— Хмм. А что насчёт обетов? Где я их приму?

— Ну, два из них ты уже принял. Они не очень отличаются от обетов Храма, и тебе придётся просто их повторить. Эту часть обряда ты будешь проходить под моим руководством: я буду произносить нужные слова, а тебе придётся только отвечать. Те, кто будет при этом присутствовать, в большинстве своём неграмотны. Никто, кроме членов нашего братства, не заметит, что слова первых двух обетов изменены.

— Как раз первые два меня не очень заботят. Чего не могу сказать о третьем.

Брат Жюстин приподнял брови.

— Обет целомудрия? Но ведь ты вроде уже сделал свой выбор, решив отвергнуть сразу двух королев. А очень скоро, в течение нескольких недель, ты окажешься в Акре — вернее, под её стенами. И поверь мне, среди дочерей правоверных мусульман ты найдёшь очень мало таких, которые будут угрожать твоему целомудрию. А в придачу, конечно, тебя будет побуждать хранить целомудрие устав Храма... Короче, ты принесёшь подобающие обеты на церемонии посвящения и можешь больше о них не вспоминать. Посвятит тебя лично де Труайя, как высший сановник Храма здесь, на Кипре.

— Де Труайя? Он не член братства?

— Слава богу, нет. Но он именно тот человек, который нам сейчас нужен благодаря его честности и безупречной репутации. Никто, даже сам Ричард Плантагенет, не дерзнёт здесь, на Кипре, бросить вызов магистру Храма. Сир де Труайя — это Un Sanglier du Temple, Вепрь Храма, и он не интересуется ничем, кроме Храма, его традиций и обрядов. Он лично проведёт церемонию твоего посвящения. Как только я объясню ему сложившуюся ситуацию, он решит немедленно посадить тебя на корабль и отправить в путь, дабы ты сумел устранить весьма реальную опасность, угрожающую его драгоценному Храму в лице твоего кузена.

— Разве можно быть уверенным в том, что он поверит сказанному на слово, не задавая вопросов? У нас ведь ничего нет, кроме слухов.

— Слухов и выдумок. Но, брат Андре, никогда не следует преуменьшать силу воображения. Жизнь таких людей, как де Труайя, суха, черства и состоит из скучной повседневной рутины. Она лишена красок. Поэтому, когда они встречаются с кем-нибудь вроде тебя или меня, с людьми, способными убедительно говорить и рисовать самые захватывающие картинки, они просто шалеют. К тому времени, как я закончу разговор с Этьеном де Труайя, он будет уверен, что твой кузен представляет собой бДьшую угрозу для Храма, нежели сам Саладин. И магистр постарается как можно скорее посвятить тебя в рыцари Храма, считая, что немедленно отправить тебя в Акру — дело первостепенной важности. Ну а пока он будет пребывать в этом убеждении, я уговорю его сообщить о твоём посвящении и отбытии королю Ричарду.

Сен-Клер склонил голову.

— Вы явно верите, что всё так и будет, и с моей стороны было бы неучтиво выказывать дальнейшие сомнения. Когда состоится церемония?

— Как только я смогу всё устроить. Сегодня пятнадцатое мая. Мне нужно посовещаться кое с кем из братьев, прежде чем будет назначено точное время, но, как только я соберу нужное число участников, посвящение состоится незамедлительно.

— И когда примерно вы рассчитываете собрать нужных людей?

— Завтра. Почти наверняка мы будем готовы провести церемонию завтра ночью.

Андре кивнул: он знал, что всякого рода посвящения принято проводить по ночам.

— Я смогу до отплытия повидаться с отцом?

— Нет, потому что теперь ты не сможешь отлучиться отсюда, пока не станешь тамплиером, принявшим обет. Но коли мессир Анри найдёт время, он сможет навестить тебя здесь. Если мы посвятим тебя нынче ночью, ты отбудешь на следующий день, поэтому можешь послать ему весточку, чтобы завтра он тебя навестил. Только предупреди отца, чтобы он ничего не говорил королю.

Брат Жюстин покачал головой.

— Впрочем, забудь: об этом я позабочусь сам. Скажи лучше, что ещё тебя беспокоит. Ты выглядишь... встревоженным.

Сен-Клер пожал плечами.

— Да всё из-за церемонии. Из-за возвышения. Я ведь понятия не имею, чего ждать. Она очень сложная?

