Но — обошлось, никто не обдристался! В туалет, конечно, той ночью бегали часто, но все — по малому!

А арбузы и дыни были — хороши! Жаль только — быстро кончились…

В день, предыдущий первому экзамену, их всех после обеда вывезли в училище. В порядок себя привезти, «гражданку» почистить-погладить. Не идти же на экзамены в «сильно-сильно б/у», которое от почти месяца хозработ стало еще хуже. Это не будущие курсанты, это — пленные французы, прости господи… Те, которые «шаромыжники», да…

— Степа! А ты знаешь, откуда пошло слово — «шаромыжник»? — спросил Иван Ильичева, наглаживая изрядно слежавшиеся в чемодане брюки.

Старшина, наглаживая рядом свою форму, хмыкнул:

— Не… Ну и откуда же оно пошло? Давай… соври чего-нибудь!

— Чего это я — да «соври»? — обиделся Косов, — Исторический факт!

— Давай… рассказывай уже, знаток истории! — разрешил сержант.

— Это было, когда наши в Первую Отечественную… ну — в тысяча восемьсот двенадцатом… французов и прочих… европейцев раскатали, ну и — дальше пошли за отступающими супостатами. Так вот… пленных тогда было — до ебени матери! Да и просто… шатались по дорогам страны отбившиеся от своих лягушатники. Ага! — Косов прервался, поплевал на утюг, проверяя его температуру, — А зима ж была… холодно! И нашим-то — холодно, а тем… не привыкшим к нашим зимним температурам… и вовсе — кирдык наступал! А еще — жрать было нечего… совсем нечего! Это ж… представь — за полгода туда-сюда по одним и тем же местам две таких толпы пробежалось — наша армия, потом — французы, потом — в обратном порядке, когда их уже гнали… А там же — тысячами… сотнями тысяч воевали. И прикинь сам — что в тех местах от продовольствия осталось? Так вот… европейские цивилизаторы… уже воевать совсем не хотели, вот — вообще! Им бы выжить как-то… а про завоевания — что ты! Как страшный сон!

Ильичев засмеялся, и даже Серега Амбарцумян, который начищал свои ботинки рядом, захихикал.

— Вот, Косов… Чего у тебя не отнять — умеешь же ты так складно врать! Ладно, ладно — рассказывать исторические факты! — отмахнулся от вновь насупившегося Ивана, сержант, — давай… вещай дальше!

— Ага… то есть, как вояки они уже были — вообще никак! И видом… тоже! Вот как мы в лагере! Даже — хуже! И бродили они по незнакомой местности, доходили, значит… Вот и стучались они в дома к крестьянам, а так как по-русски говорить ни хрена не умели, дикари, мля… то и пытались как-то объясниться… как получится! А начинали, как водится с фразы — «шер ами!», что на хранцускай мове означает — «милый друг!». Типа — не враги мы… просто мимо шли. Ага! Сами мы не местные, типа — погорельцы… поможите, кто чем может! Ну и вид у них был… как я уже сказал. А крестьяне же — тоже язык французов… слабо знали… но — если тебе раз за разом — «шерами», да «шерами»! Вот так и повелось — если кто одет, как бродяга, в «рямки», да чего-то клянчит — значит «шаромыжник»!

Парни посмеялись. Амбарцумян спросил:

— А что — это и правда так было?

— Ты про что сейчас? Про «шаромыжников»? — переспросил Косов, — ну… времени уже прошло много, утверждать, что именно так было — не могу. Но версию такую слышал, да!

— Ладно с «шаромыжниками», а ты вот… несколько раз сказал, что, мол — с европейцами воевали. Вроде же… в учебниках везде написано — воевали с Наполеоном, то есть — с французами. А остальные европейцы тут при чем? — продолжил интересоваться Серж.

— Да при всем тут остальные европейцы, при всем! Двунадесять языков к нам перли, не слыхал такой фразы? Если так уж… точнее… Наполеон к тому времени захватил всю Европу! Всю! От Ла-Манша и до границы с Россией. А когда собрался сюда, к нам… в его армии были воинские формирования всех этих стран. Всех, Серега! И испанцы, и итальянцы, и немцы всех мастей! И немало их там было, ой — не мало! Пруссаки те же — выставили аж тридцать тысяч штыков! Австрийцы там еще… И даже поляки отметились — целый корпус генерала Понятовского против нас воевал! Причем… воевали эти поляки — очень зло! Добро воевали… Даже когда уже все войска оккупантов разваливались — и тогда поляки продолжали воевать! Ну… от этих сук… другого и ждать нечего! Они всегда против русских… — Косов покосился на Амбарцумяна, — ну… против России!

