— Задумывался ли ты о проблемах, когда отдавал её Андреасу, а? Задумывался? — он плюется, когда выкрикивает слова мне в лицо. Выражение боли отразима, ощутима и раздражительна. Музыка переключается на современную, её басы оглушают.

— Заткнись, — шиплю я и залпом осушаю бокал виски. Эйвон бубнит себе под нос, возвращаясь на диван.

— Теперь наблюдай за последствиями своей эгоистичной натуры, Харрис. Ты добился, чего хотел, ты добился её компании, ты добился того, чтобы она исчезла из твоей жизни. Так где твоя улыбка, долбанный ублюдок? Идеальный план провалился, потому что дядюшка сыграл не по правилам? Не вижу радости, — пьяный и злой он не контролирует свои слова. Я подхожу к нему и замахиваюсь, бью его в челюсть, заставляя волосы из хвоста разлететься по сторонам. Его голова болезненно запрокидывается, но он молчит. Кровь на его зубах, когда он улыбается мне, раздражает.

— Радуйся тому малому, что у тебя осталось, когда был весь мир, — хрипит он и улыбается. Я отбрасываю его и разворачиваюсь, тяжело дыша. Я сжимаю перила, закрываю глаза, стараясь отключиться. Стараясь контролировать порыв эмоций.

Радуйся тому малому, что у тебя осталось, когда была она.

Я дрожу, мои плечи напрягаются. В закрытых глазах мерещатся раскинутые на подушке рыжие волнистые волосы, бледная фарфоровая кожа, розовые пухлые щеки ребёнка. Но не глаза, её глаза никогда не были детскими.

Я сжимаю перила до боли в руках, до скованности в мышцах. Сжимаю зубы, слыша отчетливый хруст своей челюсти. Контроль. Чёртов контроль.

— Босс, — меня зовут. Я дышу через нос, раздувая ноздри и нахожу отвлекающие сигналы в танцующих людях. Сохранив покой, я разворачиваюсь. Один из телохранителей подходит ко мне с опаской и протягивает планшет с новостью: «Влиятельный бизнесмен и крупный тяжеловес в области инвестиций Андреас Грэхам Райт снова замечен на одном из крупнейших аукционов Нью-Йорка с молодой любовницей Терезой-Лилиан Хендерсон». Меня не интересует текст, я сразу же спускаюсь к фотографии и выбиваю воздух из лёгких. Изумрудное шёлковое платье в пол, отражающее блеск её подчёркнутых макияжем зелёных глаз. Её волосы красиво переливаются на свету, будто они загорелись пламенем. Длинные, волнистые, нарисованные рукой мастера. Она выглядит такой красивой и неповторимой. Тонкие нежные руки, изящная фигура, элегантная осанка. Рыжая принцесса в изумрудном платье. Стройная и маленькая, смотрящая прямо в камеру. И чужая рука. Рука Андреаса, стоящего рядом, собственнически сжимающего её талию. Его взгляд показывает всему миру «Она моя». И от этого моя грудная клетка кричит, рычит и рвётся, вырываясь наружу. Я со всей силы кидаю планшет об стену, вдребезги разбивая.

— Упс, третий по счету, — смеётся пьяный Эйвон.

Она никогда не была его. Она никогда не принадлежала ему. Она всегда была моей. Моей, моей, моей. Девочка была моей.

Найдись, моя девочка, сделай меня лучше, чем я был. Найдись и научи меня мягче произносить своё собственное имя.

Я называю это Адом.

Круг первый.

Я просыпаюсь в подвальном помещении с жёстким бетонным полом. Я без каблуков и мои ноги дрожат от холода и ветра, пронизывающие кости. Сырость и слякоть труб. Во рту пересохло, а голова пульсирует. Я чувствую засохшую кровь на затылке и морщусь. Мои руки связаны за спинкой стула, верёвка больно натирает и впивается в руки, образуя кровоточащие ссадины. Я хриплю, когда стараюсь кричать.

Проходит достаточно времени, когда виднеется свет из-под моих полуоткрытых век. Я поднимаю голову, в подвал входят трое мужчин, а за ними Андреас. Его мощный взгляд устремляется на меня, ненависть дребезжит в нём.

— Надеюсь тебе комфортно спалось, золотце. Тебе необходимы будут силы, — мерзкая улыбка окрашивает его медвежье лицо. Я молчу и это раздражает его. Это видно по поджатым губам. Он кивает одному из мужчин и тот не раздумывая, бьёт меня по щеке с достаточным применением силы. Я ахаю.

