Он помолчал, размышляя, что делать дальше, и прекрасно понимая: в любом случае ему придётся завершить начатое — освободить сарацина из песчаного плена.

— Что ж, — молвил рыцарь, пожав плечами, — давай выясним это.

Несколько минут спустя он отрыл левую ногу сарацина и убрал с неё последний песок. Сам сарацин по-прежнему действовал очень осторожно, потихоньку смахивая песок с ноги, явно озабоченный тем, что он увидит. Скоро Синклер понял, как обстоят дела: нога была в лубке, плотно забинтована, и, похоже, о ней позаботился сведущий человек.

Синклер невесело рассмеялся.

— Славная мы с тобой парочка! Шесть здоровых конечностей на двоих, и оба мы ни на что не годны. Даже потолковать друг с другом не можем, не то что сразиться.

Он постучал кинжалом по стальным арбалетным болтам лубка, и уголок рта сарацина впервые приподнялся в намёке на улыбку.

— Впрочем, мы вполне могли бы ещё попить, потому что я никак не могу придумать, что делать дальше. Вряд ли мне удастся снова забраться на коня с этой проклятой рукой, раз поблизости нет подходящего камня. Но даже если бы это мне удалось, ты не сможешь сесть позади меня.

Тамплиер поднял бурдюк с водой и вручил сарацину.

— На. Наливаешь ты определённо лучше, чем я.

Спустя мгновение, держа в руке полную до краёв чашу, он отодвинулся и осторожно сел на горку песка. Но когда Синклер наклонился, чтобы бережно поставить чашу между ног, из-за пазухи его выглянула усыпанная самоцветами рукоять кинжала. Не успел он снова её спрятать, как услышал, что сарацин ахнул. Синклер поднял глаза: глаза мусульманина широко раскрылись, на лице появилось странное выражение.

— Что-то не так? Это?

Рыцарь вытащил кинжал и снова заметил то же странное выражение в глазах сарацина. В следующее мгновение лицо мусульманина вновь стало бесстрастным, зато он впервые заговорил.

По-французски.

— Откуда у тебя этот кинжал?

Синклер вытаращил глаза от изумления, но без промедления ответил на том же языке, искренне обрадовавшись возможности поговорить с сарацином. Рыцарь решил скрыть, что понимает арабский.

— Я нашёл его сегодня утром. Рядом с мертвецом. В нескольких милях отсюда.

Последовала долгая пауза, потом сарацин спросил:

— Ты его убил?

Синклер уловил в его голосе боль и покачал головой.

— Нет.

Он поудобнее пристроил руку в лубке на колене.

— Я же сказал тебе, что нашёл его мёртвым. Он был засыпан песком, как и ты. Кто он такой? Очевидно, ты его знал.

Сарацин помолчал, потом склонил голову в знак согласия.

— Его звали Аруф. Он был младшим братом моей жены. Он был серьёзно ранен, когда мы разделились. Правда, кровь удалось остановить, рану забинтовали, но, видно, пока он ехал верхом, снова открылось кровотечение.

— Он взял твоего коня и оставил тебя здесь?

— Другого выхода не было. У нас на троих остались только две лошади. Аруф поехал на север, искать помощь, а Саид отправился на восток. Они оставили меня здесь, в тени, полагая, что тут я буду в безопасности. Никто из нас не знал, что налетит буря.

— Значит, тот, другой... Саид... возможно, жив?

— Да, если такова воля Аллаха. Если так записано в книге Ангела. Но может, там записано, что мы с тобой оба умрём здесь.

Сарацин огляделся по сторонам.

— Впрочем, о смерти думать ещё рано. У меня тоже есть вода и мешок с едой, они где-то тут, под песком.

Синклер не обратил внимания на эти слова.

— А что случилось с твоей ногой? И кто так искусно наложил повязку?

— Саид спас нас обоих. Он знает толк в искусстве врачевания.

— Он врач?

— Нет, воин, но в юности его обучал отец, который был прославленным врачом. Саид так и не пошёл по стопам отца, но не забыл его наставления.

— И он поехал на восток?

Кивок головы.

— Я же сказал.

— Но что вы здесь искали? Как тут оказались? Ты был при Хаттине?

— Хаттине? А, ты имеешь в виду Хиттин...

