— Чертово искушение в моих руках. Ты сама не понимаешь, какое безумие хочешь увидеть во мне. Что я могу сделать с твоим телом, когда у тебя наконец получиться пробить меня, — зарычал Харрис и на удивление, его рука опустилась к моей кисти и подняла ее. Я наблюдала за его жестом, когда он медленно поднес мою ладонь к области его сердца.

— Что ты чувствуешь? — спросил он и я мельком бросила на него недоверчивый взгляд.

— Ничего. Оно не бьется, — ответила я и на секунду мне показалось, что так и есть. Сердце билось так медленно, что через прямое прикосновение было трудно уловить толчки.

— Ни-че-го, — по слогам повторил он, сжимая челюсть.

— Я контролирую все, даже эту чертову штуку в своей груди. И так все и останется, Тереза. Навсегда, — пригрозил он, убирая руку и цепляя мой подбородок своими пальцами. Я не выдержала, когда мои глаза опустились на его плотно сжатые губы и наклонилась, закусив губу. Я пылала, мое тело наполнялось теплом и энергией. Кожа пронзительно ощущала мельчайшие дрожи и его грубую руку, нежно схватившую мой подбородок.

— Ты чертовски возбуждена, не так ли? Дай-ка я проверю кое-что, — буднично ухмыльнулся он и я вскрикнула, когда его рука резко проникла под мои джинсы. Его теплая рука по сравнению с моей горячей кожей казалась настолько ледяной, что я задержала дыхание.

— Не смей! Отпусти меня! — закричала я, отбиваясь от его рук. Я не хотела, чтобы он знал, не хотела этого так сильно, что слезы скопились в уголках моих глаз. Это было стыдно. Стыдно признавать в том, что он был прав. Всегда.

Длинные пальцы легко коснулись моих складочек, и он зарычал, наклоняясь к моей шее. Его рука продолжала держать мое горло, нежно поглаживая челюсть большим пальцем. Я зажмурилась, его палец ощущался так прекрасно на моем центре, что я готова была взорваться.

— Океан. Ты даришь мне целый океан, Тереза, — прошептал горячий до боли голос, и я вздохнула со стоном.

— Отпусти, — прошептала в ответ настолько неуверенно, что удивилась, мой ли это голос.

— Отпустить? Нельзя спасти девушку, если она любит неприятности, — он помедлил, снова проводя пальцем по мокрым складочкам, и я стиснула зубы.

— И течет от проявленной грубости и опасности, — он говорил фактами, видел меня насквозь и от этого я злилась так сильно, что готова была заплакать. И слеза скатилась по щеке.

— Мерзкий! Противный! Ты ужасный человек, Харрис! — выкрикивала я, бившись кулаками о его грудь. Он отступил, но держал на предельном расстоянии за кисть.

— Я не хотел, чтобы ты ужасно себя чувствовала и тем более, принуждать тебя. Но ты сама виновата, Тереза. Ты с каждым днем стараешься вывести меня из себя и чего ты ждешь? Ласки? Нежности? Открытых чувств? Я всю свою жизнь контролирую себя, подавляю эмоциональную энергию и уже забыл, как ощущаются те или иные эмоции. Внутри меня загнанность и пустота. Но из-за тебя… Из-за тебя целый спектр чертовых эмоций. Поток чувств, захлестывающих меня волной. И я показываю тебе, что будет с тобой, когда я перестану держать себя в руках. Показываю, что ты справишься, но тебе не нравится, как ты справляешься, — он провел рукой по моему бедру, доказывая мое возбуждение. Интенсивные ощущения, которые он заставлял чувствовать, нахлынули на меня и мои плечи поникли. Что, черт возьми, со мной не так?

— Отпусти меня, — шепнула тише я и смогла вздохнуть холодный воздух в легкие.

— Нет, я не отпущу тебя, — сказал он и отступил на шаг, развернувшись ко мне спиной, он ушел. Я имела ввиду отпустить меня от плена его рук, а он… От его действий и слов я задохнулась и прислонившись спиной к забору, спустилась вниз.

