Брат Жюстин приветственным жестом поднял чашу, и Андре ответил ему тем же, после чего оба выпили до дна сладкую, пламенную жидкость.

Жюстин, рыгнув, поднялся на ноги.

— Ну а сейчас мне нужно заняться приготовлениями. Я пошлю кого-нибудь из братьев к твоему отцу — пусть его пригласят прибыть сюда завтра во второй половине дня, но попросят никому не говорить об этом, в том числе самому королю. Как полагаешь, мессир Анри выполнит эту просьбу?

— Выполнит, брат Жюстин. Непременно выполнит.

На следующий день, после полудня, когда Андре Сен-Клер на тренировочном дворе замка наносил удары мечом по учебному столбу с таким рвением, что ему казалось — скоро он не сможет поднять не только оружие, но и руки, — подошедший сержант сказал, что рыцаря срочно вызывает брат Жюстин.

Андре нашёл наставника послушников там, где они разговаривали вчера. Брат Жюстин сгорбился над длинным рабочим столом, и по его глазам Сен-Клер сразу понял: что-то неладно.

— Что? — спросил Андре. — В чём дело? Неужели де Труайя запретил моё посвящение и отъезд?

Во взгляде, которым наградил его Жюстин, читались негодование и недоумение.

— О чём ты? Де Труайя ничего не запрещал. Всё идёт своим чередом, но твой отец не приедет с тобой повидаться.

— Почему? Он ведь обещал прибыть после полудня.

— Да, обещал, но до того, как город охватило это безумие.

— Какое безумие? Что происходит?

— Так ты не знаешь? Ну конечно не знаешь. Откуда тебе знать? В общем-то, не случилось ничего необычного, просто твой сюзерен в очередной раз вспомнил о своей неприязни к евреям и перевернул вверх тормашками весь город, чтобы их истребить.

— Истребить евреев? Но в Лимасоле нет евреев.

— Евреи есть везде, мастер Сен-Клер, надо только как следует присмотреться. И их преследование здесь — преступление перед Господом! Незадолго до полудня что-то послужило толчком к этому сумасшествию, но что именно — мне неизвестно. Известно лишь, что Ричард пришёл в ярость и повелел схватить всех евреев на Кипре. А поскольку король решил, что Исаак Комнин — еврей, он приказал войскам перекрыть путь между городскими воротами и гаванью, чтобы изловить Комнина. Это сущее безумие. Твой отец, как главный военный наставник, поневоле оказался вовлечённым во всё это. Но он выкроил время, чтобы послать сюда весточку и пожелать тебе всего наилучшего — на случай, если он не сможет увидеться с тобой до твоего отбытия в Акру.

— Откуда он узнал, что я отправляюсь в Акру?

— Я велел своему человеку объяснить, почему ты хочешь видеть отца сегодня.

— Так почему вы сердитесь?

— Сержусь? Я вовсе не сержусь. Просто несколько раздосадован: никак не могу найти нескольких людей, которых хотел бы видеть нынче ночью на церемонии. Впрочем, она в любом случае состоится, так что будь готов через час после наступления сумерек. Но, к сожалению, пять или шесть человек из тех, кому следовало бы присутствовать на твоём посвящении, его пропустят. Завтра ты отбудешь в Акру на быстроходной галере из лучших кораблей Храма, с депешами для старшего из находящихся сейчас под Акрой командиров ордена. Это маршал Храма, рыцарь из Лангедока, получивший при крещении то же имя, что и ты. Его зовут Андре Лаллье из Бордо. Слышал о нём?

— Нет. А должен был слышать?

— Вполне возможно. Он один из нас. Был возвышен в один день со мной, происходит из рода одного из наших основателей. Ближе к ночи будь готов. За тобой пришлют двух рыцарей.

— Как мне нужно будет одеться?

— Иди в том, в чём ты сейчас. Этот покров посвящения снимут с тебя и заменят после церемонии подобающим одеянием. А сейчас ступай и дай мне, пока есть время, доделать всё, что нужно.

Остаток дня тянулся так медленно, что Сен-Клеру казалось, будто он никогда не кончится. Но вот на город опустилась тьма, которой он с таким нетерпением ждал.