Сарацин наморщил лоб. Ему явно хотелось спросить, что у собеседника на уме, но он подавил это желание и просто ответил на вопрос:

— Нет, меня там не было. Мы ехали в Тивериаду, по повелению султана, когда с нами приключилось злосчастье.

Синклер нагнулся и снова передал мусульманину бурдюк с водой.

— Расскажи мне об этом, раз уж нам нечем больше заняться. А потом поищем твою еду и воду. Так что же с тобой случилось?

Смуглый сарацин задумался, помолчал, а потом кивнул и начал свой рассказ.

Звали его аль-Фарух, он со своим отрядом находился в окрестностях городка Ибелин на побережье, когда гонец султана доставил ему приказ направляться в Тивериаду. Отряду предстояло проделать путь в восемьдесят миль, и воины выступили немедленно, но через некоторое время им повстречался раненый человек, бежавший из деревушки, на которую напали разбойники. По словам беглеца, грабителей было не так уж много, около двух десятков, но в деревне почти не имелось мужчин, способных сражаться, и никто не смог дать шайке отпор. Название деревушки, которое ничего не значило для Синклера, сразу привлекло внимание аль-Фаруха, потому что там проживал престарелый дядя, почитаемый брат его матери. Мысль о том, что по вине безбожных грабителей дядя, любимый и уважаемый всей семьёй, мог пострадать или даже погибнуть, настолько разъярила аль-Фаруха, что он приказал своим людям следовать намеченным путём, а сам во главе десятка избранных спутников поскакал, чтобы расправиться с разбойниками.

— К сожалению, — промолвил сарацин после продолжительного, сокрушённого молчания, — в гневе и негодовании я недооценил своих противников. Приняв слова беглеца за чистую монету, я не знал численности врага.

В результате он и его спутники угодили в хитроумно устроенную засаду в обнесённом стенами вади, и семерых бойцов застрелили из укрытия прежде, чем их командир успел опомниться. Прорваться удалось только Саиду, Аруфу, самому аль-Фаруху и ещё одному воину, который скоро истёк кровью. Пал и его раненый конь, а лошади Аруфа, брюхо которой было вспорото, так что кишки волочились по земле, Саид из милосердия перерезал горло. Тогда Аруф, зажимая тряпкой кровоточащую рану в паху, взобрался на коня позади Саида, и они втроём продолжили путь, пока не нашли это место, где и остановились на ночь.

Саид, единственный из троих не получивший ран, первым делом остановил кровотечение в паху Аруфа, посыпав рану каким-то кровоостанавливающим порошком и плотно перебинтовав. Потом занялся ногой аль-Фаруха — арбалетный болт сломал какую-то небольшую кость. Саид промыл рану, вправил кость и наложил лубок и повязку, дававшие надежду, что рана полностью исцелится.

Ту ночь они провели здесь, а когда наступил рассвет, стали размышлять, как быть дальше. Основной отряд к тому времени ускакал далеко вперёд. Возможно, соратники остановились, чтобы подождать их, может, даже повернули назад, чтобы их поискать, но все трое понимали: вероятность того, что их найдут, невелика. Они сами должны были себе помочь. Аль-Фарух решил отправить Саида на поиски отряда, однако Аруф принялся возражать, уверяя, что теперь, когда его рана перевязана и кровотечение остановилось, он чувствует себя настолько хорошо, что тоже примет участие в поисках. Если они с Саидом разделятся и один двинется на север, а другой на восток, вероятность встречи со своими будет гораздо больше.

На том и порешили.

Аль-Фаруху, которому раненая нога не позволяла сесть на коня, предстояло остаться здесь с недельным запасом еды и воды: за неделю кто-нибудь из двоих его товарищей обязательно вернётся с помощью. А может, оба.

Два воина уехали, повесив круглый щит аль-Фаруха на его вонзённое в землю копьё, чтобы на обратном пути сразу найти командира.

— Теперь ты знаешь столько же, сколько и я, ференги, — заключил аль-Фарух, назвав Синклера арабским словом, означающим «франк», и снова погрузился в молчание.

Синклер тоже сидел молча, размышляя над услышанным. Если Саид спасся во время песчаной бури и нашёл своих товарищей, они вернутся сюда, и тогда христианскому рыцарю конец. Пока у него ещё была возможность уехать, попробовав взобраться на покладистого коня даже без помощи опорного камня. Он уже решил пойти проверить, на месте ли жеребец, но, едва приподнявшись, снова сел и обратился к сарацину: