Лина подняла на него взгляд:

— Из-за Синта.

— Синта?

— Да! — Она вскочила, — Из-за Синта, из-за той девочки.

— Девочки?

— А ты не слышал эту историю? — Лина гордо вскинула подбородок. — Мне кажется, об этом уже все говорят. Девочка. Дочь кого-то из ставленников. Неизвестно кого, мать покончила с собой, едва родив.

— И что с ней не так?

— Она рыжая.

— Ну и что?

— Спроси в своей деревне «ну и что»! — Лина вскочила и в мгновенье ока оказалась точно перед мужем.

— Я спрашиваю тебя. — Ским, казалось, был невозмутим.

Лина тяжело дышала.

— Ее бьют. — Она не кричала, но вложила в свой голос всю боль, чтобы донести до него ужас этой ситуации. — Ее бьют, потому что она рыжая.

— Бьют? В деревне? — Ским чуть сморщился. Он, казалось, не верил.

У Лины из глаз брызнули слезы, она закивала.

— Как ты там говорил? Здесь не любят чужаков!

Ским закрыл глаза, потер веки, тяжело вздохнул.

— Лина…

— Я не буду перекрашиваться. И пойду так в деревню!

— Лина…

— Сегодня же пойду! И не смей мне запрещать!

— Лина! — Она наконец-то замолчала и вопросительно посмотрела на него. — Подожди до обеда. Поедем вместе.

Ским развернулся, чтобы уходить, уже на пороге обернулся:

— Тебе идет! — и вышел.

А Лина осталась в полном недоумении.

***

Карета неслась с невероятной для нее скоростью. Скрипели дуги колес, трещали шкворни, крен в поворотах был такой, что укрепленный на крыше багаж съезжал в сторону, грозя упасть. Один из коробов так и вывалился на одном из ухабов, но никто не обратил на это внимания. Даже всадники сопровождения не стали притормаживать. Счет шел на часы.

— Он бредит. — Кнесса Деймур сидела около мужа, вытирая пот с висков. — Не слушайте его, он бредит!

Гессман аккуратным, но твердым движением отстранил женщину от больного и склонился над ним.

— Свяжите меня! — еле слышно хрипел Торран Деймур. — И кляп. Рот. Зубы. Гессман!

— Молчите, друг. — Купец одну руку положил на плечо своего деверя, а второй потянулся за веревками.

— Нет! — Кнест Деймур увидел веревки. — Нет! Ремни. Цепи. И… Гессман! Если… Сжечь… — Он обессиленно отвернулся. Его дыхание стало чаще, прерывистее, жар его тела чувствовался даже через одежду.

— Не слушайте его! — Кнесса Деймур уже кричала, голос ее срывался на визг, переходя в рыдания. — Это жар, просто жар.

Глава купеческой гильдии Берьяты посмотрел на свояченицу долгим тяжелым взглядом. Поднялся, дал сигнал к остановке.

— Дальше женщины едут верхом! — Он указал на двоих самых крепких из оставшихся. — А вы в карету. Надеть полный доспех.

— Нет! — Кнесса Деймур забилась в истерике. Сестра обхватила ее крепко, как могла.

— Не дури, Мара! Не время для истерик! Нужно быстрее попасть к магам.

Мара Деймур обмякла в руках у своей сестры, кнессы Гессман, и как-то нехотя кивнула. На пересадку женщин ушло меньше десяти минут. Без лишних разговоров экипаж снова понесся в путь. Кнест Гессман остался около своего друга.

***

Весна на болотах неплоха. Лето — гораздо хуже: удушливый тяжелый воздух, который оседает в носу легкий мелкими каплями, мошка забивается тебе нос и глаза, заставляя кашлять при каждом неосторожном вздохе, мягкая трясина противно чавкает при каждом шаге, грозя затянуть и проглотить того, кто потеряет равновесие. Так что весной не так уж и плохо. Лучше всего, конечно, зимой. Но зимой выходить было незачем.

Двое шлепали по еще твердой трясине. Их широкие, похожие то ли на ласты лягушки, то ли на лапу гуся ноги с резкими, щелкающими звуками монотонно опускались на кочки, не слишком, впрочем, целясь. Их несуразно короткие круглые тела безо всякой шеи переходили в слегка приплюснутую голову. Где-то там, где у человека ожидаешь увидеть уши, из головы торчали верхние конечности, которые с натяжкой можно было назвать руками: они были лишь немного короче ног, и их ласты были сильно уже, но и длинней.

