Степа на все его действия смотрел с ожиданием, Глаша — с интересом, а Катя — с некоторым удивлением.

— Что красавицы хотели бы услышать? — обратился он к женщинам.

— Про любовь, конечно! — выступила хозяйка.

Косов спел «Шмеля». Людям — понравилось. Дружно проголосовали — «Еще!». Потом были «Глаза напротив», «В шумном зале ресторана», «Очарована, околдована». Потом, несмотря на возмущение женщин, Косов взял паузу на «выпить-закусить». Обратил внимание, что уже сама Катя подсела к нему поближе и положила руку на спинку его стула.

«Ну дык! Волшебная сила искусства!».

— Да ты, дружище, просто талант! — поддатый уже Ильичев, приобняв Глафиру, указал на Ивана вилкой.

— Да брось ты! — фыркнул Косов, — скажешь тоже… талант!

— Нет, ну правда, ты очень хорошо играешь и поешь тоже хорошо! — поддержала Степана хозяйка.

— А где ты так научился? — поинтересовалась Катя.

— Это я прошлой зимой, вернувшись с Северов, в клуб один пристроился… Жить где-то надо было. А там, сторожу и истопнику каморку выделяли. Ну а в клубе, сами понимаете, каких только инструментов не было! Вот…

— И что — за одну зиму так научился играть? — не поверила женщина.

— Ну-у-у… я и до этого уже немного на гитаре бренчал… Но так, несерьезно. А в клубе директор был… вот кто уж точно — музыкант от бога! Вот он мне и показывал, как играть надо. Так за зиму и подтянул умение…

— Так, Степа…, - Глаша оглядела стол и заметила непорядок, — грузди кончились! И сала надо бы подрезать. Опят тоже… мало!

«Ну — опята — мой грех! Очень уж ими водочку хорошо закусывать!».

— Пойдем, ты в подпол нырнешь, да мне кадушки подашь… Подложить надо! — потребовала помощи хозяйка.

Дождавшись, пока Степа с подругой выйдут на кухню и забрякают люком, Косов повернулся к Кате, и приобняв ее за талию, потянул к себе. Поцеловал взасос. Та — не противилась.

«А вот целоваться-то она не умеет! Ну как же можно целоваться, не разжимая губ? Или она все еще недотрогу изображает?!».

Не противилась она и его руке, которая активно наглаживала ее бедро.

— Какой ты… быстрый! — шепнула, переводя дух.

«А чего время тянуть? Вы — привлекательны, я — чертовски привлекательный! А есть ли амбар у Глаши? Или там сарай был, по тексту?».

А вот попытку приподнять край юбки и залезть туда рукой — пресекла безоговорочно!

«Все-таки женщины… удивительные существа! Под юбку, значит — нельзя, но вот за попу потискать, бедра погладить… Даже за грудь приласкать — вроде бы и ничего такого! А груди у нее тоже очень неплохие… Только большеваты, на мой вкус!».

Услышав, как Степан и хозяйка возвращаются в комнату, Катя отодвинула его руки от себя, но сама отодвигаться подальше — не стала!

Рыбу с тарелки тоже почти всю съели, поэтому Глаша снова нарезала ее ломтями.

— А хотите, красавицы, я Вас научу закуску под выпивку делать? Глядишь и понравится…

И хозяйка, и Катерина со скепсисом смотрели, как он сооружает бутерброды:

— Смотрите! Тут важно их сделать такого размера, чтобы… на один укус! Выпил рюмочку, взял бутерброд — ам! его… И закусил! Во-о-о-т… так что… ржаной хлеб режем на вот такие небольшие кусочки, ага… и не сильно толстые. Не больше полутора-двух сантиметров! Мажем их маслом… тоже — не сильно густо… Тут масло нужно, чтобы хлеб немного смягчало. Потом… рыбку нарезаем такими пластинками… вот! и таких бутербродов… пару тарелок. Имейте в виду — тут и закуска получается, и экономия продуктов. А то… есть гости, что хапнут кусок рыбы… а есть — не съест. А зачем нам продукты в пустую переводить?

Косов продолжал сооружение бутербродов, а сам отслеживал реакцию женщин. Скепсис сменился интересом, а его довод об экономии продуктов был воспринят с одобрением обеими.

— Ну… давайте нальем и опробуем, что у меня получилось…

Выпили, закусили…

— А что… и правда — толково! И вкуснее, что ли стало…, - задумалась на секунду Глаша, прислушиваясь к ощущениям, — а еще какие можно бутерброды делать?

