— Ну вот уж нет! Не умею я спать с красавицами! Меня же потом совесть живьем съест! — придурошно возмутился Иван.

— Это не совесть тебя съест, Косов! А похоть твоя! — бормотала Настя, пытаясь что-то найти, и судорожно придерживая простынь, — Ну-ка, отвернись, бесстыжий! Дай я… вон хоть нижнюю рубаху накину. Не в простыне же мне на кухню идти, как в бане!

— Да в общем-то и голыми можно пойти! Чего тут такого-то? — пожал плечами Косов.

Ответом ему стал полный возмущения взгляд женщины:

— Ты совсем уже, а? Сбрендил, похотливый сириусянин? Отворачивайся, говорю! На кухню… за столом — голыми сидеть?! Вот же… придумал что!

Возмущенная женщина, вполне по-женски забыв о только что высказанном требовании отвернуться, откинула простынь и стала натягивать на голову нижнюю рубаху.

«Ох какой вид! М-м-м… какой вид! Ну как тут удержаться?!».

Косов и не думал сдерживаться. Шагнул вперед, приобняв женщину сзади, закрыв ладонями ее груди.

— Ах! — вздрогнула Настя и замерла.

А отчего вздрогнула — и не понять! Толи от чуть прижатых его пальцами сосков, толи оттого, что «предмет ее боязни» сначала ткнулся между ног, а потом… по мере «оживания» стал медленно подниматься меж ягодицами, тыкаясь слепо то в одну, то в другую, то метко проходя как раз посредине.

— Ах! Ва-а-нь! Мы же… есть же ты хочешь! Чай ведь поставить…, - чуть слышно бормотала Настя.

Косов, приподняв край рубахи, натянутый на голову, и стал целовать ее шею сзади. То просто целуя, то — проводя языком снизу вверх, то — покусывая слегка.

«Ага… а вот так… вот это-то на нее куда как сильнее действует! Х-м-м… интересно!».

Косов с интересом смотрел, как начинает оживать женщина. Как сначала совсем не видно и не слышно начинает трепетать ее тело, как еле видимая дрожь проходит по нему сверху вниз.

«А вот если так?».

Чуть слышно, совсем тонкой, невесомой струйкой Косов, вытянув губы, подул на шею сзади.

«Попробуем, попробуем! Ближе или дальше? Ниже или выше? Сильнее или слабее?».

Иван — экспериментировал!

«Ага! Вот оно как значит?! Вон оно чё, Михалыч?! То есть — послабее, и только по самой середине, по загривку, так сказать… И — снизу вверх, под самые волосы! Как ее ощутимо уже трясет! Но мы же продолжим, да? Как там было: «Мы — не привыкли отступать! Нам расколоть ее поможет…». А вот сосочки — между пальцами пустим и поиграемся — то чуть сожмем пальцы, то — просто погладим грудки! И дуем, дуем на шейку сзади!».

Женщина, которая сначала, почувствовав «возрождение» ее страха, старалась отодвинуть попу, чтобы не ощущать «его» движения вверх, сейчас наоборот — прижималась попой все сильнее.

«А как ее трясет-то?! Ну вот… другое же дело! Нащупал, нащупал струнку! Ай да, Ванька! Ай да, сукин сын!».

Что-то несвязно подвывая, Настя что-то пробормотала.

— Что, красавица? Извини… не расслышал! — наклонился Косов ближе к ее затылку.

— Я говорю… не мучай уж больше… Вставляй… Ну же! — и снова сильно притиснулась попой к его лобку.

Косов задумался — «А не рано ли?».

— Ну что же ты? — уже громче спросила Настя, — Хотя… подожди, подожди, подожди… Я сейчас… я придумала. Вот!

Она развернулась, отстранив его руки о себя.

— Вот… знаешь что? Давай вот так… Я вот на край стола сяду, а ты стоять будешь, а? Только вот… лампу настольную я зажгу… Ты как — не против?

Иван удивился:

— Да в общем-то — нет… Только… а зачем?

Женщина, уже совсем не смущаясь, включила лампу, и снова повернулась к нему лицом.

«А глаза-то — шалые! Ой, как мне это нравится! Проснулась значит в Насте женщина. Ах, как хорошо!».

— Ну… как сказать… Чтобы ты понял-то?

«А взгляда-то от «предмета страха» не отводит! Как завороженная, честное слово!».

— Насть…, - чуть слышно позвал женщину Косов.

— М-м-м? — по-прежнему глядя вниз, отозвалась она.

— Нравится?