Всю мою жизнь меня контролировали и сдерживали. Мама строго относилась к моим эмоциональным реакциям, беззаботному смеху, шуткам и излишней болтливости. Я говорила много и быстро, от чего люди быстро уставали. Уставала и мама, а когда я была достаточно взрослой, она закрыла мне рот невидимым пластырем, заткнув навсегда. «Забота ради твоего будущего» — сказала она. Одержимость в потребности все контролировать — знала я. Я реагировала на мир детским лепетом, криками, смехом и была наказана за это. «Успокоишься — тогда и поговорим» говорила она, заставляя меня плакать тихо и беззвучно. «Ты болтлива, это раздражает людей. Неужели ты хочешь всех раздражать, Тереза?», «Все устали от твоей болтовни», «Почему ты так громко смеешься?», «Поработай над своими эмоциями, а потом извинись». В голове я слышала ее голос и заплакала с рыданиями, так громко, как могла. Она подавила. Подавила меня. «Закрой свой рот, Тереза. Ты не имеешь права повышать голос!», «Что я говорила тебе насчет глупых шуток?», «Людям неинтересно столько слушать». Голова продолжала болеть, а я плакать. Я не знаю, сколько просидела у холодного забора и проплакала, но, когда посмотрела на небо, была уже темнота. Звездная соль рассыпалась на ночном полотне, и я поднесла руку вверх, рассматривая свои пальцы.

Больше я не буду сдерживать себя. Я эмоциональная трагедия, я — буря и мне не важно, сколько людей захватит порыв моих бескрайних эмоций. Во мне бурлит ирландская кровь: страсть, сила и теплота. Мой характер является результатом сложного взаимодействия генетических предпосылок и Ирландии. Как бы в невидимой печати, во мне живет Ирландия — влияние моей страны, и она живет в каждом моем вдохновении и проявленной эмоции. Густая атмосфера, кельтская земля пронизывает мой характер.

В ту ночь я рисовала на полотне, в бурных эмоциях выводя кистью мазки и линии. Черная долина и красные равнины, я нахожу свое родное место. Моя душа в ту ночь была музыкой скрипок, а голос мамы злостно шептал гнусности, заставляя кисть сжиматься в руке. Мне было больно.

Парадоксальный танец эмоций. Вот что я нарисовала вторым. Восторги взлетали, переплетаясь темными вихрями с тревогой. Страх и опасность пролетают вниз, но встречают яркие брызги решимости и силы, создавая невероятный шедевр.

Я была вся в краске, когда закончила рисовать и подняв голову, выдохнула морозное утро. Я прорисовала всю ночь и когда трезвым умом смотрела на созданный шедевр, прикрыла рот рукой. Я никогда не рисовала столь безрассудно и неприемлемо.

С одной стороны, рисование — это не просто движение кисти по холсту, это язык, на котором говорила душа. С другой, это архитектурный мир, симфония визуальных впечатлений.

Так я и уснула. Под погружение во внутренний лабиринт собственных мыслей.

Он со мной. Мой темный незнакомец крепко держит меня за руку, проводя к волшебному месту. Он стоит обрамленный блеском звезд под лунным светом. Я чувствую тепло и безопасность, окружающее его присутствие.

— Я скучала, — говорю не своим голосом и поддаюсь вперед, сталкиваясь лицом с его теплой и сильной грудью.

— Мне всегда мало тебя, Тереза, — шепчет незнакомый голос. Любовь окружает меня, трепет в груди вызывает во мне настоящее счастье. Мы в обнимку смотрим на звездное небо и словно слова не нужны. Мы общаемся языком прикосновений и улыбок. Ночь обнимает черным покрывалом, лаская уши пением цикад.

— Люблю, — вырывается у меня, и я падаю. Падаю назад, смотря в темное лицо незнакомца.

— Там, где отсутствует любовь, поселяется холод и темнота, — слышу его голос и захлебываюсь слезами, водой, нехваткой воздуха. Я не могу дышать, хватаясь руками за горло и вижу его темную дымку вместо лица.

Я просыпаюсь, смотря в бездонный белый потолок, смахивая слезинки по бокам лица.

— Тебе больно? — услышала реальный голос мужчины, резко обернувшись к креслу. Харрис сидел в размеренной легкой позе, расстегнув рубашку. Мне открылся вид на его пресс и шикарную грудь, украшенную татуировкой. Загорелая кожа гармонировала с мускулистым телом. Я прищурила глаза с интересом к красочной татуировке.

— Что?

— Ты стонала от боли, — удивил меня его ответ, и я вскинула брови. Рассматривая его фигуру, я обратила внимание на черные перчатки и бокал с вином в левой руке. Он беззаботно плескал красное виноградное вино, следя за мной. В такой спокойной позе Харрис выглядел пугающе, а вспоминая события прошлым днем, мне стоило опасаться его.