Если бы это было так просто! После того как фон Клипштайн попрощался с ней, как обычно почтительно поцеловав ей руку, а Иоганн Мельцер поднялся к себе в спальню, разные тревожные мысли, словно стая птиц, закружились в ее голове. А что будет, если ткани не будут продаваться? Если затраты на производство сожрут всю прибыль? Если рабочие будут продолжать бастовать и требовать повышения заработной платы? Ну хватит – она запретила себе допускать столь мрачные мысли. В этот момент в коридоре показалась Китти. Мари конечно же знала, что золовка вместе с Лизой и Тилли была на представлении в кабаре, но Лиза уже давно вернулась.

– Мари? – прошептала Китти и подбежала к ней. – Нет, не может быть. Ты еще не спишь. Неужели ты до ночи вела дебаты с Клиппи и папой? Бедная моя Мари! Какая ты бледная и усталая…

Китти шла в одних чулках, держа туфли в руке, – очевидно, она надеялась проскользнуть в свою комнату незамеченной.

– Да, мы так долго вели переговоры… А ты? Откуда ты так поздно?

– Я? – спросила Китти, убирая короткие волосы за ухо. – Ты же знаешь, что я была в кабаре с Лизой и Тилли. О, Мари! Как жаль, что тебя не было с нами. Это было потрясающе! Наш Гумберт! Какой же он артист. Ты не поверишь, я сначала даже не узнала его… Он пародировал кайзера, нашего нового бургомистра… и даже саму Асту Нильсен, а она ведь была гвоздем программы.

Мари слишком устала, чтобы задавать разные вопросы. Собственно говоря, Китти была уже взрослой и могла позаботиться о себе сама. По крайней мере, она на это надеялась. А что касается Гумберта – что ж, похоже, они его потеряют. Это было довольно грустно, потому что все так прикипели к этому неординарному молодому человеку. Однако у него есть свое призвание.

– А потом ты была у Тилли? Как твоя свекровь, ей получше?

Китти непонимающе посмотрела на нее своими добрыми, честными глазами. Нет, она не была с Тилли. Ее отвезла домой Лиза сразу после спектакля, ведь у Гертруды Бройер был бронхит и к тому же больное сердце.

Мари ничего не сказала. От усталости у нее смыкались веки, но она видела, что Китти хочет ей что-то рассказать. Что-то, что Китти пренепременно должна была поведать, иначе она бы просто не успокоилась.

– Да, представляешь… после кабаре я еще кое-куда ходила.

– Да ну? В столь поздний час? Куда же еще можно пойти в это время?

Китти ангельски улыбнулась и объяснила, что в центре есть несколько очень приятных маленьких баров, где даже после полуночи можно выпить чашечку кофе и не только.

– Мы пили игристое вино. Даже шампанское…

– Мы?

– Да, конечно, – возмутилась Китти, удивляясь подобному уточнению. – Ты же не думаешь, что я ходила в бар одна?

У Мари теперь немного закружилась голова, может, оттого что ей страшно хотелось спать. А может, из-за беспокойства за Китти: ведь та может легко увлечься ветреной богемной жизнью, общаясь в разных барах с незнакомыми мужчинами.

– Ну, не делай такое лицо, Мари, – нежно прошептала Китти и погладила ее по щеке. – Моя дорогая Мари. Мой сердечный друг. Ведь ты единственная, кому я могу довериться…

«О боже, – подумала Мари. – За этим обязательно последует какое-то ужасное признание. Если бы я была уже в своей постели…»

– Я была там с… с Жераром, – прошептала Китти.

– С… с кем?

Мари не поняла. Китти и вправду говорила о Жераре Дюшане? Этого просто не могло быть…

– Но не подумай, что я сделала это специально, Мари… Это была чистая случайность. Он сидел в кабаре через два места от меня, разве это не забавно? И выглядел он гораздо лучше, чем на моей недавней выставке. Там он был такой растрепанный и оборванный, что можно было испугаться, приняв его за уголовника…

Жерар Дюшан заговорил с ней после представления и пригласил в бар на короткое свидание. Видимо, после выставки у госпожи директрисы Вислер он не выпускал ее из виду. Какая настойчивость, непостижимо. На что он надеялся? Он был французом – неужели он думал, что здесь его примут с распростертыми объятиями? Или просто рассчитывал на интрижку с очаровательной Китти?