— М-м-м? Что нравится? — не поняла она сразу.

— Он… нравится?

— М-м-м…, - «а вот это уже — стон!», — Не знаю… не могу сказать! Как-то… страшновато.

— Нужно победить страх, да?

— Ну… наверное. А как? — она посмотрела ему в глаза.

— А вот так… попробуем! — и Косов, взяв ее руку, вложил в ее ладошку… ага.

«Ох как глаза-то… аниме, право слово!».

— Ну как? Страшно?

— Н-н-н-ет… не страшно.

— А ты погладь его. Двумя руками погладь! Нравится?

— М-м-м… наверное. Да! Нравится! Очень, очень нравится!

Косов не мешал знакомству. Пришлось подождать, а что делать?

— Вань…

— Что, хорошая моя?

— Слушай… я вот так сяду, на край. А ты… ну вот так, да?

— А зачем? Ну — почему именно так?

— Ну… почему, почему! По кочану! Ну что ты… как маленький! Вот же… Ну ладно! Я хочу видеть… ну — как он в меня… понимаешь?

«А смутилась-то как! Вон щечки-то какие — прямо жаром пышут!».

— Согласен, красавица! Пусть будет по-твоему! Можешь даже… сама это сделать.

— Что сделать, я сейчас не поняла…

— Ну… вставить его в себя.

— Ой… нет, наверное… не надо. Пока — не надо… Как-то страшно мне… хотя… А давай, попробую…

Настя примостилась на край стола, не отпуская «врученный предмет» из рук, и задумалась.

— Ты чего, хорошая? — удивился Косов.

— Да как-то… неудобно, что ли. Не пойму, как это лучше сделать-то…

— А давай вот так!

Косов подвинул ее чуть дальше по столешнице, подхватил ее ножки и закинул ихпоочередно себе на предплечья.

— Ну вот так, думаю, будет удобнее!

Женщина хихикнула:

— Ну да, удобнее… Но ты все же обними меня, придерживай. А то я боюсь — завалиться могу, взад себя.

— А я тебя вот так обниму. Так хорошо?

— Да-а-а…

В комнате было фактически темно. Свет от тусклой лампочки в прихожей еле освещал помещение, и полагаться приходилось больше на ощущения, чем зрение, но Настя все же сосредоточенно смотрела куда-то вниз.

Иван почувствовал… ну — что чувствуют мужчины в такой момент? Теплое, непередаваемое ощущение женского тела; сладость, разливающуюся по всему телу; нарастающее желание зарычать и вот так, с рыком, ворваться… быстрее, быстрее! Сильнее и глубже!

Женщина, как будто почувствовала это непреодолимое мужское желание, подняла голову и прошептала:

— Тише, тише… не торопись. Дай мне почувствовать и насладиться. Я так долго не чувствовала это…

И снова опустила голову.

В полутьме комнаты ее белое, какое-то алебастровое тело, казалось худеньким и совсем-совсем беззащитным. А размотавшаяся коса, изрядно растрепанная их предыдущими «упражнениями», дополняла образ молоденькой и неопытной девчонки. Иван почувствовал поднимающуюся в нем необоримую волну нежности к этой женщине, и когда эта волна мягким толчком ударила ему в голову, он застонал и наклонившись стал целовать ее — везде — в макушку, в виски, в лоб. Его порыв, наверное, был такой сильный и ощутимый вовне, что Настя вновь подняла голову и удивленно спросила:

— Вань! Ты чего?

Хриплым, срывающимся шепотом он простонал:

— Какая же ты… хорошая! Красивая! Ласковая! Нежная!

А в голове остатками разума мелькала мысль:

«Только не ляпнуть сейчас, что я ее люблю! Нельзя! Это — эмоции все, это просто момент такой! Это пройдет потом, а женщина такой момент запоминает четко. Да и вообще — женщины эти слова запоминают враз и навсегда! Это получится… что я обманул? Нет… не надо такого!».

Она удивленно смотрела ему в глаза:

— Поцелуй меня…

Ну и как тут отказать? В такой-то момент? Да он и сам этого хотел больше всего сейчас.

Поцелуй длился долго — нежный, теплый и трепетный. Настя даже обняла его за шею одной рукой. Но второй — по-прежнему не отпускала «доверенную ценность»!

Когда он отстранился от ее губ, она, улыбнувшись, прошептала:

— А ты меня отвлек! Не мешай…

И снова пошел процесс изучения, осмысления и прочувствования…

— Вот… вот сейчас уже… только потихоньку, не быстро…