– То есть как – взорвалось?! Этого не может быть!

– Не знаю, Барри, – пожал плечами Харман, – готов с тобой согласиться, но факт налицо: Южная территория стерта с лица Ирии в результате ядерного взрыва колоссальной мощности.

В гранитных породах среднегорья образовалась гигантская воронка глубиной более трех и площадью в сотни квадратных километров. Вся южная часть нашего континента была мгновенно опустошена взрывной волной и огнем. А радиоактивное заражение остается и сегодня, через пять с лишним тысяч лет. Твой народ, Барри, весь погиб.

– Но мой народ жил по всему континенту! Практически в каждом научном центре были его ученые, поэты, священники. В некоторых городах темнокожая диаспора достигала иногда миллиона!

– Да-а-а? – вырвалось у Хармана. – Но у меня об этом ничего нет! Все исторические хроники говорят, что темнокожая раса жила очень компактно и погибла практически вся и сразу!

– Чушь! – выдохнул Глетчер. – Или жуткая ложь!

– Странно. У меня не было оснований предполагать, что эти сведения фальсифицированы. Ты твердо уверен в том, что сейчас заявляешь?

– Конечно!

– Хм-м, – Харман в раздумье потер подбородок, свою бородку он сбрил в честь свадьбы дочери, и начал вспоминать вслух. – Темнокожая раса жила замкнуто и компактно, составляла около пяти процентов населения Ирии, жила в основном за счет курортного бизнеса…

– Неправда это, отец, – холодно и отчужденно перебил его Глетчер, – мой народ всегда был народом музыки, науки и религии. Это не я сказал, о нем так говорили другие народы. Звездные технологии рождались в основном в наших лабораториях. Корабли строились на наших заводах, хотя, конечно, в космических проектах участвовали все. Я не понимаю…

– Я и сам теперь не понимаю. Возможно, кто-то просто хотел скрыть свою ответственность за халатность? К сожалению, Барри, мы никогда не узнаем истины.

Последовала долгая пауза. Глетчер чувствовал комок в горле: его гордый и такой живой народ, миллионоликий, миллионорукий, буквально испарился, исчез с лица Ирии, со всей своей многовековой историей, культурой! Как такое может быть?! За что?

– Может, на сегодня хватит?

– Ну уж, нет!

– Хорошо, тогда слушай дальше. Только ответь сначала на вопрос, какой сегодня на Ирии год?

– То есть как это – какой? 9706 год, конечно!

– А вот, и ошибаешься, Барри. Большой Взрыв, как мы его называем, был столь сокрушительным, что впоследствии мы ввели новое летоисчисление. Сейчас 5001 год.

– Получается, что я старше будущего Ирии на три года.

– Получается, что старше. Только не на три, на четыре, лирий ведь не сразу рванул. Мне продолжать?

– Да, конечно.

– Во время Большого Взрыва пострадала не только темнокожая раса, досталось и желтолицым. Радиация нанесла огромный урон их генофонду, и они стали быстро вырождаться. Сейчас их несколько десятков миллионов и они живут в двух городах в Северных территориях. Что касается краснолицей расы, то она не существует уже полторы тысячи лет.

– А с ними-то что произошло, они же жили на северо-востоке?

– Совершенно верно. Взрыв здесь ни при чем, Барри. Они просто исчерпали себя. Их генотип растворился в других народах. Насколько я знаю, еще в твое время у них были проблемы с рождаемостью?

– Да, я слышал об этом. В газетах печатали, что раса балансировала на грани минимальной популяции.

– За тысячи лет твоего отсутствия, Барри, многое изменилось. Ты взял на себя смелость заглянуть в далекое будущее, но при этом твое настоящее неизбежно стало далеким прошлым. Ты должен это принять, а понять можешь и не сразу.

Харман подошел к печальному зятю и тронул его за плечо.

– Ты знаешь, Барри, у меня есть отличная пшеничная водка, очищенная по специальной технологии, просто слеза. Давай выпьем? Глетчер молча кивнул головой. Задавать вопросы больше не хотелось.

На следующее утро он проснулся с тяжестью в голове. Прошедшие годы алкогольного воздержания совершенно отучили пить. Барри тихо поднялся, чтобы не разбудить жену, и побрел в ванную комнату. Приняв душ и выпив два стакана воды, он почувствовал себя более-менее сносно. Хотя спать не хотелось, Глетчер опять лег. В уютном предрассветном полумраке рядом с Алисой хорошо думалось.

