Именно союз частной и государственной инициативы стал локомотивом дестабилизации в обеих колониях. С 1895 года на Кубе разворачивалось антииспанское восстание под руководством Х. Марти. Мадрид противодействовал восстанию с переменным успехом, выставив 150 тысяч солдат, из рук вон плохо вооруженных и снабжаемых, страдавших от эпидемий и отсутствия боевого духа. Им противостояли еще хуже экипированные кубинские повстанцы (их основным оружием являлись мачете), на стороне которых, однако, все чаще стали появляться американские «добровольцы» — наемники, снаряженные на корпоративные средства. За несколько лет на Кубу были переброшены до 60 отрядов таких «добровольцев».
Взрывоопасная ситуация была налицо, необходим был лишь повод к войне. Этот повод был найден 15 февраля 1898 г., когда на рейде Гаваны взорвался американский броненосец «Мэн», посланный на Кубу для «защиты американских интересов». Спешно собранная американцами комиссия молниеносно вынесла вердикт — корабль уничтожили испанцы[211]. Впрочем, независимое расследование показывало, что «Мэн» уничтожен взрывом в пороховом погребе, причем оснований предполагать диверсию со стороны самих американцев было более чем достаточно. Однако это уже никого не интересовало. Американское общество бурлило, требуя мести. На улицах проходили демонстрации под лозунгом «Помни о Мэне».
Средства массовой информации стали фитилем, через который искра от гибели американского броненосца воспламенила пороховую бочку войны. Дж. Пулитцер, основатель известной премии, и У. Херст, являвшиеся крупнейшими газетными магнатами своего времени, вели между собой жестокую борьбу за внимание публики. «Нью-Йорк Уорлд» Пулитцера и «Нью-Йорк Джорнал» Херста публиковали пропагандистские материалы, пестрящие вымышленными фактами, именами и событиями. Именно тогда появилось само понятие «желтой прессы». Их газеты печатались на наиболее дешевой, быстро желтеющей бумаге, и заполнялись бесчисленным количеством низкопробного материала, в котором ведущее место занимала графическая составляющая — откровенные и шокирующие рисунки, скетчи, карикатуры, политические шаржи. На издания Пулитцера и Херста работал Р. Ауткольт, именно в те годы создавший ставшие неотъемлемой частью американской культуры комиксы. Ауткольт издал серию выпусков о похождениях «желтого малыша» Микки Дугана — дегенеративного вида асоциального ребенка, обитавшего в трущобах и общавшегося на забавном сленге низов общества, на котором он выдавал совсем недетские комментарии на злобу дня. Приемы желтой прессы, разработанные в конце XIX столетия, стали для Вашингтона не менее мощным оружием, чем броненосцы и крейсера, а независимые обозреватели в самих США назвали Пулитцера и Херста «двумя желтыми малышами, развязавшими войну с Испанией»[212].
Впервые в истории в пропагандистскую войну включился также делавший свои первые шаги кинематограф. Студия знаменитого изобретателя Т. Эдисона выпустила короткий (22 секунды) фильм «Расстрел кубинских повстанцев», призванный продемонстрировать жестокость испанских захватчиков.
Немного позже операторы с громоздкими киноаппаратами последуют за американскими войсками — война 1898 года станет первой запечатленной на кинопленке.
В такой ситуации президент Мак-Кинли, изначально заявлявший о нежелании доводить дело до войны, начал опасаться потери доверия общества. Среди ведущих политических деятелей, окружавших президента, также оказалось множество подстрекателей конфликта. Т. Рузвельту, большому поклоннику идей экспансионизма и морской мощи, не терпелось опробовать обе концепции в реальной жизни, тем более что теперь как заместитель морского министра он имел в своем распоряжении новый мощный флот.