— Ну… их то понять можно — они же… за независимость Польши воевали, против царя и его правительства, — не очень уверенно возразил Серж.

— Не, Серега! Тут ты не прав! Конкретно — не прав! Польша была — да, под властью царя! Но… все эти вояки… они же были военными, как правило! То есть — до этого были в Русской армии, присягу давали. А как назвать того, кто давал присягу, а потом… предал? Иуды они… Да, даже не так… Царь, кстати, им конституцию дал, власти у них свои были. Даже деньги — и то — свои! Пшеки всегда были против русских, всегда! И восстаний было — до черта! Они тогда убивали не царя, и членов правительства. Они убивали русских солдат. Да и не только солдат! Гражданских сколько резали… А в Смутное время… Они тогда какой-такой независимости добивались? Они же к нам приперлись! И при Наполеоне! Да вот — в двадцатом году… Мы к ним? Или они к нам? Кто в мае двадцатого Киев захватил? И с чего бы это? Мы им повод давали? Нет! Владимир Ильич — фактически независимость их подтвердил. А они — вон чего! Ну и — довыебывались! Враги они, всегда были и останутся врагами… И сейчас ведут себя… тьфу… бля… падлы! Терпеть ненавижу!

— Ладно, ладно! Раздухарился, — успокоил его Ильичев, — и чего… ты так ко всем полякам относишься? Прямо вот — ненавидишь?

— Ну как ко всем…, - Косов покосился на Амбарцумяна, который уже выходил из «бытовки», — Ты, Степа, не представляешь — какая у меня полька была! Огонь девка! А красивая… аж оторопь брала!

— Да-а…, - протянул Ильичев, — и что… ты с ней? Ага?

— А то… как врага народа! Всяко! Э-э-х-х… даже вспоминать не хочу! Иначе… ну — сам понимаешь. Но характер у нее был — что ты! Змея шипящая, ядовитая! Ни слова в простоте, что не слово — то подколка или подначка! Редко-редко, когда… вроде как нормальная была. Но все равно… красивая — страсть!

«Эх, Рита-Ритуля… как же ты далеко!».

Поутру всех поступающих построили на плацу.

«Ох ты ж! А до хрена желающих-то!»

На глаз, навскидку если, то в этом неровном, кривоватом, прямо скажем, строю в четыре шеренги, да буквой «П», «покоем», значит стояло… да тысячи полторы парней, не меньше! Среди гражданской одежды изредка попадались парни в военной форме. Но было их немного — может человек двадцать или чуть больше.

Весь хозвзвод, под командованием Ильичева, построился на краю одной из «ножек». К ним добавили еще человек двадцать парней.

«Командуй ими всеми!» — сказали Ильичеву.

Потом какой-то старший лейтенант хорошо поставленным командным голосом стал зачитывать списки «повзводно» — по аудиториям. Косову еще не пришлось здесь побывать в учебным помещениях, и нумерации он не знал. Похоже, что Ильичев — тоже. Но сержант успокоился, когда к каждому взводу был прикреплен курсант, из второкурсников.

Первый экзамен — диктант. Их провели в светлую аудиторию.

«А ничего так… Чисто, светло — вон окна какие здоровенные! Вот вопрос — а будет ли здесь тепло зимой, с такими-то окнами? Столы простые деревянные, вовсе не похожи на школьные парты. И все сорок… или чуть меньше человек — поместились за столами.

Диктант им читал все тот же старлей, который и зачитывал списки на плацу. Невысокого роста, даже… низковат военный! Какой-то весь — немного рыхловатый, даже вроде бы животик уже чуть виднеется.

«Х-м-м… странно! Молодой же совсем. Сколько ему? Лет двадцать пять, может быть — двадцать семь! А еще говорили, что тут культ спорта, что — как лошади все, поджарые и мускулистые. А вот этот экземпляр — совсем даже и нет! И… еврей, что ли? Хотя… не очень-то и похож. Губатый, да… щечки такие — аппетитные. Глаза карие, чуть навыкат. Волосы… вот — нет! Волосы вовсе не черные, скорее — темно-русый старлей. И чего он здесь, а не в войсках? Блатной какой-то? Сынок или племянник кого-то из начальства? Да — «хэзэ»… ладно, будет видно!».