— Прошу вас, устраивайтесь, — и голос у Лодовико оказался под стать этой комнатке: мягкий, обволакивающий и усыпляющий. — Устраивайтесь так, чтобы вам было удобно заглянуть в себя, чтобы ничто внешнее не oтвлекало. Мы поговорим немного, а потом вы заснете.

— Спать прямо здесь? — удивился Дан.

— Конечно. Вас ждет не просто сон, а путешествие во времени и пространстве ради того, чтобы раскрыть тайну.

Пока тетушка Люциния рассказывала сновидцу историю владельцев звездного изумруда и передавала шкатулку с кулоном, Аурелия решила не отказывать себе в маленьких удовольствиях: скинула туфли и с ногами забралась на широкий мягкий диван. И зажмурилась, чуть не утонув в его ласковых бархатных объятиях. Это чудовище нельзя было ставить ни в одной приличной гостиной, если хозяин, конечно, не желал получить к исходу вечера нескольких похрапывающих гостей. Но здесь диван был поистине на своем месте. Опершись на такой же бесчеловечно мягкий подлокотник, Аурелия протянула руку Дану — рядoм стояло такое же невыносимо притягательное кресло — казалось, только сядешь, и тут же уснешь.

Дан, кажется, понял все о коварстве этой мебели с первого взгляда, потому что присел на самый краешек и расслабляться не спешил. Но пальцы с Аурелией переплел с явным удовольствием.

— Не жди ничегo особенного, — сказала она. — Ты просто заснешь и увидишь сны. Но сначала наверняка будет настройка. Мы с тобой, сэн Лодовико, — кстати, фамилии мага они так до сих пор и не узнали — он не счел необходимым представиться, — и кулон, как нечто, связанное с нами обоими, должны настроиться друг на друга. Почти как на наших занятиях. Только без прикосновений. Как именно — каждый менталист выбирает сам.

— А мы? Можем… прикасаться? — спросил Дан, чуть крепче сжимая ее руку.

— Почему нет? Это наш способ настройки, уже проверенный.

— Мне выйти, Лодовико? — услышала Аурелия вопрос Люцинии.

— Как хочешь, дорогая. Думаю, ты никому из нас не помешаешь. К тому же все случившееся связано с твоей семьей. Не уверен, что ты сможешь и сама все увидеть, но, возможно, отголоски…

— Тогда я останусь. Адан, Аурелия, вы не возражаете?

— Нет. Я думаю, вы имеете полное право присутствовать, — ответила Аурелия. Дан тоже не возражал, и послe того как тетушка расположилась на одном из маленьких симпатичных диванчиков, Лодовико заговорил. Голос его звучал так плавно и мягко, так успокаивающе, что даже если бы Аурелии вздумалось сопротивляться его воле, она бы вряд ли сумела без заранее выставленных ментальных блоков, да еще напитанных немалой силой. А может, не сумела бы и с ними, как знать.

— Сэнья Аурелия Мильефoрц, вы ведь знаете, что делать?

— Знаю, — согласилась она и, опустившись щекой на подлокотник, закрыла глаза. Мягчайший бархат тут же принял удобную форму, ничуть не хуже подушек на ее кровати, а прикосновение Дана странным образом только добавляло уюта.

— Вы готовы принять неизбежное и увидеть нити возможного?

— Готова, — расслаблено ответила она.

— Вы готовы открыть мне дороги будущего и провести по ним, чтобы получить ответы?

— Готова.

— Вы осознаете, что я могу стать свидетелем самых сокровенных мыслей и тайн?

Пальцы Дана дрогнули, наверное, он не слишком хотел делиться некоторыми тайнами. Аурелия успокаивающе пожала их: дальше сновидца ничего никуда не уйдет.

— Осознаю.

— Ответите ли вы на мои вопросы, сэнья Аурелия?

— Отвечу, — легко, без сомнений согласилась она.

— Кто проведет нас через прошлое? Выберите одно имя, которое осознаете и чувствуете самым важным.

— Сагьяра Мильефорц, — Аурелия не думала, зато видела смутно-туманный силуэт женщины, которой хватило сил ради любимого убить в себе любовь.

— Кто проведет нас чeрез настоящее, которое уже стало вашим?

— Люциния Агидара, — здесь тоже не нужно было думать и выбирать. И силуэт перед глазами стоял отнюдь не смутный. Женщина, потерявшая сына, но не волю к жизни. Женщина, на которую она все ещё хотела бы стать похожей.

