– Что? Господин Винклер? – вскинулась Мари. – Тот, который управлял приютом «Семи мучениц»? Я слышала о нем много хорошего. Нашел ли он за это время новую работу?

– К сожалению, нет. Его не хотят брать ни в одну из здешних школ, поэтому ему очень плохо.

– Ну, да, – заметила Алисия. – Даже если господин Винклер, как говорят, обладает педагогическими способностями, у нашего государства есть веские причины отказать ему в работе.

Элизабет ничего не ответила. Спорить с родителями о политических взглядах было бесполезно. Сама по себе республика – уже плохо, а республика Советов была бы в их глазах верной гибелью отечества.

– А где Китти? – поинтересовалась Алисия. – Я не слышала, как она вернулась домой. Она сделала это тихо, как котенок.

– Китти? – Лиза загадочно улыбнулась. – О, я думаю, она еще спит как сурок.

– Я считаю, что в половине девятого вполне можно появиться на завтрак, – недовольно проворчала Алисия. – Даже если накануне поздно вернулись. Мари же тоже…

Она не договорила, потому что в кабинете зазвонил телефон. Она хотела было встать и ответить на звонок, но в этот момент вошел Гумберт с почтой в руках, и она велела ему подойти к телефону.

– Слушаюсь, госпожа.

– Вы были великолепны вчера вечером, Гумберт! – воскликнула Элизабет. – Мы чуть не умерли от смеха.

Он коротко поклонился, проходя мимо, совсем как услужливый дворецкий. Только глаза его сияли. Да, это был успех. Даже более чем успех. Ему аплодировали несколько минут, вызывали на бис снова и снова. Теперь он знал, что аплодисменты и есть наивысшее счастье, счастье, к которому привыкаешь и к которому хочется возвращаться снова и снова.

– Большое спасибо, госпожа.

Алисия опять печально вздохнула. Перебирая стопку писем, она многозначительно посмотрела на Мари. «Так больше не может продолжаться, им придется нанять нового слугу, – казалось, говорили ее глаза. – Как жаль, что этот молодой человек так безрассудно рискует своим надежным положением ради выступлений в кабаре…»

Было слышно, как в соседней комнате Гумберт говорит по телефону. Вскоре он появился в столовой.

– Фройляйн Людерс просит вас как можно скорее прийти на фабрику, – обратился он к Мари.

– Спасибо, Гумберт. А больше она ничего не сказала?

– Нет, госпожа. Только что это срочно…

Неужели господа снова вцепились друг в друга и им понадобился посредник? Мари поднялась и пошутила, что теперь не может избавиться от призраков, которых она сама вызвала.

В коридоре она встретила поджидавшего ее Гумберта и поняла, что в столовой он сказал ей только половину правды.

– Будет лучше, если я отвезу вас, госпожа. Там, кажется, происходят странные вещи.

– Господи, да что там происходит?

– Фройляйн Людерс говорила о нападении. Она вызвала полицию. Господин директор в отчаянии…

Мари схватила с вешалки шляпу и даже не накинула на себя жакет. В этом не было необходимости, потому что августовское солнце ярко палило над землей.

– Нападение, говорите? Да не может быть!

Это очередная забастовка рабочих? Неужели они добрались и до бюро свекра? Неужели они угрожали ему? Но он же там не один, фон Клипштайн тоже там. Неужели он не смог справиться с ситуацией?

Им пришлось немного подождать у ворот, чтобы свернуть на улицу. Несколько грузовиков проехали мимо них в сторону города, поднимая на обочинах дорог желтоватые облака пыли и окутывая ими другие машины.

Гумберт закашлялся. Некоторое время они ехали сквозь клубящуюся пыль, наконец впереди показалась фабрика.

– Что там творится? – прошептала Мари.

Фабричные ворота были открыты. Слева перед входом стояли четыре грузовика, явно ожидая своей очереди въехать на территорию. Правая полоса служила для выезда с фабричного двора уже загруженных машин.

– Остановись за грузовиками, Гумберт…

– Я тоже въеду во двор, если вы разрешите, госпожа!

– Нет. Я выйду здесь.

– Тогда подождите. Я пойду с вами.

