Но через пять лет тема стихоплётства снова всплыла, ведь Стас в первый раз влюбился.

В этот раз его отец не без гордости рассказывал об этом Леше Кошкину, а заодно и всей его семье, ведь на тот момент ещё в двухкомнатной квартире с четырьмя детьми секретничать невозможно.

— Он у меня денег на то, чтобы барышню впечатлить, не просит и весь свой заработок на неё не спускает, а действует с умом, берёт своим талантом. Молодец! Я так в его годы не умел. А в те времена девчонки были проще и не спрашивали на первом свидании о зарплате.

— Соня у меня не спрашивала, я ей тоже стишки какие-то читал из книжки. Но своих девчонок безработному не отдам, — встал на защиту современных нравов Алексей. — Девушка красивая?

— Конечно красивая, в честь страшненьких стихи не сочиняют. Сам я её ещё не видел, мне о ней не рассказывает, только листочки со стихами везде теряет.

— Я Сониным родителям не понравился, ты уж при знакомстве ничего лишнего не взболтни, — дал он совет работодателю и другу.

— Зачем нам знакомиться? До этого далёко, жениться так сразу он не станет, сейчас на первом месте работа.

И он был прав. Специально или нет, но свою музу сын ему не показывал, хоть и частенько пропадал все выходные где-то с ней.

Время шло, Станислав Васильевич не молодел и старался научить сына всему, что нужно знать и уметь для того, чтобы их, уже можно сказать, потомственное дело процветало. Поэтому всё больше они говорили о фабрике и истории их семьи, а не о том, с кем молодой человек сейчас встречается.

Но отсутствие новых подробностей не помешало Кошкиным считать Стаса романтиком.

Причём всем Кошкиным.

Когда он ещё не числился в Любиных мужьях, то виделся ей едва ли ни идеалом мужчины. Сейчас она всё ещё считала его хорошим человеком, правда почти бесполым и знатно приунывшим, но при этом удобным и приятным соседом.

Но вернёмся к душе поэта.

Мама и старшая сестра были убеждены, что холодную тихоню Любу Стас покорил именно этим. Что он такой весь сдержанный снаружи и нежный внутри, и что именно такой мужчина как он — старше и опытнее в любовных делах раскроет в ней женщину.

И вот по мнению Татьяны на её диване засел ещё один покоритель женских сердец, берущий не своей неотразимой красотой и статусом, а талантом.

— Даже если бы мы устраивали чтения в постели, я бы тебе не рассказала.

— Потому что вы два тихушника. До сих пор не понимаю, как мы не заметили ваших отношений. Бурчала, что из-за нас с Вадимом, дома не можешь посидеть, после работы шла с Иришкой гулять, а потом вдруг объявила, что замуж выходишь за Дубравина, — повторила старшая сестра известные ей факты. — И как вы уговорили мелкую вас не сдавать? Она так и не призналась, что была на ваших свиданиях.

В очередной раз повторять, что не использовала младшую сестру как оправдание тайных свиданий, Люба посчитала бессмысленным.

— Надо Вадиму рассказать, что ты на его армейского друга засматриваешься.

— Смотреть можно. Ты и сама на него пялишься, — подловила её Татьяна.

— Неправда, — заспорила девушка, не желая признавать, что её работа над собой и самоконтроль дали сбой, и свернула с опасной для себя дорожки. — Стасика не позвали, потому что без него толпа собралась, или он и тебя достал?

— И тебя достал? Как? Хотя неважно, меня он выбесил хуже! Я с его вонючими памперсами возилась, а сейчас этот засранец ко мне заявляется и просит ключи, чтобы приходить в гости, когда нас с Вадимом не будет дома. Можешь себе представить? Ещё и припомнил, как раньше нам свою комнату уступал, ночуя в кухне.

Возвращаясь домой на такси, Люба поделилась с мужем тем, что брат пытался провернуть.

— Не согласились?

— Таня разозлилась, Вадим посмеялся и предложил приводить к ним Иришку перед горизонтальными свиданиями, потому что они только её могут смущать, а наши мама с папой понимающие и мешать не будут.

— Твои родители будут уходить гулять?

