Дополнительным фактором, который стал материальным подкреплением данной идеи, стало появление нейтронных боеприпасов — разновидности ядерного оружия, в котором основная часть энергии направляется в создание нейтронного излучения. Это позволило создать боеприпасы небольшой мощности, которые были бы эффективны, к примеру, против танков — возможность вторжения бесчисленных советских танковых армад в Европу до сих пор беспокоила Пентагон. К тому времени танковые экипажи были уже довольно эффективно защищены от проникающей радиации, создаваемой взрывом классической ядерной бомбы, однако броня была бессильна остановить поток нейтронов, который уничтожал все живое внутри боевой машины в течение нескольких минут. При этом остальные поражающие факторы взрыва (ударная волна, световое излучение, радиоактивное загрязнение) заметно минимизировались.
Получив в свое распоряжение такое оружие, американские стратеги принялись строить смелые планы. Отныне, полагали они, в случае войны с Советским Союзом можно будет легко свести к нулю численное преимущество противника, не подвергая при этом его города и промышленные объекты массированной атаке. На страницах военных журналов аналитики рисовали красочные картины гипотетических боев, в которых одна-единственная батарея американских самоходных гаубиц останавливает наступление целой советской танковой дивизии. Среди адептов нейтронной бомбы и ограниченной ядерной войны нашлись даже те, кто воспевал «гуманность» этого оружия — ведь оно уничтожает только людей, тогда как материальные ценности остаются практически нетронутыми.
Дополнительной гарантией «ограниченности» возможной войны являлось и то, что американцы планировали разместить оружие на территории своих европейских союзников. «Никогда ни у кого не было и мысли о том, что нейтронное оружие… будет развернуто на американской территории — признавался американский лидер, — Если оно когда-либо будет создано, то его развернут на землях Западной Германии, Бельгии или других европейских государств».
Логику этого шага раскрывал журнал «Тайм» в 1979 году: «Критическим моментом здесь является то, что в случае наступления войны Советский Союз не был бы атакован сразу гигантским оружием, которое является частью американского стратегического арсенала. Москва могла бы тогда в виде возмездия скорее ударить по Европе своим собственным ядерным оружием, а не по США стратегическими ракетами. В то время как разрушения в результате обмена ядерными ударами на европейском театре были бы огромны, они все равно были бы далеки от ядерной катастрофы — далеки для Америки»[350].
Конечно, подобный цинизм в отношении союзников не помешал администрации Картера преподнести свою концепцию как настоящую революцию в ядерной стратегии, которая дает человечеству весомые шансы на выживание. В этом, например, убеждал американцев сам Бжезинский, который еще в 1978 году заявил в интервью респектабельному журналу «Нью-Йоркер»: «Было бы неправильно считать, будто использование ядерного оружия будет означать конец человеческой расы. Это эгоцентрическая мысль. Даже если США используют весь свой арсенал против СССР, а СССР — против США, это не будет концом человечества»[351].
В реальности доктрина ограниченной ядерной войны оказала скорее негативное влияние на стратегическую стабильность и создала новые риски для национальной безопасности Соединенных Штатов. Если прежние ядерные доктрины заставляли любую из сторон рассматривать применение оружия массового поражения как последний довод, то картеровская концепция породила искушение испытать удачу в надежде на то, что эскалации удастся избежать. В целом, при Картере стратегия описала весьма характерную траекторию. Обещая в начале своего срока лишь переформатировать разрядку без отказа от нее, американский лидер вскоре пришел к диаметрально противоположной стратегии. Ее суть он выразил в своей речи, произнесенной в 1978 году в военно-морской академии в Аннаполисе (президент начинал карьеру как офицер-подводник):
«Для Советского Союза разрядка, похоже, означает продолжение агрессивной борьбы за политические выгоды и увеличение своего влияния. Советский Союз явно рассматривает военную мощь и военную помощь в качестве лучшего средства распространения своего влияния за рубежом. Вполне очевидно, что зоны нестабильности в мире представляют собой заманчивую цель для этих намерений, и слишком часто СССР проявляет готовность использовать такие возможности. Советский Союз может выбирать или конфронтацию, или сотрудничество, Соединенные Штаты одинаково готовы отреагировать на любой выбор»[352].
