Ричард щёлкнул пальцами.

— Заодно скажи Пьеру, сержанту Годвина, чтобы подготовил наших коней и подвёл к воротам в ближайшие полчаса. Всё понял?

Андре кивнул.

— Да, мой сеньор.

С этими словами он вышел.

Мессир Анри посмотрел ему вслед, восхищаясь прямой осанкой сына и слегка удивляясь, как легко Ричарду удаётся добиваться своего. Конечно, старший Сен-Клер с самого начала сообразил, что Плантагенет явился к нему неспроста. Со вчерашней ночи Анри преследовали опасения и горькая досада. Но теперь, как по волшебству, обида покинула его, сменившись невольным восхищением человеком, так умело распоряжавшимся чужими жизнями.

Несмотря на свою тревогу, несмотря на то, что он понимал: Ричард Плантагенет манипулирует людьми ещё искуснее, чем прежде, Анри имел причины смириться с волей герцога. Он отдавал себе отчёт, что без поддержки будущего короля его сыну Андре нельзя оставаться во Франции. После отъезда Ричарда и отца Андре мог избежать судебного процесса и казни (или даже гибели от рук убийцы) только одним способом: вступив в войско крестоносцев, но под чужим именем, без гербового щита, в качестве наёмника. Однако теперь, когда в нём был заинтересован сам Ричард — а старый рыцарь ни на йоту не верил, что хорошо знакомый ему герцог вдруг проникся бескорыстной любовью к справедливости, — у Андре появился другой, более приемлемый путь. То, что его участие в походе в Святую землю было a sine qua non[4], уже не раздражало старшего Сен-Клера, ибо служило интересам не только сеньора, но и вассала. Приняв предложение Ричарда, мессир Анри извлёк из необходимости пользу: он воспользовался возможностью сохранить жизнь сыну и разделить с ним судьбу.

Осмыслив сложившееся положение, Анри лишь смутно предчувствовал нечто недоброе. Он никак не мог избавиться от этого предчувствия, но не собирался ему поддаваться, ведь причина такого чувства, скорее всего, коренилась в тёмных сторонах сложного характера Ричарда... Характера, с которым, хочешь не хочешь, приходилось мириться.

Сен-Клер почувствовал, что Ричард внимательно за ним наблюдает, и выпрямился во весь рост, ощущая, как засосало под ложечкой.

— А вы размякли, Анри. Вам не мешает восстановить былую бойцовскую форму.

— Я же говорил, мой сеньор. С тех пор, как моя жена...

— Это не займёт много времени. Месяц — и мы приведём вас в порядок.

Ричард ухмыльнулся.

— Может, это вас прикончит — но даже если и так, вы умрёте поздоровевшим.

Мессир Анри улыбнулся.

— Это не убьёт меня, мой сеньор. Скорее всего, стоит начать — и я войду во вкус.

— Ну, у молодого Андре таких трудностей не будет. Я попрошу Робера сразу приставить его к делу: пусть изучает основные дисциплины ордена, хотя бы самые известные и доступные.

Герцог повернулся к де Сабле, выгнув бровь:

— А как по-вашему, Робер? Есть у него задатки храмовника?

— Уверен, что есть, мой сеньор. Насколько могу судить, понадобится лишь несколько... упорядочить его природные дарования.

— Да-да, молиться утром, в полдень, днём и вечером и ещё три-четыре раза за ночь. Очень странный образ жизни для рыцаря и воина.

Де Сабле в ответ на иронию Ричарда слабо махнул рукой.

— Таков устав ордена, мой сеньор. Его должны соблюдать все члены ордена, невзирая на звание.

— Вот поэтому я бы никогда не смог стать храмовником. Интересно, способны ли ещё святые воители разгибать колени, когда нужно сражаться.

Де Сабле широко улыбнулся.

— Недавно вы сами признали, мой сеньор, — они сражаются отменно. Кроме того, сведущие люди сказали мне, что во время войны на смену мирному уставу приходит боевой: требования к благочестию смягчаются, зато ужесточаются требования к дисциплине и боевой подготовке.

Мессир Робер повернулся к Сен-Клеру.

— А вы как думаете, мессир Анри? Приноровится ваш сын к этой ноше?