Меня хватают за челюсть, пальцы Андреаса больно сжимаются на моей коже.

— Когда я спрашиваю, когда я разговариваю с тобой, ты киваешь, Тереза. Ты меня поняла? — спрашивает он, но я с ненавистью смотрю на него и молчу. Я всегда была слабой, но не сегодня. Не сейчас. Не перед ним. Может это плохо скажется на моей жизни, и я подвожу себя к необдуманному риску, мне плевать.

Он кивает, и мужчина бьёт меня ещё раз. А потом ещё и ещё, пока я не сбиваюсь со счёта и забываю дышать. Мои кости становятся болезненно мягкими, тело панически дрожит и пытается справляться с защитными механизмами, пока меня избивают.

Боль нестерпимая, невыносимая и дикая.

— Достаточно, — говорит мерзкий голос и меня сажают, голову поднимают, и я слипаю глаза. Мне больно дышать, больно глотать, больно говорить и кивать. Мне больно жить.

Проектор, который светит на противоположную стену показывает чёрный экран. Меня развязывают, и я обессиленно поддаюсь вперед. Мне больно дышать. Больно сидеть. Мне не дают упасть, крепко держат за плечи. Андреас берёт мою руку и проводит по ней своими пальцами по костяшкам, по фалангам и ладони. Голова шатается, глаза слипаются от нанесенных ущербов. Та боль, от которой я готова упасть в обморок.

— Эти руки творят настоящее искусство. Красоту, утончённость, изящество на холсте. Непередаваемые картины, — он замолкает, улыбается и целует тыльную сторону ладони. В его глазах проскальзывает жестокость, когда он смотрит на меня. Мне становится страшно. По истине страшно. Этот жуткий страх заползает под одежду, распространяется по всему телу, и я мычу. Мычу, пока мне не закрывают рот ладонью.

— Я видел твоё искусство, Тереза, но ты не видела моё. Настоящее искусство. Искусство мастера. Искусство палача, — говорит он и видео включается.

В первые секунды видео я слышу голоса, а потом появляется связанный на стуле мужчина. Он избит и истекает кровью. Позади него появляется мужчина в чёрном и поднимает его голову. Боже. Его лицо еле различимо. Он избит настолько, что с трудом можно разглядеть в нём человека. Оба глаза опухли и посинели, губы в крови, нос изуродован, щёки в рваных ссадинах.

— В нашем идеальном мире есть место только насилию над людьми, — я слышу голос Андреаса на видео. К мужчине на стуле подходит другой с ножом в руках и то, что происходит дальше, вызывает у меня истерику и рвоту. Я блюю на пол, очищая организм. Я захлёбываюсь в слезах, слыша крики мужчины на видео. Мою голову поднимаю за волосы и заставляют смотреть. Я закрываю глаза и отбиваюсь, кричу и плачу. Меня тошнит и рвёт. Меня трясёт, мне безумно холодно и плохо. Я падаю, но не могу отключиться. Не могу. Не могу потерять сознание. Я задыхаюсь, рыдаю и отбиваюсь. Всё затихает и в подвальной комнате остаются только мои тихие всхлипы.

— Моё искусство, Тереза. Надеюсь тебе придётся оно по вкусу.

Я называю это Адом.

Круг второй.

Меня бросили в камеру со скрипучей ржавой кроватью и матрасом, туалетом и раковиной. Здесь ещё есть шкаф, но он пустой. Окно, дарящее мне пасмурный свет и вид на небо. По нему я определяю время.

Я проспала достаточное количество времени, судя из разговоров двух охранников, когда одного из них отправили навестить меня.

— Живая? — спрашивает стоящий за решеткой охранник, пока другой ощупывает моё тело. Он толкает меня, и я еле открываю глаза, морщась от головной боли.

— Живая, — оскаливается мужчина, но его руки продолжают находиться на мне. Он тёплый, а я холодная.

— Привлекательная, даже избитая и грязная, — фыркает охранник, и его рука проскальзывает по моему бедру. Я отмахиваюсь, бью его по руке и молчу.

— Ты не с теми людьми огрызаешься, детка, — противным голосом говорит мужчина.

— Ты не смеешь ко мне прикасаться, — говорю уверенно я и он улыбается ещё шире. Голос, боже. Что случилось с моим голосом? Я потеряла возможность говорить, а голосовые связки закупорились.