Вообще-то он никогда не любил водку, предпочитая ей хорошее сухое вино. Но Харман преподносил все новые и новые новости, подливая жгучий ледяной напиток. Барри слушал, пил и не ощущал горечи, потому что настоящая горечь оседала у него в душе. Сейчас, обнимая жену, слушая ее ровное дыхание, Глетчер пытался осмыслить то, что говорил ему тесть.

Южные территории составляли 20–25% поверхности единственного континента планеты и были отделены от остальной суши несколькими горными хребтами и среднегорьем. Это всегда выделяло Южные территории: климатом, природой, обособленными этническими и культурными традициями его народа. Так было многие тысячелетия, пока темнокожие геологи не открыли в самом центре Южного среднегорья огромные залежи неизвестного минерала. Многие годы ушли на то, чтобы понять, какие колоссальные энергетические ресурсы прятались в этих серых маслянистых комочках. Но при этом пришлось познать, что такое радиоактивность. За это было заплачено не одной достойной жизнью. Минерал назвали ирилием.

Глетчер вспомнил третью планету солнечной системы, открытую их экспедицией. Она была покрыта реками и ручьями, как паутиной, мощь этих потоков несла колоссальное количество энергии, ее просто надо было взять. На Ирии все было иначе: материк только один, всего лишь несколько больших рек, текущих с Севера из реликтовых ледников. Энергии, получаемой от них, всегда не хватало. К тому же, все эти реки и гидроэлектростанции принадлежали другим народам. Южная территория могла довольствоваться только горными речушками и тем минимумом электроэнергии, который от них получала. Впрочем, темнокожего народа это как будто не касалось, он пел, плясал, занимался сельским хозяйством и свято почитал единого Бога.

Все изменилось после изучения ирилия. Темнокожий этнос, словно сжатая пружина, выстрелил в будущее открытием новой энергетики и на несколько столетий стал катализатором всей ирийской цивилизации. Именно на Южной территории были построены первые ракеты и спутники. Космическая программа, генерированная на Южной территории, потянула за собой всю науку и экономику Ирии. Через полвека молодые темнокожие ученые получали кафедры в ведущих высших школах континента, их приглашали руководить научными и техническими центрами, а они мечтали о звездах и заражали своей мечтой все человечество.

Правда, культура темнокожего народа по-прежнему считалась несколько странной, не вполне понятной, но вопреки или, напротив, благодаря этому она стала предметом моды и подражания. Молодежь всего континента охотно перенимала песни и танцы, все принялись писать стихи и романы, рассуждать о смысле жизни. Гуманитарии разного цвета кожи обсуждали феномен взрывного характера интереса к южному этносу; гадали, к чему это может привести, особенно если учитывать повышенную религиозность темнокожих; как это может отразиться на дальнейшем развитии прежде сугубо технократической и прагматической цивилизации. Храмы единого Бога были теперь везде, в каждом городе, и их посещали все народы Ирии. Официальная точка зрения единого правительства Ирии состояла в том, что человечество вошло в эпоху слияния в монолитное единое общество. Цивилизация бурлила молодостью и энтузиазмом, апофеозом которых стала звездная программа колонизации планет в иных звездных системах.

Таким оставил Глетчер свой мир, когда был включен вторым пилотом в состав экипажа «Первого Звездного», мир, в котором его народ был «душою» общества. И вот через пять тысяч лет от его народа не осталось даже архивов.

Харман рассказывал, что сразу же после взрыва цивилизация оказалась на грани хаоса и развала. Воздушные потоки разносили радиоактивную заразу по всему континенту. Человечество в панике начало превращаться в скопище существ, озабоченных только желанием выжить. Исторические хроники отражали дикость и апокалиптический хаос, преступления и убийства приняли глобальные масштабы, парализовали власть: она не была готова к таким социальным потрясениям после многих столетий спокойствия и процветания. Только огромное напряжение всех здоровых и разумных сил остановило распад. Научные и технические усилия были брошены на поиск выхода, на ликвидацию последствий чудовищной катастрофы. Обо всех космических программах немедленно и навсегда забыли, считая их напрасной тратой и без того скудных ресурсов.