Существа, чуть сгорбившись, молча шли по направлению к селениям. Одно из них несло на спине мешок. Медленно поднималось солнце. До ближайшей человеческой деревни оставалось меньше трех часов пути. Одно из существ остановилось. Второе, будто по инерции, сделало еще два шага и тоже замерло.

— Все? — Звуки были булькающие — речевой аппарат явно не был предназначен для человеческих языков.

— Все. Я дальше не пойду. — То существо, что остановилось первым, сняло рюкзак со спины и протянуло тому, что был впереди.

— Но если мы хотим помочь?

— Это мы знаем, что мы хотим помочь. Они не знают.

— Они для нас всегда враги. — В этом удрученном бульканье слышалось настоящее отчаяние.

— Постарайся найти друзей. Оба наших мира в опасности.

Стоявший впереди молча кивнул. Тот, что нес рюкзак, подошел вплотную к первому, протянул лапу ладонью вперед. Первый так же приложил ладонь к ладони своего спутника.

— В любом обличье оставаться собой, — произнес первый.

— Ты есть все, но и все — есть ты, — кивнул провожатый.

Лапы-ласты разомкнулись. Тот, что провожал, сделал шаг назад, попятившись, затем развернулся и пустился в обратный путь не оглядываясь. И вроде как быстрее, чем шел сюда. А на краю болота осталась стоять совершенно неприметная девушка. Она достала из рюкзака рубаху и посмотрела на нее с грустью и сожалением.

***

Ским клял всех богов и демонов. И тот день, когда он стал Источником. Почему, кто-нибудь может объяснить, почему это все свалилось на него? Эта чертова ненависть к чужакам в его мире, нежить, маги, да еще и больной солдат.

К нему сейчас Ским и направлялся. Уже почти сутки около постели раненого сидел Горсинт и еще два травника из пришлых магов. Ским тихонько приотворил дверь в одну из темниц. Они протопили помещение, соорудили удобный топчан. На первый взгляд боец просто спал в довольно удобной постели. На второй взгляд становилось понятно, что он не просто спит: вокруг кровати были рассыпаны защитные травы. Раненый был прикручен к постели плотными кожаными ремнями.

Никто из магов не обратил внимания на вошедшего.

— Нет, это не подойдет. Ему не надо снимать воспаление. — Горсинт сидел на корточках, всматриваясь в лицо бойца. — Не воспаление у него.

— А что тогда? — Второй травник не смотрел на спящего. Он все равно был лишен дара видеть человека. Он смотрел на мальчишку. — У него жар и испарина.

— И все равно это не воспаление, — стоял на своем мальчишка. — Ему что-то меняет кровь. Вот нам бы отмотать все назад!

— Ну знаешь! — возмутился травник. — Такой травы нет!

— Есть! — Второй маг тихо сидел в углу, подальше от больного, поближе к двери. Было видно, что ему страшно. Участия в разговоре он не принимал. До сей поры. — Есть такое. Моя бабка варила.

— Что варила? Отвар, чтобы из старика сделать младенца? — В голосе мага было полно скепсиса и даже издевки.

— Почти. Крем для городских барышень. К ней очередь стояла всегда. Работал, значит. — Тихий травник осмелел и подошел чуть ближе к товарищам.

— Крем? — Первый травник сморщился еще сильнее, — То есть она не лечила, а… — Его иронию можно было понять. Варить косметику считалось почти шарлатанством для травника. Те, кому даны силы лечить, должны лечить, а не морщины убирать.

Тот, кто упомянул про бабку, побледнел и раскрыл рот, как рыба, чтобы возразить или оправдаться. Никто так и не узнал зачем, потому что спор прервал Ским:

— Какая, в пекло, разница, что она варила! — Он обернулся к побледневшему магу. — Вы знаете состав?

— Я… — Он, кажется, начал заикаться от излишнего внимания. — Я не… Мы с братьями редко у нее бывали…

— Знаете или нет? — Терпение Скима было на исходе.

— Не точно, — выдохнул травник.

— А какие там были травы? — Горсинт поднялся на ноги. — Они тут растут?

— Я… Эм… Я попробую вспомнить!

— Попробуйте! Может, это ему жизнь спасет! — Ским пожал предплечье робкого мага, отчего тот чуть не подпрыгнул. — Ищите!