На следующее утро он отправится с Ричардом и всем войском к бургундскому городу Везле — считалось, что там, в одной из усыпальниц, тысячу лет назад были захоронены мощи святой Марии Магдалины. Город находился в трёх днях пути на запад от Бодлера и был провозглашён сборным пунктом войск западных стран христианского мира ещё девяносто пять лет назад, в 1095 году. Тогда причисленный позже к лику святых аббат Бернар из цистерцианской обители Клерво отправил из Везле воинов в Первый крестовый поход — отвоёвывать Святую землю у мусульман, турок-сельджуков. Теперь, в июне 1190 года, силы могущественных христианских правителей вновь собирались в этом городе, дабы заручиться благословением святой матери-церкви.
Затем всему крестоносному воинству предстояло двинуться по реке Роне на юго-запад, в Лион. Из Лиона французский король и его сторонники направятся через Савойские горы к Турину, а оттуда — на юг, к Генуе: Филипп нанял для переправки своих войск на восток весь генуэзский флот. Силы Ричарда Плантагенета из Лиона двинутся прямиком на юг, через владения Ричарда, по реке Роне к Марселю, где их будет поджидать английский флот под командованием главного флотоводца мессира Робера де Сабле. Андре не сомневался, что посадка пройдёт гладко, ибо подготовка к ней велась давно, тщательно и с учётом всех возможных препон.
Несмотря на впечатление, сложившееся у старшего Сен-Клера после разговора с сыном, у молодого рыцаря не было никаких сомнений насчёт того, сопровождать ли Ричарда на войну. Андре Сен-Клер, которого год назад спасли от угрожавшего его жизни клеветнического обвинения троицы распутных священников, может, и отказался бы от похода, но сейчас на вершине башни замка Бодлер сидел совсем другой человек. За минувший год Андре сильно повзрослел, и если раньше, по наивности и юношеской пылкости, пожалуй, мог бы открыто выказать своё недовольство поведением короля, то теперь запальчивости и наивности у него поубавилось, зато рассудительности прибавилось.
После того как Андре встретился с Робером де Сабле и выяснил, что оба они принадлежат к одному и тому же братству, молодой человек, долгое время живший в захолустье, в отцовских владениях, и отошедший от дел ордена Сиона, заново осознал свой долг перед тайным обществом. Де Сабле положил конец его уединению: теперь Андре находился в постоянных разъездах, с виду связанных с огромными трудами де Сабле по подготовке флота. На самом же деле он служил курьером между де Сабле и другими членами правящего совета ордена Сиона, резиденции которых были широко разбросаны по территории бывшей Римской Галлии. За тысячу лет своего существования древний союз кланов, возникший в Пиренеях и Лангедоке, расселился по Аквитании, Пуату и Бургундии, а потом и ещё дальше — по Бретани, Нормандии, Пикардии. Однако, как бы далеко друг от друга ни жили дружественные семьи, они сохранили и своё влияние, и своё тайное братство.
Теперь, когда Андре, вместе с некоторыми другими членами братства (одним из них был его новый друг Бернар де Тремеле), стал курьером, связывавшим членов правящего совета, он не сомневался, что в будущем его примут в тамплиеры. Это было уже fait accompli[7], залогом тому служило расположение совета ордена Сиона — небольшой группы влиятельных людей, стоявших у истоков ордена Храма и направлявших его деятельность, хотя подавляющее большинство храмовников даже не подозревали о существовании такого совета.
Между тем обстоятельства возникновения сообщества рыцарей-монахов к 1118 году уже вошли в каноническую легенду. Каждый юноша, достигнув возраста, в котором мечтают о подвигах и приключениях, знал, что воин-ветеран Гуг де Пайен собрал крохотный отряд рыцарей — всего девять человек, считая его самого. Рыцари эти поклялись охранять и защищать христианских паломников от полчищ арабских разбойников, наводнявших дороги Святой земли и не дававших никому проходу. Назвавшись Бедными ратниками воинства Иисуса Христа, принеся монашеские обеты бедности, целомудрия и послушания, де Пайен и его люди поселились в городе Иерусалиме, в заброшенных конюшнях на Храмовой горе. От Храмовой горы и пошло название ордена храмовников. Несмотря на свою малочисленность и бесчисленные трудности, рыцари добились на избранной стезе больших успехов, уничтожив множество разбойничьих шаек. Впервые со времени захвата Иерусалима христианами в 1099 году дороги Иерусалимского королевства стали относительно безопасными.