Спустя восемь часов, на рассвете семнадцатого мая, Андре Сен-Клер стоял на одном из причалов гавани в обществе двух рыцарей куда более высокого ранга, но экипированных гораздо скромнее, чем он. На молодом человеке красовалась новая, ещё ни разу не надетая белоснежная мантия с ярким красным крестом — знаком отличия полноправного рыцаря Храма. Под ней поблёскивала кольчуга, с непривычки жавшая почти так же сильно, как тоже новые, неразношенные, сапоги до колен. Кольчужный капюшон, обрамлявший лицо молодого человека, создавал странное ощущение скованности, но надетый поверх капюшона шлем не жал и не давил. На поясе Сен-Клера висел меч, полученный в подарок от Ричарда.

За спиной молодого тамплиера стоял вестовой — брат-сержант, приставленный в то утро к нему в качестве слуги и оруженосца.

Андре потянулся, расправляя плечи, отягощённые длинной кольчугой. За время послушничества он ни разу не облачался в полный доспех и в ожидании, когда причалит посланная за ним лодка, думал о том, как долго ему придётся заново привыкать к благородному весу защитного металла.

Лодка ударилась о причал у его ног, и Андре повернулся, чтобы попрощаться со своими спутниками.

Слуга его тем временем втащил в судёнышко пару сундуков с пожитками и забрался в лодку сам.

Брат Жюстин, необычайно бодрый, в чистой верхней мантии и блестящей кольчуге, пожелал Сен-Клеру попутного ветра. Второй провожавший Андре рыцарь, Этьен де Труайя, собственноручно повесил тяжёлую кожаную трубку с депешами на шею Сен-Клеру, после чего вытянулся в воинском приветствии и пожелал новому полноправному рыцарю Храма успешного выполнения его миссии на Востоке.

Маленькую лодку оттолкнули от пристани, и она направилась к галере, которой предстояло доставить Андре Сен-Клера в Святую землю.

ГЛАВА 8

— Кри-и-и...

Прозвучавший в вышине высокий резкий крик заставил Андре Сен-Клера вскинуть глаза туда, где на невероятной высоте парил ястреб, похожий снизу на тёмное пятнышко на ясном сочно-голубом небе. Андре замер, запрокинув голову, молча следя за птицей, которая на распростёртых, почти неподвижных крыльях плавно скользила по надёжно поддерживавшим её воздушным потокам. Пока молодой человек, затаив дыхание, наблюдал за ястребом, тот вдруг сложил крылья и устремился вниз по широкой дуге, а потом в несколько взмахов вновь без усилий набрал высоту.

— Как, по-твоему, он большой?

В ответ на этот вопрос Андре покачал головой.

— Трудно сказать, — отозвался он. — Там нет ничего, с чем можно было бы сравнить птицу, нет даже другого ястреба. Невозможно точно определить и высоту, на которой он парит. Отсюда может казаться, что размах его крыльев равен размаху человеческих рук, но, возможно, он вдвое меньше и летает гораздо ниже, чем нам кажется.

— Как думаешь, он может быть чьей-нибудь охотничьей птицей?

— Сомневаюсь.

Сен-Клер, прищурившись, присмотрелся к ястребу.

Обычно сокольничие держали ловчих птиц в колпачках и выпускали их только на месте охоты. То были дикие птицы, хищники, как бы хорошо их ни обучили. И стоили они дорого, поэтому владельцы внимательно следили за тем, чтобы их не потерять. Никто не позволил бы выдрессированной ловчей птице долго летать на свободе.

— Кстати, о времени. Уже полдень, и, похоже, нас одурачили.

Оторвав взгляд от ястреба, Сен-Клер привстал на стременах, вытянул руки над головой, прогнулся, громко сосчитал до двадцати, развёл руки и стал поворачиваться всем телом то в одну, то в другую сторону, чуть покряхтывая от напряжения. Потом покрутил головой — три раза слева направо, три раза справа налево — и только после этого, подобрав поводья, решил ответить на замечание своего спутника.

Шёл тринадцатый день мая 1191 года.

Андре пробыл в Акре уже десять дней, всё время расспрашивая всех и каждого, чтобы разузнать что-нибудь о своём кузене, сэре Александре Синклере. Он объяснял, что ищет родственника, предлагал внушительное вознаграждение тому, кто поможет ему встретиться с Синклером. Андре делал это со спокойной душой, не боясь, что кто-нибудь усомнится в его праве поступать так, как он считает нужным. У него было при себе письмо Этьена де Труайя, в котором всем служителям и чинам ордена, включая командиров отрядов, участвовавших в осаде Акры, кратко, но доходчиво разъяснялось, что Андре Сен-Клер выполняет в Святой земле особое задание и ему надлежит оказывать всяческую помощь.