кайзера и за отечество… ну да. Хорошо, что я слишком стар!

Китти не испытывала особого желания встречаться с ранеными, поэтому поспешила перебраться на противоположную сторону виллы, чтобы пройти через зимний сад на второй этаж. Боже мой, как же все-таки это было неудобно! Позавчера во время визита она зацепилась юбкой за кованую решетку, не обошлось без ржавого пятна.

– Мама? Привет? Эльза! Августа!

Она сердито постучала, потому что дверь была заперта. Через некоторое время ей открыла экономка, что отнюдь не улучшило ее настроения. Долгое время умудренная опытом Шмальцлер пыталась научить ее ведению домашнего хозяйства, читала ей скучные лекции, объясняла, как вести книгу домашних расходов. Конечно же это была идея мамы. В конце концов все это не принесло абсолютно никаких плодов.

– Госпожа – какой приятный сюрприз! Вы пришли как раз вовремя.

Китти услышала крик младенца – по-видимому, это был Лео, маленький ревун. Китти недоумевала, почему экономка выглядела такой взволнованной – у нее даже выступили розовые пятна на щеках. Должно быть, произошло что-то необычное.

– В чем дело? Ну говорите уже, фройляйн Шмальцлер. Зачем вы меня пытаете? Ведь ничего страшного не произошло, правда?

Шмальцлер сняла с нее шляпу и пальто и заверила, что новость действительно хорошая.

– Почта! – вырвалось у Китти. – Письмо от Пауля? Да? О, правда? Мой Поль наконец-то написал? Скажите, что это правда, фройляйн Шмальцлер. Иначе я надеру вам уши!

– Но госпожа… фройляйн Китти… – Она смеялась. И в самом деле, Элеонора Шмальцлер умела смеяться. Это выглядело немного странно, потому что рот она открывала только наполовину. – Не просто письмо, – промолвила она с такой дрожью в голосе, которая скорее была похожа на рыдание. – Сегодня мы получили целую корзину писем. Наверное, он писал почти каждый день и вся почта где-то застряла. Ваша мать и фрау фон Хагеманн сейчас в столовой. Мне пора в лазарет, у нас пополнение.

Вместе они прошли через зимний сад в холл. Экономка отправилась вниз в лазарет, а Китти пошла в столовую.

– Мама! Лиза!

– Элизабет уронила письмо, которое только что читала, порывисто поднялась и обняла сестру. Мама последовала за ней и прижала к себе обеих дочерей, они заплакали.

– Он был в Галиции… Так далеко… А потом отправился в Мазурию. Теперь он возвращается. Он едет во Францию, но надеется, что сможет на несколько дней приехать к нам перед отправкой на Западный фронт.

– Боже мой! – воскликнула Китти. – Он приедет сюда. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Где Мари? Она конечно же без ума от счастья!

Мама сказала, что Мари поднялась наверх. Они понимали: Мари хотелось побыть одной, читая письма Пауля.

– А мне? – возмутилась Китти. – Мне он не написал? О Поль, обманщик, предатель…

– Вот, рядом с кофейником целая стопка писем. – Элизабет покачала головой. – Это все тебе, Китти. Так что не спеши с обвинениями.

– О, боже мой! И это все мне? Да тут наверняка целых десять, нет, пятнадцать писем!

– Тринадцать, – уточнила Элизабет. – У меня только пять, у мамы семь. У Мари…

Китти уже взяла свою пачку и начала считать. И в самом деле, Лиза была права. О боже, она получила от Пауля больше писем, чем мама и Лиза вместе!

– Так сколько писем у Мари? – спросила она.

– Какие же вы смешные, – с улыбкой промолвила Алисия. – Как маленькие дети!