Параллельно наращивается давление на центральноазиатские государства, стратегическая цель которого заключается в их отрыве от России как в политическом и экономическом, так и в культурном и гуманитарном смысле. Пока что такая работа ведется с переменным успехом. Например, в 2022 году Казахстан вел переговоры с США и ЕС по вопросу своих торговых отношений с Россией, в ходе которых даже прозвучало обещание «соблюдать санкции». Однако в июле Минфин США внес Казахстан вместе с Узбекистаном и Киргизией в список стран, нарушающих санкционный режим, а также ввел санкции против одной из региональных компаний, как «предупреждение» для всего центральноазиатского бизнеса. В Узбекистане послы США и Великобритании публично выражали недовольство тем, что местные СМИ занимают недостаточно антироссийскую позицию при освещении конфликта на Украине. При этом они выступали за запрет работы российских СМИ, подобный введенному в странах западного блока[371].

Впрочем, реализовать подобную стратегию американцы пытаются на всем постсоветском пространстве, которое стало одним из приоритетных направлений внешнеполитической деятельности США после окончания холодной войны. Усилия Вашингтона по наращиванию военного, культурного и экономического влияния в этом геополитически важном поясе, окружающем Россию, во многом напоминают уже описанные выше попытки выстроить вокруг России «санитарный кордон». Основная задача такого проекта — полная изоляции России как силы, способной стать интеграционным ядром на территории бывшего СССР. Пока что эта стратегия увенчалась успехом лишь в отношении Украины, однако поставить точку и завершить этот проект американцам помешало начало специальной военной операции России.

На протяжении последних десятилетий Ближний Восток остается одним из наиболее значимых для Вашингтона направлений. После того как значимость Евро-Атлантики несколько снизилась на фоне завершения холодной войны (а вызванный усилением Китая «разворот США в Азию» еще не начался), ближневосточный регион и вовсе стал для США приоритетом номер один. Уже в 1957 году этот регион был объявлен стратегически значимым в рамках «доктрины Эйзенхауэра». Вслед за этим американцы и их союзники, в первую очередь англичане, начали целенаправленную экспансию на Ближний Восток, в ходе которой они добивались не просто регионального господства, но и стремились использовать его уникальный ресурсный потенциал для реализации своих глобальных геополитических целей. Возможно, наиболее ярким примером такой стратегии стал так называемый нефтяной кризис 1973 года, после которого Ближний Восток и добываемые в нем углеводородные ресурсы приобрели общемировую значимость.

Обычно принято считать, что начало кризису положили события 6 октября 1973 года, когда Египет и Сирия вторглись в Израиль, положив начало так называемой Девятидневной войне, или Войне судного дня (в указанные даты евреи отмечали праздник Йом-Кипур). Несмотря на численное превосходство арабов, Израиль не просто отразил наступление, но и наголову разбил противника. Недовольные этими событиями, а равно западной поддержкой, оказанной Тель-Авиву, арабские государства — производители нефти объявили эмбарго на ее поставки, в результате чего она взлетела в цене примерно в пять раз. Этот кризис стал важным уроком для Вашингтона.

Беспрецедентное внимание к Ближнему Востоку, которое Белый дом демонстрирует на протяжении последних десятилетий, в своей основе имеет глобальные геополитические амбиции США, которые попросту невозможно реализовать без доминирования в данном регионе. Даже несмотря на «сланцевую революцию» в самой Америке, Ближний Восток не утратил свою важность как источник энергоресурсов для Вашингтона, стремящегося по-прежнему играть ключевую роль на глобальном нефтегазовом рынке. Не стоит забывать и о существующем у значительной части американской элиты представлении о мессианской роли США в мире, об обязательствах Вашингтона по распространению демократии, либеральных ценностей и борьбы с иными идеологиями. Ближний Восток как ни один другой регион мира не предоставляет столь широких возможностей по реализацию этой «высокой миссии», которую Америка сама на себя возложила.

Стратегия США на Ближнем Востоке и в Северной Африке после окончания холодной войны неоднократно корректировалась. Этот регион традиционно занимал и занимает видное место в каждой новой американской Стратегии национальной безопасности. Тем не менее реальная политика Белого дома зачастую выходила далеко за рамки заявляемых в них целей.

Так, Стратегия, принятая в 1991 году при администрации Дж. Буша-старшего, определяла ключевой задачей американской политики на БВСА недопущение распространения оружия массового поражения[372]. Однако реальные действия были направлены на обеспечение американского лидерства в регионе через изоляцию или через привлечение на свою сторону бывших союзников СССР. Первая война в Персидском заливе позволила Вашингтону одновременно изолировать Ирак, начать процесс сближения с Сирией и укрепить зависимость от себя арабских монархий Залива. Однако ключевой задачей Белого дома в этом конфликте было утверждение собственного глобального лидерства. Одновременно с этим Мадридская конференция и так называемый осло-вашингтонский процесс позволили американцам попытаться монополизировать посредническую роль в ближневосточном урегулировании. США стали претендовать на ведущую роль в сформированном в это время Квартете посредников.

В период администрации У. Клинтона (1993–2001) начатый ранее курс на глобальное лидерство был дополнен идеей борьбы всего мира во главе с США с «государствами-изгоями», к которым на БВСА были отнесены Ливия, Ирак, Иран и Судан, а также идеей о необходимости распространения демократии. Эти подходы получили свое развитие при администрации Дж. Буша-младшего, избравшего курс на силовое доминирование в мире после событий 11 сентября 2001 года. Смена курса была оформлена введением в оборот понятия «оси зла» (к расширенной версии которой из стран БВСА отнесена и Сирия[373]), а основным содержанием политики в регионе стала борьба с терроризмом. Разработанная неоконсерваторами концепция «гуманной глобальной гегемонии» (benevolent global hegemony) предполагала, в частности, возможность проведения военных операций без оглядки на ООН, опору на союзников и широкое использование мер экономического давления для обеспечения национальных интересов США. Конкретную реализацию на БВСА эта политика получила в 2003 году в Ираке.

Помимо чисто военных методов противостояния террористической угрозе Белый дом исходил из представления о необходимости и возможности смены опасных для себя авторитарных режимов через поддержку социально-экономических реформ и демократических движений в отдельных государствах. В этом контексте была разработана концепция Большого Ближнего Востока (от стран Центральной Азии до Атлантического океана). Весь этот регион рассматривался американскими идеологами того времени как территория хаоса и возможный источник угроз радикального исламизма, и потому становился важнейшим полигоном для апробации идей распространения демократии. Этот подход стал определяющим в Стратегии 2006 г.[374]

Неудачи, преследовавшие американцев в Ираке, резкое ухудшение образа США на Ближнем Востоке, общее внешнеполитическое перенапряжение и глобальный кризис 2008 г. заставили команду президента Б. Обамы пересмотреть многие подходы к ближневосточной политике. Американский лидер попытался отказаться от жесткого произраильского курса, заявив о необходимости не только обеспечения безопасности Израиля, но и учета национальных чаяний палестинского народа на обретение государственности (этому была посвящена, в частности, Каирская речь Б. Обамы в 2009 г.). Однако результаты политики Вашингтона на Ближнем Востоке в период правления Б. Обамы оказались если не провальными, то близкими к ним. На фоне этих неудач наметилось снижение доверия к США со стороны их традиционных союзников в регионе, прежде всего Израиля и арабских монархий Залива, откровенно считавших американского президента предателем.