— Два часа, мистер. Прошу, соблюдайте правила и дайте девушке необходимый покой и отдых.

— Я останусь здесь, — предупреждаю и вижу в её глазах нерешительность. Она, как и многие, не будет со мной спорить, я вижу в её глазах мелькнувший ужас. Девушка кивает и уходит, пока я двигаю стул к кровати и сажусь рядом со спящим телом Терезы. Она сопит, медленно пускает слюнку и выглядит бледной.

Я каждый день приходил к ней, пока она спала. Я каждый день наблюдал за её спокойный лицом, покоящемся на белоснежной подушке, пока рыжие волосы разбросаны волнистыми локонами. Я не сталкер, не маньяк, но был зависим от её спящего спокойного лица. У меня была бессонница и единственным весельем для меня была она. Я беру её тонкую руку в свою, разглядывая. Как настолько тонкие и хрупкие руки могут создать настоящее искусство, поражающее разум? Настолько красивое, непередаваемое и вдохновляющее. Я подношу её руку к своим губам и оставляю короткий поцелуй.

— Хореографию твоих мыслей на холсте я считаю шедеврами, девочка, — произношу я и ещё раз целую тыльную сторону её ладони. Даже если нам придётся разойтись, я останусь ярым поклонником твоего творчества, Тереза.

Я открыла глаза два часа назад, ощутив сильнейшую жажду, царапающую горло. Медсестра сразу же подала мне бокал воды, расспросив про самочувствие. Вскоре появился врач, который с серьёзным лицом светил в глаза фонариком и проверял мою концентрацию. Я была в порядке, но совершенно не чувствовала себя таковой. Последнее, что я помнила — свободу и небо, распростертое, будто на ладони. Сильное желание и страх, бурлящий адреналином.

Я искала Харриса, но медсестра продолжала твердить, что меня никто не навещал. Мне прописали несколько повязок и мазей на случай, если на локтях, спине или шее появятся синяки. Через час меня выписали и на парковке ожидал Эйвон. Он был в солнцезащитных очках, хотя на улице конец ноября и бескрайний дождь.

— Тоже неудачный денек? — невесело хмыкаю я, а на его лице каменное выражение. Он хмурится и поджимает губы, молча обходя машину и садится за водительское кресло. Молчание пугает меня, как и мрачная, густая погода Дублина. Я смотрю на небо, за горизонт высоких зданий и домов, ощущая внутри плохое предчувствие. Оно словно скребущая змея, шипит и подкрадывается к самому нутру, вызывая дрожь по спине и холодок на затылке.

— Ты могла умереть, — серьёзно говорит Эйвон, выруливая машину к трассе. Я держу в руках холодную бутылку воды и мои руку немеют.

— Всё был под контролем, Сафир вышел из себя, это случайность, — оправдываюсь я. Эйвон качает головой и грусть в его глазах заставляет меня беспокоиться. Я всем телом поворачиваюсь к нему и застываю.

— Что случилось с моей лошадью? — в салоне становится слишком тихо, лишь проезжающие машины и шум ветра раздается вне салона машины. Эйвон выжидающе молчит, стуча пальцами по рулю.

— Эйвон, — предостерегаю его я и он взрывается.

— Ты знаешь ответ, Тереза. Твоя лошадь больше не сможет ездить, больше не сможет принимать наездника. Ветеринары дали ей клиническую оценку и теперь она непригодная, — громко произносит он, будто это причиняет ему боль. Я сглатываю, дышу очень часто и каждый вдох отдаётся огненной болью.

— Кто принял решение? — спрашиваю я. Я знаю ответ, но требую его от блондина.

— Харрис, — выдаёт он и мои зубы скрипят. Я отворачиваюсь к окну, сглатывая жгучую боль в горле и не даю волю слезам, скопившимся в глазах. Сафир был со мной с 16-ти лет, когда отец впервые привёл меня к частному загону, где лошадей покупали и брали в аренду. Я долго бродила, заглядывая в глаза к каждой маленькой лошадке, ожидая, будто в сказке, что одна из них заговорит со мной. Так и случилось. Почти. Один из них гордо вскинул голову и заржал, подходя ближе к моей ладони, медленно прислоняясь к ней. Он стал Сафиром из-за синих редких глаз, пронзивших, околдовавших меня и навсегда пленив. Я выбрала его сама, обучила и приручила к себе. Я уходила к Сафиру в самые трудные времена, когда дети обижали меня. Когда не могла найти сил рисовать, когда не хватало фантазии, я была рядом с ним. А он был со мной, верно дожидавшись меня.

