Нападение было неожиданным. Среди охранников начался хаос, потому что никто сразу не понял, откуда стреляли, куда отвечать. Организовать сопротивление было некому: первые же выстрелы были сделаны Мишей и Абубакаром по хозяевам каравана. Очень странное было ощущение у выходца из либерального просвещенного будущего. Его учили соблюдать законность. Случалось, что от рук бандитов погибали его товарищи по службе, но все равно в прежней жизни он не стал бы заниматься самосудом.

Здесь же был другой мир — жестокий, без правил. Вернее, правило было: хочешь жить — выживи. И еще хотелось всем сердцем, каждой клеточкой своего тела, чтобы эти парни, которых он уже полюбил и считал братьями, жили лучше. Чтобы их дети и внуки имели другую судьбу, не ту, которую им навязал его двадцать первый век. Когда-то и здесь будут правосудие и гуманизм.

Поэтому он, ни секунды не сомневаясь, начал этой бой. И нисколько не сомневался, целясь в хозяина каравана. Сомнений не было: это плохой человек, враг. Лично ему дон Джерардо и дон Мануэль не сделали ничего плохого, но они поддерживали местную политику насилия и рабства. Потому, пока нет нормального правосудия, его придется вершить своими руками.

Неправильно? А что было правильно в то время?

Абубакар, видно, тоже был меток. Оба хозяина лежали на земле неподвижно. Кажется, какая-то из вьючных лошадей во время начавшейся паники прошлась по обоим телам.

Караван не был готов отражать атаки людей. Просто не привык. Конечно, ночные нападения хищников приходилось отражать. Но обычно все они боялись огня и выстрелов. Иногда было достаточно пострелять в темноту, и хищники разбегались. Вся охрана каравана была в основном нацелена на то, чтобы невольники не сбежали.

Наконец кто-то из охраны попытался организовать хоть какое-то сопротивление. Он что-то кричал, размахивая руками, но его вряд ли слушали. Никто так и не понял, откуда идет нападение, потому что парни рассредоточились по обе стороны реки и выстрелы звучали отовсюду.

У Миши не было времени смотреть, что там с невольниками, но истошный крик, который раздался при первых выстрелах, прекратился. Была надежда, что все женщины хотя бы перешли реку.

И тут Михаил допустил ошибку. Он не имел достаточного опыта участия в боевых действиях, поэтому в состоянии эйфории от того, что все получилось, он выскочил из своего укрытия, стреляя по уходившим по реке всадникам. Коварный выстрел из-за кустов достиг цели.

Заунывный голос что-то говорил духам, призывая не гневаться, а помочь правильному человеку. Чувствовался какой-то странный отвратительный запах. Потом раздался звук, как будто кто-то трясет бутылку, в которой перекатываются горошины, и звон колокольчиков.

Голос взывающего к духам был то просящим и тонким, то грозным и низким, слова произносились с разной скоростью — то певуче и вдохновенно, то строго и размеренно. Временами напоминало чтение рэп.

После короткой паузы послышалось шуршание, потом заполошенное куриное клекотание, звук влажного удара, потом стало слышно, как льется жидкость. Невыносимо запахло кровью. Этот запах Мише очень не нравился. Ко всему прочему, какой-то нехороший человек мазал его щеки, голову и грудь чем-то тепло-скользким. Это что-то оставляло дурной запах и ощущение стянутости кожи. А потом этой же идиотской дрянью ему мазали губы. Во рту и без того было как с тяжелого похмелья, а стало совсем невыносимо. Тут же замутило.

Это тягостное состояние было даже хуже, чем боль и жжение в груди и где-то за ухом. Очень хотелось открыть глаза и грубо спросить, что за идиотизм происходит, и дать по рукам бесцеремонному рэп-чтецу. Но не хватило сил.

Всегда, когда Мише было плохо, рядом оказывалась мама. Она ему выговаривала за то, что попал в очередную переделку, ласково гладила по голове, поила какими-то снадобьями. Где мама? Она бы обязательно поняла, что нужно сделать, а потом рассказывала бы, какой он был смешной в детстве, какие забавные словечки говорил и как не любил ходить в детский садик из-за Вадика. Мама, ты где? Ты никогда не допустила бы до сыночка чужих людей. Кто же сейчас нарывается увидеть, как Мишу будет некрасиво выворачивать? Остановись, зараза.