К облегчению молодого человека, наставник послушников снова сел на табурет и усмехнулся.

— Это тайная церемония, мастер Сен-Клер, ты сам знаешь. Но это не возвышение. Поверь моему слову — в ритуале нет ничего особо сложного, да и особо значительного.

Жюстин встал из-за стола, подошёл к буфету у стены, открыл его и достал бутыль с плоским дном и две роговые чаши. Он налил в каждую чашу щедрую порцию золотистой жидкости, закупорил бутыль, убрал обратно в буфет и с двумя полными сосудами вернулся к столу.

— Медовуха, — объявил он, ставя чашу перед Андре. — Бог сотворил сей дивный напиток для таких моментов, как этот.

Оба с чувством пригубили из чаш, и Жюстин снова сел.

— Прежде всего вспомни, откуда пошла эта церемония, — заговорил он. — Девять братьев-основателей принадлежали к одному ордену, единственному, существовавшему в ту пору, — ордену Воскрешения Сиона. Выполнив изначально поставленную перед орденом задачу, они откопали сокровище и, таким образом, добились того самого возрождения, в честь которого и было названо братство. Впоследствии сообщество стало называться просто орденом (или братством) Сиона, хотя труды его — теперь уже не направленные на возрождение — ещё далеко не завершены. Но, разумеется, если бы братья открыто вернулись в Европу с такой находкой, это не могло бы не устрашить высших иерархов церкви. Поэтому, стремясь сохранить находку в тайне, братья-основатели принялись всячески превозносить и восхвалять людей, называвших себя Бедными ратниками воинства Иисуса Христа, более известных как Рыцари Храмовой горы. Очень скоро привлечённые их славой добровольцы стали стекаться отовсюду под их знамя, желая вступить в сообщество, которое святой Бернард провозгласил духовно-рыцарским орденом. Так появился орден Храма. Но никто из новобранцев, во множестве устремившихся к Храмовой горе, не принадлежал к братству Сиона. Все знали, что девять братьев-основателей хранят некую тайну. Никто и не подозревал, в чём она заключается, но все хотели в неё проникнуть. Таким образом, повинуясь чувству самосохранения и стремясь защитить братство, Гуг де Пайен и восемь его товарищей придумали новые ритуалы, которые должны были удовлетворять тягу людей ко всему необычному и таинственному — тому, что дарит посвящённым ощущение своей исключительности и избранности. Они решили, что посвящения будут проводиться ночью, под покровом тьмы, и высосали из пальца затейливые обряды и церемонии, которые с тех пор укоренились и освятились традицией. Девяносто лет практики придают этим обрядам видимость грозной многозначительности, но в действительности за ними с самого начала ничего не стояло и, конечно же, не стоит сейчас.

Наставник послушников сделал паузу.

— Но имей в виду — я вовсе не желаю оскорбить моих братьев-тамплиеров. Они могут быть неграмотными, могут не иметь хороших манер, но многие из них — включая самого Вепря Храма — посвящают свои силы и жизнь тому, что почитают священным, пусть в своём, христианском, церковном, смысле. И это достойно восхищения даже в глазах тех, для кого очевидно: по сравнению с нашим, освящённым древностью истинным учением их учение ошибочно. Мы можем считать храмовников заблудшими, но не должны считать их глупцами, ибо искренность их несомненна, а их заблуждения завоевали весь мир. Тебе, брат, выпала удача быть посвящённым в братство Сиона, после чего тебе пришлось усердно учиться и трудиться, дабы подняться на следующую, нынешнюю ступень. В ордене Храма от тебя не потребуется ничего подобного: там практикуется множество ритуалов, но они по большей части бессмысленны, а добиться продвижения на службе Храму можно лишь на военном поприще, тренируясь и сражаясь. Но ты вполне преуспел в боевых искусствах, поэтому, поверь мне, тебе нечего бояться обряда посвящения. Раз тебя допускают в Палату Капитула для прохождения церемонии, значит, все испытания успешно пройдены и решение о твоём принятии уже вынесено. Ритуал в Капитуле служит лишь формальным подтверждением тому для конгрегации Храма. Время от времени тебе, вероятно, будет предоставляться возможность принимать участие и в других обрядах — тоже тайных, ведомых лишь нашим братьям.