— Полагаю, что да, мессир Робер, и приноровится охотно. Ведь тот, кто служит ему примером для подражания, его герой, — тоже крестоносец и тамплиер. Уверен, если этот человек ещё жив, Андре сочтёт за честь служить с ним под одним знаменем.

Де Сабле изогнул бровь.

— Герой? Кто же это?

— Кузен Андре, из английской ветви нашего рода, хотя последние тридцать лет владения его семьи находятся на севере, в Шотландии. Это мессир Александр Сен-Клер... Но он с рождения живёт среди этих невежественных островитян и даже имя своё произносит так, как оно звучит на тамошнем грубом наречии.

Де Сабле призадумался.

— Наверное, я вас не понял. Вы же сказали, что его зовут Сен-Клер?

— Да, это наше общее родовое имя. Но у них на острове оно звучит как Синклер.

— Синклер? Действительно, звучит странновато... Но почему Андре считает его героем?

Старый рыцарь пожал плечами и улыбнулся.

— Потому что он и вправду герой. Почему же ещё? Алек — так он себя называет — отчаянно храбрый и умелый воин, к тому же ветеран Храма. Он провёл у нас два года: жил в нашем замке вскоре после вступления в орден, когда Андре был ещё мальчиком. Этот человек оказал большое влияние на моего сына.

Увидев, как изменился в лице де Сабле, Анри осёкся.

— В чём дело, мессир Робер? Вы что-то слышали об Алеке Синклере?

Де Сабле сразу перестал хмуриться.

— Я его не знаю. Но, кажется, слышал о нём. Это очень необычное имя.

— Да, необычное имя необычного человека.

— А почему по вступлении в орден он провёл два года здесь?

— Вот об этом, мессир Робер, если выдастся случай, вы можете спросить его самого. Мне было известно лишь, что он занимается какими-то делами ордена, а в них, как вы понимаете, посторонних не посвящают.

Внешние двери распахнулись, и вошёл Андре. Ещё с порога он заявил, что приказы герцога переданы и выполняются. Ричард сразу направился к выходу, позвав с собой мессира Анри, и уже через плечо крикнул де Сабле, чтобы тот чуть позже подождал его у парадных дверей.

Герцог и хозяин дома ушли, оставив младшего Сен-Клера с Робером де Сабле. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Почувствовав, что пристальный взгляд будущего начальника слегка смущает юного рыцаря, де Сабле доброжелательно промолвил:

— Андре, ваш отец рассказывал о вашей дружбе со старшим кузеном, мессиром Александром Синклером.

Андре Сен-Клер слегка улыбнулся и кивнул.

— Я бы не назвал это дружбой, мой лорд. Мы нравились друг другу, но я в то время был нескладным мальчишкой, а Алек — он на десять лет меня старше — полноправным рыцарем Храма. Мы не виделись восемь лет или даже больше. Но если мессир Алек жив и всё ещё в Святой земле, я почёл бы за честь снова встретиться с ним, может, даже сражаться бок о бок.

— Значит, вы предвкушаете своё путешествие на Восток?

С виду невинный, вопрос этот имел множество оттенков и подтекстов, и Сен-Клер замешкался с ответом.

— Подойдите сюда.

Андре подошёл почти нехотя, гадая, зачем ему отдан этот приказ, последовавший за оставшимся без ответа вопросом. Когда старший рыцарь протянул руку, юноша едва не преклонил колено, однако де Сабле остановил его.

— Нет, просто пожмём друг другу руки.

Больше не колеблясь, Андре Сен-Клер принял протянутую руку и, ощутив особое, тайное пожатие, ответил таким же, молча подтверждая своё членство в братстве. Де Сабле отпустил его руку.

— У меня было предчувствие, что я встречу в этом доме кого-то из наших братьев. Правда, я подумал сразу же о вашем отце, но он не ответил на ритуальное пожатие.

— Нет, мессир Робер, мой отец — не член братства. Зато к братству принадлежит мессир Алек.

— Когда вы об этом узнали?

— Разумеется, только после моего посвящения. Наставники сообщили мне много нового, и я по-другому взглянул на то, что ещё в детстве озадачивало меня в поведении Алека. Я задал вопрос своему наставнику и получил подтверждение.

— Значит, даже будучи посвящённым в наше древнее братство, вы вовсе не помышляли о вступлении в орден Храма?