— Какой век? — спросила, с трудом справившись со спазмом, перехватившим горло.

Лохматый гад прислонился к косяку напротив и откровенно ее рассматривал. Но на вопрос ответил, хотя она, уже спросив, вдруг подумала: а этот неуч, вообще, знает о летоисчислении?

— Три тысячи пятьдесят второй от видения Великой матери.

Не триста. Двести семнадцать, всего лишь. Манфредо Мильефорц давно лежит в могиле по другую сторону Льдистого моря, его наследники ещё даже не мечтают о возвращении на родину, а та самая картина уже висит в доме какого-нибудь местного богача или мецената. Что ни разу не утешительно, потому что практической разницы нет никакой.

Она смотрела на чертову панораму чертовой древней столицы и пыталась не разреветься, когда догнал вопрос:

— А ты из какого явилась?

— Из шестьдесят девятогo, — сказала привычное и тут же поправилась: — Три тысячи двести шестьдесят девятого.

— И как думаешь, Тэм сейчас в этом вашем шестьдесят девятом? Вместо тебя?

— Тэм? — она обернулась к нему. Накатило вдруг какое-то пугающее, чудовищное равнодушие ко всему на свете. Наверное, от ужаса. Не все чувства можно вот так запросто пережить, даже если ты одна из лучших на магистерском потоке и получила мастерский диплом с отличием! — А, эта твоя… Не знаю. Наверное, да. Если нас просто поменяло местами, то да. А если с моим телом — там — что-то случилось, случайно, или если так и было задумано, то… — Аурелия дернула плечом и снова посмотрела на ворота. Никакого сочувствия к незнакомой Тамирии, в жутких штанах и с жуткими руками, она не испытывала. Кто бы ей посочувствовал, пропасть все забери! Но, наверное, этому лохматому не все равно. Вместе ехали. Вместе в смысле просто попутчики? Или не просто? Нет, вместе по семейным делам! И не стал бы он просто попутчицу называть так вульгарно-сокращеннo. Хотя такой, может, и стал бы. Завсегдатай борделей, чтоб его.

Эти абсолютно неважные размышления немного отвлекали от главного. И, чтобы не смотреть на ужасную раскисшую дорогу и слепящее солнце, Аурелия наконец присмотрелась к лохматому как следует. Раз уж он рядом, единственный, кто знает, что произошло, надо понять, с кем имеешь дело.

Сейчас, когда в его глазах не плескалось пугающее бешенство, она смогла более-менее спокойно и беспристрастно оценить этого неуча с лапищами.

По виду — ее ровесник, может, на год-два старше. А туда же, «детка»! Загоревший до смуглоты, лохмы темные, почти черные, а вот глаза неожиданно светлые, серые. Выделяются на лице так ярко, что взгляд возвращается к ним, как притянутый.

Лицо… черты правильные, пожалуй, даже симпатичные. Четко очерченные губы, волевой подбородок. Причесать, отмыть и приодеть — и все девчонки курса бегали бы за таким красавчиком. Если бы он был не из свинарника, конечно. И общался бы не так по-хамски. Хотя приодеть его и здесь бы не мешало. Такие же убогие штаны с рубашкой, как на «Тэм», потертая кожаная безрукавка, на ногах какой-то немыслимый ужас. Создатель, из каких трущоб эти двое выползли?! Выбивался из общей картины широкий пояс и прикрепленный к нему нож в явно артефактных нoжнах и с богато отделанной рукоятью. Хм-м… судя по тому, что оборванец открыто носит такую вещь, он все-таки его не украл, это раз, а два — не боится, что отберут. Ну да, с такими лапищами постоять за себя наверняка может. Да и заклинать умеет, хоть как-то! Пытался же бесов из нее изгнать.

Вспомнив об «изгнании бесов», Аурелия схватилась за голову. У нее там и так какой-то каштановый кошмар. А теперь ещё и слипшийся намертво? Ну да, невыносимый свалявшийся ком! Колтун. Один на всю голову!

— Воды! Срочно! Что тут у вас? Колодец? Бадья? Ты этот кошмар сотворил, тебе и исправлять, пока я окончательно не превратилась в лысую выхухоль!

— Сочувствую, — сказал этот дундук без малейшего сочувствия в голосе. — Настойку варил старый Бадургат, у него зелья магистерского уровня, так что проще сразу поискать ножницы.

— Я сама себе магистр! И знаю, какое зелье сварить против этого кошмара, просто дай воды или отведи к воде, чтоб тебя!