Никто не обратил на них внимания. Пока они шли к воротам, окутанные клубами пыли, мимо них один за другим проносились груженые грузовики. У ворот их кто-то недовольно спросил, что они здесь делают.

– Это фрау Мельцер, – услышала она испуганный голос привратника. – Она здесь управляет делами…

Стоящий за ними грузовик завелся и покатил мимо них во двор фабрики. Происходящее там было настолько непонятно, что Мари сначала подумала – ей снится страшный сон.

Целая армия рабочих таскала металлические детали на погрузочные платформы. Большие и маленькие, тяжелые переносили по несколько человек, мелкие собирали в ведра. Блестящие кривошипы, зубчатые колеса, стержни, на которых крепилась оснастка, поблескивающие пруты, цепи, промасленные трубки. Мари не сразу сообразила, что на грузовики грузят разобранные на отдельные части сельфакторы, ткацкие станки и печатные машины.

– Они… они крадут ваши станки… – пробормотал Гумберт. – Так дело не пойдет… Кто им позволил…

Мари пыталась разглядеть в этой толчее хоть кого-нибудь. Тот мужчина перед входом – разве это не фон Клипштайн? Он стоял к ней спиной и возбужденно с кем-то разговаривал.

– Идем! – приказала она Гумберту, пробираясь между рабочими. Он шел за ней, прямо по пятам, опасаясь, что с госпожой может что-то случиться, и в то же время боясь попасть в какую-нибудь драку или что-то вроде того. Он не был героем: кем угодно, но только не героем.

Еще до того, как Мари подошла к мужчинам, в душу к ней закралось страшное подозрение. Разве такое возможно? Во всяком случае, не вот так же прямо! Да не может быть! Что сказала Лиза? Как стервятники…

– Это незаконно! – услышала она яростный голос фон Клипштайна. – Вы не имеете права демонтировать машины! Существуют договоренности. Такие действия регулируются договором.

– We don’t care, Mr. Klichen… You lost the war – so you will pay the debt… Вы заплатите… потому что вы проиграли эта война. Такова жизнь, my boy.

– Этим делом займется полиция!

– We are not afraid of the German police. Мы купили machines. Согласно договору, signed by Mr. Melzer…

– Это может быть только фальсификация. Директор Мельцер никогда бы не продал вам свои машины.

– Могу подтвердить! – громко воскликнула Мари. – Могу поклясться хоть под присягой!

Человек, с которым ругался фон Клипштайн, был в костюме иностранного покроя, в помятой шляпе, надвинутой набекрень на потный лоб. Он был весьма тучным, лицо его раскраснелось от жары.

– Who are you?

– Это мистер Джереми Фальк из Америки, Гринвилл, – сказал фон Клипштайн Мари, взбешенный грубостью американца. Только после этого он обратился к Фальку:

– Госпожа Мари Мельцер, невестка директора и заместитель управляющего компании.

– I am very sorry, Mrs. Melzer, – сказал толстяк, даже не собираясь поздороваться с Мари или хотя бы в вежливом жесте приподнять шляпу. – The game is already over… жаль, но все, конец…

В этот момент они услышали крик. Громкий и безудержный, беспомощный и отчаянный.

– Нет! Вы, ублюдки, вы не заберете мои машины! Ни те, которые построил Якоб. Ни мои машины… Ни мои…

– Господи! – прошептала Мари. – Отец! Да где же он?

Фон Клипштайн опрометью бросился во двор, прямо в самую гущу толчеи. Там уже образовалась толпа, рабочие остановились, сгрудившись. Они переговаривались и, опустив груз, показывали куда-то пальцем.

– Врача! Вызовите врача! – прокричал кто-то.

Мари оттеснила мужчин в сторону, активно работая руками и локтями до тех пор, пока не добралась до центра группы. Там фон Клипштайн стоял на коленях возле лежащего на земле – с вытянутыми руками и странно скрюченными кистями. Мари узнала светло-серый летний костюм, серые туфли со шнурками, серебряные наручные часы с коричневым кожаным ремешком, которыми так гордился ее свекор.

Она подошла ближе, опустилась на колени рядом с ним, увидела его побледневшее лицо, полуоткрытый рот, из которого стекала струйка крови.

– Он еще дышит, – услышала она слова фон Клипштайна. – Где вы припарковали машину? Нужно отвезти его в клинику.