Я плакала всю дорогу до особняка Харриса, потому что до последнего не могла принять тот факт, что он решил усыпить его. А когда мой взгляд упал на ворота особняка, гнев пробудился, вырываясь наружу. Какого чёрта он вообще принимает решения за меня?

Как только Эйвон останавливает машину, я выбегаю наружу под его зов и уверенными шагами врываюсь в особняк. Дома тихо, лишь свет в гостиной говорит о том, что его владелец дома. Моё тело напряженно гудит и кричит о эмоциях, которые готовы вырваться наружу для определённого раздражающего человека. Он не смеет принимать решения за меня. Он не смеет ограничивать меня, будто я его собственность и словно квартира или вещь, принадлежу ему. Я не подписывала такого договора, где черным по белому были бы написаны права Харриса надо мной. Я принадлежу себе. Я заворачиваю за угол и все внутренности замирают, когда мои глаза медленно изучают обстановку.

Харрис расположился на диване, закинув одну руку на спинку дивана. Его повседневный стиль непривычен. Он сидит в черной футболке с длинными рукавами и в спортивных штанах того же цвета. Меня удивляет не его вид и взъерошенные волосы, а два бокала вина на столе и сидящая напротив него девушка. Илария с вытянутыми ногами в коротких шелковых шортах и майке с кружевным верхом с улыбкой смотрит на меня. Они развлекаются в интимной и близкой обстановке, пока я сгораю от недовольства и боли за принятые решения Харриса. Он решил растоптать меня? Проучить? Но за что? Я отдалась ему, доверилась, подчинилась плану и до сих пор следую ему. Когда как единственное, что делает он — причиняет мне боль.

Медленным тянущимся взглядом голубых глаз он встречается со мной. Его внешность словно создана для того, чтобы пленять и завоевывать сердце любой женщины. Он — идеал мужчины, которого я могу только мечтать встретить в своей жизни. И каждый день я ненавижу судьбу за то, что она встретила меня с ним. Столкнула, словно с обрыва высокого уступа или пропасти. Общение с ним палящее, накалённое, пьянящее. Вызывает как наркотик самую сильную зависимость.

— Тереза, — приветствует он и пробегается взглядом по моему телу. Я грязная и липкая, от большого пореза на руке кровь засохла и впиталась в кофту. Я подхожу к нему, сжав челюсть и ненавистно обращаясь к его холоду. Холод и Огонь. Лед и пламя.

— Ты несомненно управляешь большой компанией, целым отрядом бойцов и агентов, но кто ты против меня, Харрис? Ты — никто против меня. Ты не имеешь права лишать меня голоса против того, что принадлежит и принадлежало мне. Я заложник своей судьбы, я управляю ей и только после моего слова будет выдвинут вердикт. Ты словно мыльный пузырь, который я разом хлопну, как придёт время. Я презираю тебя, понимаешь о чём я? Купи себе маленького хомячка, чтобы управлять и обходиться с ним, наблюдая как он изо дня в день крутится в колесе, но я не твой питомец. Я человек, власть над которым ты больше не имеешь! — выдаю я и сильно бью кулаком его грудную клетку. Я желаю пробить сквозь него дыру размером с кратер, чтобы вытащить всю имеющуюся пустоту. Я устала от его безразличия и молчания.

— Мы переспали, мы подолгу были вместе, но мы ничто. Мы просто два человека, при помощи друг друга мы добьёмся желаемого. Я избавлюсь от тебя, словно ты пустое место в моей жизни, очередная неживая душа, на которую мне плевать, понятно? — я продолжала кричать, боковым взглядом заметив движение со стороны Иларии. Она поднялась с места испуганная, когда как Харрис апатично молчал напротив меня.

— Ты пытаешься убедить саму себя в правдивости своих слов? — спрашивает спокойно он и я глубоко дышу. Нет. Я чувствую пар из носа, будто я бык на ринге. Мне становится смешно и слезливо с ситуации, в которую я себя загнала. Грязная, вся в крови и поту, пропахнувшая лекарствами, я стою перед идеально выгравированным мужчиной. Я уверена, он внутренне насмехается надо мной.