Внезапно стало легче, и Миша уснул.

Черного ребенка, который смотрел на Мишу, когда он открыл глаза, и который с громкими криками куда-то помчался, Миша не узнал. Некоторое время изумленными глазами он оглядывал место, в котором оказался. Очень-очень странное место. Над головой как будто переплетенные корни деревьев, с одной стороны от него находилась стенка, напоминающая срез земли, и мягкий тюфяк, набитый травой, с другой стороны краем глаза было видно горевший костер. Полное ощущение нахождения в пещере. И шевелиться оказалось сложно. При каждом движении возникала острая боль в грудине и тупая — в голове. Кажется, что-то там перевязано.

Внезапно возникшего перед собой чернокожего деда в белой рубахе и странных бусах Миша тоже не узнал. Дед что-то заговорил, подвывая на каких-то фразах, и принялся названивать в колокольчики. Потом в ход пошла какая-то палка с набалдашником. Этой палкой дед кому-то грозил, потом приложил ко рту Миши смешную бутылочку удивительной формы. Пить из какой-то грязной емкости не хотелось, но дед начал сердиться и громко кричать. Сил сопротивляться не было, пришлось выпить. Жидкость оказалась неприятной, но иного Миша и не ожидал.

Зато самочувствие стало чуть лучше. С трудом повернув голову, Миша увидел в проеме пещеры целую группу чернокожих людей, которые внимательно следили за происходящим и, кажется, очень сильно за него переживали. Нетерпеливо подпрыгивающего ребенка взрослые сдерживали, чтобы он не бросился к Мише.

Загадка на загадке. Что случилось? Судя по состоянию, он болен. Почему тогда не в больнице или дома на своей кровати? Почему вокруг негры? Это такой бред у него?

Ответов на вопросы не было, поэтому Миша не стал сопротивляться слабости и уснул.

Видимо, он действительно был болен. Во сне к нему пришли мама и Лиза. Мама гладила по голове и приговаривала детскую присказку:

— У собаки заболи и у кошки заболи,

У медведя заболи и у волка заболи,

А у нашего Мишеньки пройди!'

Лиза держала его за руку и перебирала тонкими пальчиками его пальцы. Было приятно.

Потом почему-то оказалось, что он ловит бандитов и командует операцией. Бандиты интенсивно отстреливались, а Миша кому-то командовал: «Ура, вперед!» Потом набежали львы и гиены, но их затоптали слоны. Потом все смешалось, как в калейдоскопе: люди, хищные животные. Фоном слышался звон колокольчика и заунывное пение. Уж лучше бы рэп читали.

Кофи славный мальчик. Когда Миша открыл глаза, то ребенок сорвался с места, подпрыгнул от переполнивших эмоций и закричал:

— Дедушка, дедушка! Иди сюда! Он глаза открыл! Дядя Абубакар!

Прибежавшего благообразного деда в белой рубахе и штанах Миша так и не узнал, а Абубакара был рад видеть. Следом набежали остальные члены его отряда. Все столпились вокруг, радостно переговаривались и просительно заглядывали ему в лицо:

— Миш, ты выздоровел?

Поскольку быстро встать не получилось, а сама попытка только вызвала боль, Миша понял, что действительно болен. Но что случилось?

Незнакомый дед решительно отодвинул галдящую толпу от ложа, на котором лежал Миша, и поднес ему питье в бутылочке, сделанной из маленькой тыквы.

Никто из присутствующих не попытался отодвинуть деда от Миши, потому он понял, что доверять ему можно, и выпил горьковатую жидкость.

— Миш, мы так боялись за тебя! Ты уже почти был у праотцов. Хорошо, что могучий Кваку такой хороший лекарь!

Неужели, шустрый дед — это та их жуткая находка на дороге? Значит, это тот самый Кваку, который собирался к праотцам? Прикольно!

— Абубакар, что случилось со мной? — свой голос Миша едва узнал.

— Миш, ты если соберешься в следующий раз подставить себя под выстрел, то позови лучше меня. Я качественнее свою фигуру подставлю, все равно мы с господином Абубакаром ищем подходящего льва, чтобы мне с предками встретиться. Лучше уж я почти целым приду на встречу к ним, только с одной дыркой, чем с косточками, перемолотыми львиной челюстью!