Менее чем за два десятка лет со времени основания ордена, поддержанного Бернаром Клервоским, который собственноручно написал орденский устав, рыцари-монахи стяжали своей доблестью столь великую славу, что число желающих вступить в их ряды бессчётно возросло.
Сперва они были известны во всём христианском мире как рыцари Храмовой горы Иерусалима, потом — как рыцари-храмовники, или тамплиеры (или члены ордена Храма), но официально продолжали называться Бедными ратниками воинства Иисуса Христа и Храма Соломона. Вслед за этим духовно-рыцарским орденом появились и другие, самым крупным из которых стал орден госпитальеров, но рыцари Храма были первыми рыцарями-монахами, и слава их никогда не померкнет.
Так гласила легенда. Но, как нередко случается, правда заключалась в ином. Лишь члены братства Сиона знали, что де Пайен и его товарищи были братьями Сиона и что их послали в Иерусалим на поиски сокровищ. Согласно преданию, сокровища эти были спрятаны тысячу сто лет назад, когда римский полководец Тит, сын императора Веспасиана, разрушил Иерусалим и перебил его жителей. Имелись разные сведения о том, сколько тогда погибло народу, но мало кто сомневался, что было убито более шестисот тысяч евреев. Многие источники, по большей части римские хроники, называли и вдвое бо́льшую цифру. Но какая бы из этих версий ни была правильной, с тех пор евреи — те, кому удалось спастись, — лишились своей родины.
Однако, согласно хранившемуся в братстве преданию, которое и побудило направить в Иерусалим де Пайена и его товарищей, многие из еврейских священников — наследники первоначальной Иерусалимской общины, руководимой сначала Иисусом, а потом его братом Иаковом Праведным, — предвидели трагедию и смогли спастись от разрушения Иерусалима и последовавшей затем кровавой резни. У них не было возможности унести с собой все драгоценные знания, и, собрав хроники своей общины, евреи надёжно укрыли их от ненавистных захватчиков.
Эти люди (их ещё называли ессеями) благополучно выбрались из обречённого города и направились на юго-запад, в дельту Нила, Каир и Александрию, держась ради безопасности большими, но разрозненными группами. Миграция продолжалась годами: потом евреи двинулись на запад, через Африку, вдоль остававшегося по правую руку побережья Средиземного моря, и добрались до Геркулесовых Столпов. Они переправились через разделявший Африку и Европу пролив и оказались в Иберии, а из Иберии, задолго до того, как она стала Испанией, снова пошли на север. В конце концов они перевалили через Пиренеи и добрались до Галлии, где осели в области, известной ныне как Лангедок.
Ни на миг не забывая о своих корнях, беглецы были исполнены решимости рано или поздно вернуться на родину и отрыть своё наследие — погребённый в Иерусалиме клад. Однако, по велению императора, все вернувшиеся евреи подлежали казни, и спасшиеся прекрасно понимали, что выживут только в том случае, если сумеют скрыть своё подлинное происхождение. Чтобы добиться этого, они постарались слиться с местным людом, что оказалось не так уж сложно, ибо тогда, спустя менее ста лет после завоевания Галлии Юлием Цезарем, её население всё ещё представляло собой примитивное, нестабильное общество. Не зная, что их предки вернутся на родину только спустя тысячу с лишним лет, евреи готовились к возвращению — тщательно и методично.
Члены более чем тридцати семейств, первоначально поселившихся в Галлии и называвших себя дружественными семьями, образовали сообщество, которое легко вписалось в тогдашние племенные структуры и сохранялось на протяжении столетий. За это время каждая из семей выросла, став широко разветвлённым кланом. Ассимиляция прошла настолько успешно, что уже в четвёртом поколении лишь немногие избранные — и никто из посторонних — знали, что их семьи когда-то были еврейскими.