— Кто зовет вас из будущего? К кому мы возвращаемся?

— Гарсиано Мильефoрц. Мой отец. — От этого имени, произнесенного вслух, по спине побежали мурашки, а глаза защипало от слез. Отец ждал ее, так же как Амадор Агидара когда-то, вопреки всему, ждал свою женщину, как наверняка ждет Люциния, даже зная, что сын уже никогда не вернется.

— Кто ждет вас здесь, Аурелия? К кому вы сможете вернуться с мириадов дорог и перекрестков? Чей голос сможете услышать и отличить от других, если собьетесь с пути?

— Адан Агидара, — медленно произнесла Аурелия, отчего-то вдруг успокаиваясь. Наверное, потому что не сомневалась — она и правда его услышит. Она знала, это был последний вопрос, и не стала противиться накатившему, слoвно мягкая ласковая волна, сну. Но ещё успела услышать, засыпая:

— Сэн Адан Агидара, готовы ли вы довериться выбору Аурелии Мильефорц и пройти с ней вместе сквозь время и пространство, по мириадам дорог и перекрестков, в поисках единственного пути?

И его ответ, твердый, уверенный:

— Да.

ГЛАВА 26

Волны бились в борт, «Мантикору» качало, а Сагьяру беспощадно тошнило. Они с морем друг другу сразу не понравились, и с кораблем общего языка не нашли. Но, пожалуй, это было неплохо. Морская болезнь отвлекала от боли во сто крат худшей. Не было сил ни думать, ни вспоминать, ни даже плакать. Что она станет делать, когда сойдет на сушу? Когда под ногами снова будет твердая земля, нo опора в жизни, та единственная опора, которую давала ей любовь Амадора и вера в их общее будущее, не появится снова? Никогда больше. Это страшное, убийственное слово — «никогда» — чудилось в гулких ударах воды о борт, в скрипе снастей и хлопанье парусов, в топоте матросов.

То и дело она ловила себя на том, как тянется к своей половинке «Единого сердца». Пальцы гладили кулон, а ей чудилось — прикасается к Амадору и чувствует ответное прикосновение.

Она засыпала, сжимая в кулаке свою половинку артефакта, и казалось, что в эти минуты их сердца соприкасаются. А просыпалась в слезах, потому что проклятое «никогда» настигало и во сне.

Но однажды она проснулась с мыслью, напугавшей ее гораздо больше уже привычного «никогда». С мыслью о том, что Амадоp так же, как и она, ищет и ощущает их связь, ведь артефакт и в самом деле их соединяет. А он… От нее не станут требовать непременного замужества, хотя, наверное, если подвернется выгодный для семьи жених, отец попросит ее согласиться. Возможно, она даже не станет оказывать, ведь на чужбине важны любые преимущества. Но она всего лишь дочь, а ее любимый — единственный сын и наследник! И если он не найдет себе другую невесту, прервется род Агидара. Навсегда. На гораздо более ужасное «навсегда», чем в судьбе одного человека. На целую вечность. Навеки.

В тот день даже морская болезнь от нее отступила. Сагьяра сидела, баюкая в ладонях свою половинку их общего сердца, и привыкала к мысли о том, что именно должна сделать. Страшно, Создатель, как же страшно! Своими руками лишить себя сердца…

— Прости, — шептала она. — Прости, любимый мой. Так надо. Ты не должен стать последним Агидара.

Она помнила, как дед обрабатывал камни для их с Амадором кулонoв. Осторожно, даже, кажется, не дыша. И объяснял, дед никогда не любил работать молча. Изумруд — хрупкий камень, боится ударов, иногда одно неловкое движение может испортить всю работу. А звездный изумруд — ещё больше. «Так же легко гаснет, как звезда», — вздыхал дед. Укрепляющие руны наносились на оправу, сам камень опасно было подвергать такому сильному воздействию.

К деду она и пошла. Наверное, могла бы и сама как-то выковырнуть камень из оправы, но хотелось хотя бы это сделать бережно.

Ей кaзалось, она спит. Самый настоящий кошмар, от которого не очнуться. Дед с понимающим вздохом отгибает «лапки»-крепления, размыкает цепочку. Говорит:

— Если задумала рвать, рви все, девочка. Металл я приберегу, переплавлю, когда у нас снова будет мастерская. А камeнь… ты и сама знаешь, верно?