Он окинул ее насмешливым взглядом, вернулся в сарай, вышел с ведром и потопал куда-то по грязи. Аурелия смотрела ему вслед и прекрасно видела, что воду он зачерпнул из глубокой колоды, возле которой топталось несколько лошадей, вполне выносливых на вид, но не слишком ухоженных. Поилка? Чудесно! Может, ещё и ей напиться предложит оттуда же?

— Вода, — сообщил, вернувшись и поставив ведро у ее ног. — Из чего варить будешь, магистр? Из сена?

Аурелия только фыркнула — что взять с неуча. Провела ладонью над ведром, прислушиваясь к потоку магии в себе и в воде. Тело непонятной Тамирии отозвалось сразу. Начало легко покалывать ладонь, и от пальцев к запястью потекло тепло. А девица-то, похоже, неслабая волшебница. Как там у нее фамилия? Что-то знакомое вертится в голoве. Ну да ладно, об этом можно и потом подумать. А пока… От силы магического толчка ощутимо дрогнул воздух, и над ведром, красивая, точно выведенная по трафарету, засветилась руна. «Гэйяз» — «чистота», «идеал» и ещё с десяток значений, но сейчас ей важны эти два. И никакого особого мастерства не требуется. Уж как следует очистить воду, а потом напитать ее магией должен уметь каждый уважающий себя студент Академии.

— Давай, — скомандовала Аурелия. — Хватит пялиться. Просто поднеси ладонь и вливай силу. Ты меня облил, теперь помогай. Нечего в стороне стоять. — И сама тоже вытянула руку. Чем больше силы, тем плотнее насыщение, а значит, есть надежда отмыться от настойки Таргуша даже без зелий.

Лохматый неуч и здесь все делал неправильно. Он поднес к воде не ладонь, а обе сразу, да ещё сплел их в какой-то чудной замок. Но силу, которая потекла к воде от этого хитровыплетенного знака, Аурелия ощутила так же явственно, как свою, то есть не свою, конечно, а чертовой Тамирии. Силы у лохматого придурка было немеряно. Еще бы ума к ней, цены не будет такому кадру. Магия лилась потоком, плотным, четко очерченным, не магистерского уровня, но мастерского — точно. И даже не думала иссякать. Если он продолжит в том же духе хотя бы пару минут, действительно есть шанс смыть дурацкую настойку начисто! Еще и тому кошмару, который у Тамирии вместо волос, перепадет немного. Поприличнее станет выглядеть.

— Скажешь, когда хватит, — деловито сказал лохматый, и Аурелия покосилась на него с долей уважения: задыхаться, бледнеть или потеть он не спешил, только выражение лица сделалось сосредоточенным, и брови к переносице свел от усилий. Никаких признаков скорого истощения. Такой, пожалуй, и не пару минут простоит. Ничего себе, дитя природы. Откуда только выкопалось такое. И почему неoбученный? В Академии его любой магнус с руками бы оторвал в ученики, а может, и в подмастерья.

— Хватит, — решительно сказала она, взглянув на воду. Магией от нее тянуло, как от выдержанного зелья. И спросила с некотoрым сомнением: — Польешь? Только понемногу, а не как тогда!

— Прямо здесь? — насмешливо уточнил он.

— Лучше здесь, чем там! — она осмотрела раскисший двoр, безбрежную вонючую лужу у коновязи, заляпанную навозом клячу, которая как раз подняла хвост для понятных надобностей. — Все равно везде грязно и мокро! Или человек, у которого не нашлось денег на комнату с кроватью, обеспечит мне приличную ванную?

— Как хочешь, — пожал он плечами. — Тэм не понравилось бы мыться на улице, когда можно забраться в постирочную. Нагибайся, что ли, — и подхватил ведро.

Аурелии было искренне наплевать на Тэм и ее «нравится»-«не нравится», а от слова «постирочная» перед глазами замелькали жуткие картинки с грязными простынями и такими же вонючими тряпками, в которые он додумался тыкать ее лицом! Она решительно обхватила заскорузлый колтун и подставила голову.

— Осторожней только. Меня сегодня уже дoстаточно облили! Не хочу вместо лысой выхухоли превратиться в мокрую курицу!

Ладно, руки у него росли из нужного места, по крайней мере, нормально полить из ведра на голову девушки этот уникум сумел. Даже почти точно угадывал, когда плеснуть побольше, а когда притормозить, чтобы она успела как следует промыть и разобрать пряди. И ещё хорошенько оттереть лицо, потому что ходить в пятнах до тех пор, пока сможешь купить, или, учитывая обстоятельства, скорее сварить очищающее зелье, тоже не улыбалось. Пятнистая гиена — это даже хуже, чем лысая выхухоль!