Изначально достаточно умеренная геополитическая доктрина, которая во многом была выражением личных взглядов самого Джимми Картера, претерпела удивительную метаморфозу, которую отметили все без исключения аналитики. А. Ф. Добрынин, почти четверть века служивший советским послом в Вашингтоне, писал: «В целом можно сказать, что изначальная формула Картера “сотрудничество или конфронтация” остановилась на отметке “сдерживание и конфронтация”»[353].
В сущности, к исходу президентства Картера в 1981 году глобальные имперские амбиции США стали не только слышны на весь мир, но и начали приобретать реальные очертания. Отныне практически весь земной шар становился зоной американских интересов. Становилось очевидным, что даже могучая экономика Соединенных Штатов не в состоянии в полной мере обеспечить прочный фундамент для решения грандиозных геополитических задач. Некоторое время она не без напряжения, но все же достаточно успешно обслуживала глобальную стратегию Белого дома. Однако уже в 1970-е годы стало очевидно, что дела идут не так хорошо, как хотелось бы Вашингтону. В президентство Картера над американской стратегией национальной безопасности нависла явная угроза банкротства в прямом смысле этого слова.
Хотя Картер и не озвучивал грандиозных обещаний, подобных «Великому обществу» Джонсона, его задачи были не менее масштабны. Незадолго до его прихода к власти американская экономика столкнулась со зловещим явлением, названным стагфляция, то есть одновременной стагнацией и инфляцией. Американские академические экономисты, в том числе и члены президентского совета экономических консультантов, вообще не понимали, как такое явление может существовать в экономике, ведь, согласно стандартной экономической теории, инфляция и безработица являются взаимно противоположными явлениями.
Несмотря на то, что внятных рецептов решения проблемы предложить не мог никто, в ходе предвыборной гонки Картер имел смелость пообещать преодолеть стагфляцию. Разумеется, на фоне глобальной повестки, которую продвигала администрация нового президента, эти проблемы лишь усугубились, и к 1979 году американцы оказались в действительно трудной ситуации.
Неспособность справиться с проблемами американской экономики на фоне по-прежнему громогласных заявлений о всемирных интересах Соединенных Штатов окончательно подорвала доверие к картеровской администрации. Это было тем более очевидно, что в геополитическом плане Картер вообще не мог похвастаться значительными победами, за исключением, пожалуй, Кэмп-Дэвидского соглашения, развалившего антиизраильский арабский фронт. В остальном же итоги правления состояли из крайне сомнительных достижений вроде формальной передачи Панамского канала под управление Панамы, либо из таких откровенных провалов, как сандинистская революция в Никарауга и исламская — в Иране. Финал президентского срока проходил на низкой ноте, и в историю Картер вошел как слабый лидер, в большей степени способный произносить речи, нежели решать реальные задачи.
Экономическая программа стала главным козырем Р. Рейгана — преемника Картера в роли хозяина Белого дома. Голливудский актер, игравший «хороших парней» в вестернах, Рейган имел довольно слабые познания в экономической политике, этого, однако, и не требовалось от нового фаворита консерваторов. Кто им был действительно нужен, так это всенародный любимец-ковбой, который мог твердым голосом озвучивать новую экономическую программу, подготовленную группой советников во главе с У. Нисканеном. Эта программа, в основе которой лежало сокращение государственных расходов и снижение налогового бремени, стала известна как рейганомика. Она не была панацеей, что стало очевидно уже по истечении двух сроков пребывания Рейгана у власти, но все же смогла продолжительный период держать в тонусе американскую экономику, позволив ей сделать финальный рывок в холодной войне.