Наиболее ярко о своем решении объявить войну Испании Мак-Кинли поведал в речи, произнесенной в 1899 году:
«Правда заключается в том, что я не хотел Филиппин, и когда они попали нам в виде дара Божьего, я не знал, что делать с ними… Я искал совета со всех сторон — у демократов и у республиканцев, но помощи было мало. Я сначала думал, что нам следует взять только Манилу; потом Лусон; потом, возможно, и другие острова. Ночь за ночью я ходил по комнатам Белого дома; и я не стыжусь сказать, что я неоднократно опускался на колени и молил Всемогущего Господа ниспослать мне свет и руководство. И вот однажды ночью оно снизошло на меня — не знаю как, но снизошло: что мы не можем вернуть их обратно Испании — это было бы трусливо и бесчестно; что мы не можем передать их Франции или Германии — нашим торговым соперникам на Востоке — это было бы плохим бизнесом; что мы не можем предоставить их самим себе — они не готовы к самоуправлению, и там вскоре воцарится анархия и беспорядок худший, чем при испанцах; что для нас не остается ничего иного, как взять их все и воспитать филиппинцев, цивилизовать их и обратить в христиан, и с Божьей милостью сделать для них все возможное, как для братьев во Христе».
Получив геополитические наставления непосредственно от высших сил, 11 апреля 1898 года Мак-Кинли обратился к Конгрессу с просьбой разрешить США вторгнуться на Кубу для «защиты мирных кубинцев». Конгресс одобрил обращение и 25 апреля Испании была объявлена война. Любопытно, что формально она велась именно в целях помощи жителям Кубы, что не помешало американцам в ходе боевых действий захватить не только Пуэрто-Рико, но и лежащие на другом конце света Филиппины.
К моменту объявления войны в распоряжении Вашингтона уже имелся действенный инструментарий ведения захватнической войны, прежде всего флот, который в силу самой географии театра боевых действий, должен был сыграть решающую роль. К тому времени пришедшие в упадок после Гражданской войны военно-морские силы США быстро развивались и стали способны действовать далеко в океане. Во многом это произошло благодаря группе энтузиастов, подобно капитану Мэхэну веривших, что «будущее Америки — в морской мощи»[213]. Единственной проблемой оказалось полное отсутствие у американцев опыта реальных боевых действий.
Слабая Испания практически ничего не могла противопоставить американской мощи. Ее армия и флот безнадежно отставали в техническом отношении, страдали от хронического недофинансирования и практически полного отсутствия оружейной промышленности, а также архаичных взглядов генералов и офицеров на природу современной войны.
В военном отношении события 1898 года заслуживают мало внимания. Слабые испанские эскадры были наголову разгромлены американским флотом в сражениях у берегов Филиппин и Кубы. Отвратительное качество стрельбы неопытных американцев (у Манилы они добились лишь 2,4 % попаданий, у Сантьяго-де-Куба — 1,5 %) было компенсировано ужасным состоянием испанских кораблей, на которых многие пушки заклинивало при первом же выстреле. В итоге уничтожив в обоих сражениях практически все испанские корабли, американцы потеряли всего несколько человек (один из них и вовсе угорел в машинном отделении). Разумеется, в США эти победы были раздуты самым невероятным образом. Когда командир победившей у Филиппин американской эскадры Дж. Дьюи прибыл в Вашингтон, то на фейерверки в его честь ушло больше пороха, чем было израсходовано у филиппинских берегов [214].
На кубинской и филиппинской земле основные проблемы для армии США лежали в плоскости логистики и борьбы с эпидемиями. Впрочем, это не помешало американской пропаганде вновь раздуть небольшие бои с испанцами до масштабных сражений. Особо ярко освещались подвиги полка «Мужественных всадников», одним из инициаторов создания которого стал сам Т. Рузвельт — несмотря на близорукость, он оставил пост в морском министерстве и поступил на службу, став в скором времени командиром «Всадников». И хотя быстротечность войны и слабое сопротивление испанцев не дало кавалеристам возможности проявить себя в полной мере, однако красочные изображения Рузвельта в непременном пенсне и с саблей в руках, ведущего в атаку американцев, стали обязательными в школьных учебниках истории. Данный образ активно эксплуатировался официальной пропагандой для создания идеализированного образа уже Рузвельта-президента. Этот пост он занял после убийства Мак-Кинли в 1901 году[215].
