Именно при Рейгане в США была введена практика регулярной публикации стратегий национальной безопасности. Однако истинную направленность американской геополитики как при Рейгане, так и при его последователях, невозможно полностью понять, если вчитываться в тексты доктринальных документов. Рейгановская стратегия национальной безопасности, которая была сформулирована в ходе его предвыборной кампании, опиралась на идею бескомпромиссной конфронтации с Советским Союзом, которую новый лидер не стеснялся называть безбожной империей зла. Курс Рейгана в отношении СССР оказался настолько жестким, что на его фоне даже стратегия Картера показалась образчиком пацифизма. Контакты на высшем уровне, налаживавшиеся два десятилетия со времен Кеннеди, были в одночасье прерваны, а гонка вооружений выведена на новый виток. Рейган запустил или возобновил практически все мыслимые и немыслимые (как полуфантастическая Стратегическая оборонная инициатива) военные программы в расчете на то, что ресурсы Советского Союза в конечном итоге истощатся. Только сегодня становится известно, что многие из этих программ были откровенным блефом и существовали только в плоскости вашингтонской пропаганды, которая умело убеждала весь мир в наличии у Белого дома новых, невиданных ранее вооружений[354].
Рейган, несомненно, был ярким и харизматичным политиком, не только умевшим создать себе максимально благоприятный имидж (сказывались десятилетия работы в шоу-бизнесе), но и обладавшим способностью разглядеть в своих соратниках нужные качества и использовать их в полной мере. Его фигура была, пожалуй, одной из самых больших удач американской публичной политики в последние десятилетия XX столетия. Вступив в должность, новый лидер заявил согражданам: «Эра сомнений в себе окончена. Американцы снова желают быть первыми, мы действуем с целью восстановить уверенность в американском руководстве посредством более энергичной защиты американских идеалов и интересов». Именно такой лидер — жесткий, бескомпромиссный, уверенный в себе — должен был решить исход противостояния двух сверхдержав в пользу Америки.
Рейган не оставил камня на камне от комплекса вины, который администрация Картера, несмотря на усилия Бжезинского, так и не смогла преодолеть полностью. Президент приложил максимальные усилия для того, чтобы придать величие вьетнамскому опыту США. Были открыты монументы, организованы памятные мероприятия, изданы новые исследования, которые доказывали, что Вьетнамская война была справедливой уже потому, что там сражались и погибали американцы. Основной целью Рейгана было вернуть США статус «величайшей силы, действующей в пользу мира во всех местах нынешнего мира».
Очевидно, что новой администрации не могла не прийтись по вкусу заложенная Бжезинским линия на эксплуатацию тематики прав человека и трактовку последних в выгодном Вашингтону ключе. Именно Рейган создал Национальной фонд демократии — влиятельную неправительственную организацию, которая в наши дни является одним из главных проводников цветных революций.
В дополнение к всесторонней критике СССР как «империи зла», не имеющей иной цели, кроме как угнетать народы, не исключая своего собственного, Рейган как ярый консерватор добавил мощный религиозный элемент — борьбу против «русских безбожников». В итоге, согласно оценке Киссинджера, «целью Америки становилось уже не ослабление напряженности, но крестовый поход и обращение противника в свою веру»[355].
Вместе с тем Рейгану не был чужд и известный волюнтаризм, который наложил серьезный отпечаток на его доктрину. Несмотря на солидный политический опыт, американский президент остался шоуменом, который придавал первостепенное значение тому, как его политические свершения будут представлены публике. Интересную характеристику Рейгана-президента дает А. Ф. Добрынин: «Рейган глубоким знанием проблем не отличался, мыслил упрощенными категориями, руководствуясь твердо устоявшимися у него в течение многих лет броскими клише, антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами, особенно в своем подходе к мировым проблемам. Догматизм во взглядах на внешнюю политику сопровождался у Рейгана склонностью и даже любовью к «политическому драматизму», созданию «мини-кризисов» (впрочем, таких, которые не представляют большой опасности для самих США), которые сопровождались умелым использованием патриотической риторики. Расчет тут был прежде всего на то, чтобы эффектнее воздействовать на население, мобилизовать его на поддержку военных программ и внешнеполитических акций администрации (в значительной мере Рейгану это удавалось, большинство американцев считало, что он «хорошо справляется с кризисами», которые он, по существу, часто сам же — вольно или невольно — создавал)»[356].