— В-о-о-т… тебе это и вообще… с толком можно же использовать! Там же, у Вас, в пельменной… люди, бывает, заходят не только поесть нормально. Но и выпить-закусить, да? Вот там бутерброды будут — совсем в масть!

— Ну… так-то у нас есть бутерброды — с колбасой там, с ветчиной бывают… когда завозят, — ответила Глаша.

— А ты смотри — если вот так их делать… Летом, когда есть помидоры, или огурцы… так же можно сделать! Уже — разнообразие! А еще… можно хлеб, нарезанный уже кусочками — поджарить на противне. Сам противень чуть смазать постным маслом, только чтобы хлеб не сох, а именно — поджаривался. Но масла надо — совсем чуток! С обоих сторон поджарила, маслицем сливочным смазала, и чего там у тебя… колбасу, ветчину… или — помидор порезала потоньше, или — огурец. Только если поджаривать — хлеб уже нужен пшеничный. Можно еще… по-другому… хотя… селедки же у Вас не бывает, наверное?

— Почему не бывает? Бывает, привозят в бочках! — удивилась Глаша.

— Тогда по-другому делаем — тот же ржаной хлеб мажем, только уже не маслом, смазываем его чуть горчичкой, а на нее — тонкий ломтик селедочки! Перышко лука еще сверху! Под водку — мировой закусон! А если поджаренный пшеничный хлеб еще и чесночком намазать… Вообще — песня! Только… после таких бутербродов, с чесноком, клиент жрать захочет! Чесночок-то — аппетит усиливает!

Глаша засмеялась:

— Так это же и хорошо! Я всё больше продам!

— Ну вот… Ты сама там прикинь — какие еще сделать можно! — Косов рассказывал рецепты, которые в будущем знает, пожалуй, любая хозяйка. А вот здесь — не факт, что знает!

— А ты откуда все это знаешь? — с удивлением смотрела на него Катя.

«Живу долго, видел много!».

— Тут, Катюша, ведь как получается… Когда парень, или мужчина живет дома… неважно — с матерью, или с женой… Он привыкает, что — пришел с работы домой, а ему хозяйка уже ужин подает. А когда один живешь, никто о тебе не побеспокоится. Самому думать надо. Вот… и приходится как-то свое питание разнообразить…

— Да, мне Глаша говорила, что ей Степан рассказывал… ты — детдомовский, да? — с сочувствием посмотрела на него Катерина.

«Пожалей меня, пожалей… Они, эти чувства, часто трансформируются в желание как-то приласкать, согреть на груди! А это то, что мне и надо! Вон у тебя грудь какая богатая… Эти ласки… мы уже в другие трансформировать будем!».

— А еще, что можешь рассказать… ну — про закуски? — продолжала интересоваться Глаша.

— Да погоди ты, Глаша! Потом как-нибудь поделится… Давай, Ваня, споем! Помнишь… в лагере, ты обещал что-нибудь такое… казачье спеть! — вспомнил Ильичев.

— А давай…, - махнул рукой Косов, — Знаешь вот такую:

— Когда мы были на войне,

Когда мы были на войне…

Там каждый думал о своей

Любимой или о жене!

И Ильичев сразу подхватил:

— И я бы тоже думать мог,

И я бы тоже думать мог…

Когда на трубочку глядел,

На голубой ее дымок!

«А хорошо у нас получается — вот так, на два голоса петь! Это, конечно, не «Бабкины внуки», но — тоже очень ничего!».

Потом, когда перекурили, Косов затянул:

— Как на быстрый Терек,

На высокий берег

Выгнали казаки

Сорок тысяч лошадей!

И покрылся берег,

И покрылся берег,

Сотнями порубленных,

Пострелянный людей…

Ильичев, расчувствовавшись по окончанию песни, покачал головой:

— Ах ты ж… Сука ты Ваня… Как же ты… вот как ножом по сердцу, а? — и повторил, пропев, — Любо братцы, любо! Любо братцы жить! С нашим атаманом не приходится тужить!

Закурил. Потом, качнув головой, усмехнулся:

— Эх, Захаров не слышал! Любит он вот так-то…

— Ладно… дружище! Что-то загрустили… Подай-ка мне, Катя, гитару, развеселить Вас надо!

И уставившись в глаза Катерины, с улыбкой:

— Ну почему ко мне ты равнодушна?

И почему так смотришь свысока?

Я не прекрасен может быть наружно (тут он подмигнул ей, и кивнул на Ильичева!)