– Он сильно изменился, Мари. О, он чуть не умер в лазарете, а на войне пережил столько страданий. Он сказал мне, что об этом невозможно рассказывать, это надо пережить самому. И представляешь – бедняга в пух и прах рассорился со своей семьей. Они лишили его наследства. Он остался без гроша в кармане, но моих денег не захотел брать, ни за что на свете. Он даже заплатил за шампанское. И нет… между нами, конечно, ничего не было. Да и не могло быть. Там были только маленькие столики и старомодная, обтянутая плюшем мебель отвратительного красного цвета…

У Мари еще больше закружилась голова. Ну все, на сегодня новостей достаточно.

– И что же теперь будет? Я имею в виду – с вами обоими.

Китти задумчиво улыбнулась и пожала плечами, мол, время покажет:

– Он сказал, что Альфонс Бройер замечательный человек. До войны Жерар время от времени имел дело с банкирским домом Бройера, вот откуда он его знал.

Мари импульсивно взяла ее за руки.

– Ты уже взрослая, Китти. Возьми свою жизнь в свои руки. Слушай свое сердце и поступай так, как считаешь нужным, но помни, что у тебя есть семья и маленькая дочь. И конечно, что мы все тебя очень любим.

– О Мари, моя единственная Мари…

Китти, всхлипнув, прижалась к золовке и прошептала ей на ухо, что она знала – Мари поймет ее, и, успокоившись, ушла наконец к себе.

Войдя утром в столовую, Мари застала за завтраком Алисию и Элизабет. Судя по выражению их лиц, разговор между ними был не очень приятным. Они изо всех сил постарались встретить Мари приветливыми улыбками.

– Доброе утро, моя дорогая Мари, – приветствовала ее Алисия. – Какая ты бледная. Что, эти двое вчера так тебя измучили?

– Наоборот, мама, – пошутила она. – Когда я покончила с ними, они замертво упали в свои постели.

Элизабет сняла скорлупу с конца яйца и посыпала его солью. Алисия улыбнулась шутке Мари и возразила, что все не так уж и плохо: Иоганн давно позавтракал и ушел на фабрику. Он даже не удосужился просмотреть «Аугсбургские новости».

– Это понятно, – заметила Элизабет, когда Мари уселась на свое место и развернула белую тканевую салфетку. – То, что сейчас пишут, не очень-то поднимает настроение. Все нападают на нашу бедную Германию, как стервятники.

– Если ты надеялась отвлечь меня от темы, то я вынуждена тебя разочаровать, – сказала Алисия. – Я остаюсь при своем мнении, Элизабет. Существуют определенные правила, которых должна придерживаться дама из хорошей семьи. Даже в наше время. В частности, она не должна ходить в такие заведения, как кабаре. А если и она и зайдет туда, то не одна, а в сопровождении господина.

Ах, вот откуда дул ветер. Мари потянулась за булочками, теперь они снова были в продаже, правда, стоили в четыре раза дороже, чем раньше. В общем, почти все дорожало с пугающей быстротой. Эрнст был совершенно прав – ни в коем случае нельзя класть деньги в банк…

– Но нас было трое, – возразила Элизабет.

– Это почти ничего не меняет, Лиза!

Мари поймала гневный взгляд Элизабет и уже собиралась вступиться за нее и примирить обеих, как вдруг Лиза не выдержала:

– Если хочешь знать, мама, то я была там с одним господином. Теперь ты довольна?

Опа! Мари разрезала булочку и намазала обе половинки джемом. Она сделала глоток кофе и молча ждала вопроса, который неизбежно должен был последовать.

– Могу ли я узнать, кто тебя сопровождал? Вообще-то ты все еще официально замужем за Клаусом фон Хагеманном, не стоит об этом забывать.

Лиза воткнула маленькую перламутровую ложечку в пустую яичную скорлупу так, что та осталась в стаканчике в вертикальном положении.

– Конечно, не забыла, мама. Если тебе вдруг интересно, я думаю об этом и днем и ночью. А вчера меня сопровождал господин Винклер.

Алисия глубоко вздохнула, весь ее вид говорил о том, что ей было что сказать по этому поводу. Однако вместо этого она налила себе кофе, взяла сливки и сахар и замолчала. Мари прекрасно знала, что́ Алисия думает о дружбе Лизы с учителем Себастьяном Винклером. Это не подобает ее статусу. Если женщина развелась с мужем из благородного сословия, она не должна пасть настолько низко, чтобы сказать «да» простому школьному учителю. Но, конечно, сегодня все по-другому. Молодые женщины мыслили «современно», носили короткие юбки и стригли волосы. И кому какое дело, что считает мать, которая, как беспощадно сказала на днях Китти, была родом из прошлого века.