Доктрина Монро является исторически первой из «больших стратегий» американского господства, провозглашенных Вашингтоном. В литературе часто подчеркивается, что эта доктрина представляет собой исторический интерес, отражавший стремление молодого американского государства обезопасить себя от появления у своих рубежей сильных европейских держав[203]. С этим утверждением можно согласиться лишь отчасти. Доктрина Монро является не просто исторически первой, но и наиболее фундаментальной и долговечной из всех геополитических концепций, разработанных в США. Вплоть до вступления Америки в Первую мировую войну, то есть почти целое столетие, ее идеи последовательно проводились в жизнь Белым домом. Однако неверно считать, что со временем Вашингтон отказался от нее. Если не буква, то определенно самый дух этой доктрины до сих пор оказывает существенное влияние на мышление творцов американской геополитической стратегии. В этом смысле ее изучение представляет отнюдь не только теоретический интерес.

Хотя основные положения доктрины Монро были сформулированы еще Дж. Вашингтоном, свое название она получила по имени пятого президента США, который официально озвучил ее 2 декабря 1823 года в ежегодном послании к Конгрессу. Монро беспокоили текущие политические события. К тому моменту владения России в Северной Америке простирались вплоть до современной Калифорнии, а испанская корона намеревалась заявить притязания на свои бывшие владения в Центральной и Южной Америке (в 18201830 гг. независимость получили более десятка испанских колоний в Южной и Центральной Америке). В стратегически важных районах также сохранялось колониальное присутствие Англии, Франции, Нидерландов. Великие державы Старого Света, взявшие курс на реставрацию старого порядка в Европе после революции во Франции и наполеоновских войн, восстановили на престоле в Мадриде прежних правителей и раздумывали над возвращением им утерянных колоний. Кроме того, новые южноамериканские государства были политически нестабильны, ожесточенно боролись между собой, становились жертвами переворотов и гражданских войн. Все это создавало возможности если не повторной колонизации, то политического и экономического закрепления европейцев на этих землях.

Еще до официального провозглашения доктрины Монро американцы начали проводить политику «выдавливания» европейских держав из Нового Света. В 1817 году президент Монро послал генерала Э. Джексона усмирить индейское племя семинолов, нападавших на американцев с территории Флориды, в то время принадлежавшей испанцам. Преследуя семинолов, Джексон «случайно» захватил Флориду. Монро официально сделал выговор Джексону, однако испанцам ничего не оставалось, как уступить территорию за денежную компенсацию.

С оглядкой на эти обстоятельства Монро провозгласил, что США отказываются от всякого вмешательства в европейские дела, ожидая от держав Старого Света, что те, в свою очередь, также воздержатся от вмешательства в дела государств американского континента, в том числе от приобретения колоний. Позднее понятие американского континента в доктрине Монро заменило все западное полушарие, которое упоминал в своей речи ее автор.

В Европе это заявление было расценено как желание Соединенных Штатов дистанцироваться от проблем Старого Света и международной политики вообще[204]. В те времена европейцы считали США глухим захолустьем, которое неспособно оказывать влияние на дела великих держав. Победы, которые американцы в конечном счете одержали в войнах с Великобританией, объясняли отдаленностью театра военных действий, помощью со стороны Франции или отвлечением английских сил на борьбу с Наполеоном. Более того, европейские наблюдатели не восприняли американскую декларацию в качестве объявления Латинской Америки зоной интересов Вашингтона.

Американцы же понимали доктрину Монро как декларацию о неприкосновенности всего американского континента. В 1845 году президент США Дж. Полк в послании к Конгрессу заявил, что США отвергают не только внешнее вмешательство Европы в дела американского континента, но и любую уступку государствами континента прав или территорий в пользу европейских держав («Поправка Полка»)[205]. Еще ранее со схожими идеями в отношении испанских колоний и Кубы соответственно выступали в 1824 году сенатор Г. Клей и в 1826 году — президент США Дж. К. Адамс. В окончательном же виде доктрину Монро выразил президент У. Грант, который в 1870 году объявил абсолютное неприятие любой формы европейского вмешательства в американские дела[206].

США гибко подходили к реализации доктрины. В 1861–1867 гг. Англия, Франция и Испания проводили вооруженную интервенцию в Мексику, которую Вашингтон счел отвечающей своим задачам по ослаблению южного соседа. Американцы предоставляли материальную поддержку интервентам, одновременно оказывая давление на легитимное мексиканское правительство. Однако в определенный момент стало очевидно, что Мексиканская империя, провозглашенная интервентами под прикрытием французских штыков, может представлять реальную угрозу американским интересам и стать плацдармом для проникновения держав Старого Света на американскую землю. Более того, ее правитель — император Максимилиан (представитель австрийской династии Габсбургов) принялся налаживать дружественные отношения с Конфедеративными Штатами Америки — противником Белого дома в Гражданской войне 1861–1865 гг. Это предопределило радикальный поворот обратно к доктрине Монро: пользуясь победоносным окончанием междоусобной войны в 1865 г. и обладанием огромной армией, Вашингтон даже вынашивал планы военного вторжения на юг. Впрочем, к 1867 году Максимилиан из-за противоречий в Старом Свете остался без поддержки, его империя пала, а сам император был расстрелян.

К концу XIX столетия доктрина Монро окончательно приобрела экспансионистский, империалистический характер. Соединенные Штаты почувствовали, что «являются практически сувереном над [американским] континентом и их указы имеют силу закона»[207], как выразился госсекретарь США Р. Олни в разгар пограничного спора между Великобританией и Венесуэлой по отношению к территориям, которые Великобритания назвала частью Британской Гвианы. Еще более прямо высказывался Теодор Рузвельт, ставший в 1901 г. президентом США, однако еще задолго до этого ставший известным поборником доктрины Монро. Он утверждал, что к концу XIX столетия США обрели статус «международного полицейского» во всем полушарии. Рузвельт отмечал: «Приверженность Соединенных Штатов доктрине Монро может вынудить нас в случае наиболее вопиющих нарушений, пускай неохотно, но все же брать на себя международные полицейские полномочия»[208]. По сути дела, тем самым США возлагали на себя не столько полицейскую, сколько цивилизаторскую миссию: раз Вашингтон ощущал свою ответственность за судьбы государств западного полушария и готов был вмешаться в «вопиющих случаях», то почему бы не вмешаться во внутренние дела государств и помимо подобных ситуаций — в превентивных целях? Логическим развитием этих идей стала выдвинутая Рузвельтом концепция «большой дубинки»: если в Латинской Америке возникнут конфликты, то Вашингтон будет в них вмешиваться, в том числе с помощью военной силы. Выступая с ее обоснованием перед публикой, американский политик апеллировал к «африканской» посло-вице[209], которая во многом выразила кредо политики США вплоть до наших дней: «Говори мягко, но держи в руках большую дубинку, и ты далеко пойдешь». К тому моменту, как Рузвельт выдвинул эту идею, США уже вовсю орудовали «большой дубинкой» в Латинской Америке. Возможно, наиболее ярким примером стала испано-американская война — фактически первая «проба сил» набиравшего обороты американского империализма.