Курс Рейгана — это эклектичная смесь едва ли не всех концепций и категорий, разработанных стратегами предшествующих эпох. В ней можно найти такие, на первый взгляд, мало совместимые категории, как «сдерживание», «отбрасывание», «освобождение», «реалистическое устрашение», «гарантированное уничтожение», «гибкое реагирование», «ограниченная ядерная война». Все эти концепции не столько были теоретически развиты администрацией Рейгана, сколько приобрели новое, еще более решительное звучание. В качестве примера можно привести заявление К. Уайнбергера — министра обороны в новой администрации: «Мы должны быть готовы начать контрнаступление в других районах… Мы должны быть готовы к ведению обычной войны, которая может распространиться на многие части земного шара. Обычные войны могут принять любые масштабы. Если мы ценим нашу свободу, то мы должны быть в состоянии защищать себя в войнах любого размаха и характера и в любом регионе, где мы имеем жизненно важные интересы. Наши глобальные интересы и обязательства требуют, чтобы наши вооруженные силы приобрели большую дальность действия, мобильность и выживаемость, что связано с неотложной необходимостью. Развить лучшую способность реагировать на кризисы далеко от наших берегов и находиться там столько, сколько понадобится[357]».
Жесткость и известная неразборчивость Рейгана в инструментах воздействия на «безбожных русских» несколько раз едва не обошлась дорого всему человечеству. Так, в 1983 году американский лидер инициировал размещение в Европе ракет средней дальности, что едва не привело к полномасштабной ядерной войне. Этот шаг был совмещен по времени с крупными учениями НАТО «Умелый лучник» («Able Archer»), что в совокупности было воспринято в Москве как подготовка полномасштабной войны. Как и во время Карибского кризиса, мир несколько недель стоял на грани ядерной катастрофы.
Не менее агрессивной была рейгановская политика в отношении всех, кого можно было отдаленно заподозрить в симпатиях к Москве. Вашингтон оказал содействие англичанам в войне за Фолклендские острова, оккупировал Гренаду, атаковал Ливию и Ливан, начал скандально известную историю «Иран-контрас». Современники видели во всех этих акциях не столько реализацию каких-либо ясных геополитических установок, сколько отчаянное желание показать нации, что она может и должна воевать на дальних рубежах, забыв о трагическом опыте Вьетнама. Квинтэссенция этого подхода выражена самим Рейганом: «Разумеется, ни одному здравомыслящему человеку не хочется начинать военные действия, но, по моему убеждению, существуют ситуации, при которых Соединенные Штаты просто обязаны прибегнуть к военной силе, особенно когда необходимо защитить свободу и демократию или когда возникает угроза жизни и свободе наших граждан. Нельзя позволить, чтобы призрак Вьетнама вечно витал над страной и препятствовал нам защищать законные интересы национальной безопасности»[358].
Столь агрессивная стратегия вскоре напугала саму правящую элиту США. Стало очевидно, что Рейган слишком рьяно исполняет роль крестоносца, ополчившегося на «империю зла». История «Умелого лучника», который едва не спровоцировал мировую термоядерную войну, а в равной степени и та легкость, с которой президент рассуждал о подобных сценариях, иногда повергали в шок даже его советников. К примеру, известен случай, когда перед телевизионным выступлением Рейган в качестве «разминки» заявил перед камерами (как оказалось, включенными) о том, что принял решение объявить Советский Союз вне закона и начать немедленную ядерную атаку. Инцидент удалось замять, Москва ограничилась протестом, однако общий политический контекст, в котором родилась эта мрачная шутка, взволновал многих в самих Соединенных Штатах.