— Возможно. Или останутся, громко включат телевизор и не выйдут из комнаты, пока Наденька не уйдёт.

— Это не выход, они же всё равно будут знать, что происходит в другой комнате.

— Я же тебе уже много раз рассказывала. Бывало, у нас это в каждой комнате происходило, и мы со Стасиком могли лишь радоваться, что в кухню только звуки доходят. А если нет ни звука, ни картинки — то это уже хорошо.

До конца Дубравин младший не представлял себе, в какой вакханалии жила его жена, искренне веря, что настолько эксцентрично милые Кошкины вести себя не могли, и она преувеличивает.

Тогда напрашивается вопрос, зачем он согласился через женитьбу обеспечить её личной комнатой в своей квартире, если не из сострадания к тяжкой доле?

У него был свой мотив. А может, даже несколько, но об этом позже.

— Мой отчим на гитаре играл и меня немного научил, — услышала Люба, когда они уже поднимались в лифте.

— Я знаю, — ответила она правду от неожиданности.

Не то чтобы они притворялись, что прошлого не существует, но межу ними словно был негласный пакт о том, чтобы не обсуждать и не вспоминать то, что было сделано, сказано и услышано до того, как они решили расписаться и жить вместе. Это не жизнь с чистого листа, где они только познакомились, но что-то из серии: «прошлое должно оставаться в прошлом».

— Ты этим интересуешься? Я видел, Виктор вам аккорды показывал, — продолжил свою мысль Стас.

— Он одной из Таниных подруг показывал, мы просто рядом оказались. Она попросила у него частный урок, похоже, надеясь на свиданье наедине, а он, наивняшка, намёка не понял и начал ей что-то объяснять и показывать.

— Или понял, но она ему не понравилась, — открыл он дверь и отошёл, пропуская жену войти в квартиру первой. — Иногда лучше притвориться дураком, чем объяснять, почему нет, обижая девушку.

— Думаешь, притворился? К нему Маша подсела, она интересная.

— И навязчивая.

— Она и к тебе с каким-нибудь предложением подходила? — заинтриговала Любу данная мужем характеристика.

— Я женат, — разувшись и повесив куртку, напомнил Стас.

— Ты уходишь от ответа?

— Когда мы собирались в какой-то праздник на шашлыки в лесу, она несколько минут рассуждала, что ты счастливая женщина, потому что я твой муж. Потом погладила меня по руке и спросила, нет ли у меня брата-близнеца.

— А ты что?

— Сказал, что нету, и ушёл, — пожал плечами он и направился к своей комнате.

Люба нашла в памяти воспоминания о шашлыках, где присутствовала подруга старшей сестры, и рассмеялась:

— Да ты не ушёл, а сбежал! Сказал, что голова разболелась, и завтра рано утром надо будет с кем-то важным созвониться.

— Ты сама предложила уйти, я только в сторону отошёл, чтобы в тишине побыть.

— Ты меня вынудил. Ходил там с постной миной между деревьев, на головную боль пожаловался. Что мне оставалось? Только попрощаться за нас двоих и доставить тебя домой. Ты мой муж, это мой долг, — подмигнула она. — А ещё к тебе кто-то из наших общих знакомых подкатывал? Я имею право знать.

— Никто, — затряс головой Стас, кажется, даже возмутившись тому, что она допускает такую возможность, и повторил. — Я же твой муж.

— Я должна предупредить Машу, что знаю, что ты ей симпатичен? — спросила Любовь его как более старшего и опытного в вопросах взаимоотношений полов.

И он не отмахнулся, а предложил продолжить беседу в кухне. Они устроились за столом, положив между собой открытую пачку солёных крендельков, и принялись обсуждать эту неоднозначную тему.

— Маша ничего такого не сказала, открыто на меня не вешалась, а сейчас ей нравится другой.

— А если она узнает, что ты тоже гитару держать умеешь, и устроит на тебя охоту?

— Не устроит. И откуда ей знать о гитаре?

— А Таню не нужно предупредить, что вхожая к ней в дом подруга не уважает чужие брачные узы?

— Уверен, Таня знает, с кем дружит, — вздохнул Стас и закинул в рот кренделёк. — И Вадим жену ни на кого не променяет, за них не беспокойся.