Как можно осторожней Синклер спешился, обнажил длинный кинжал и, щурясь от отражающегося от скалы яркого света и опасливо всматриваясь в чёрный провал, двинулся вперёд. Не успел он сделать и пары шагов, как понял: то, что он принял за тёмную щель, на самом деле было чёткой тенью выступа скалы, который почти сливался с каменной поверхностью утёса. Разозлившись на себя за то, что зря спешился, Синклер выпрямился и уже собирался вернуться к коню и снова залезть в седло, но его удержало любопытство. Он всё же рискнул подойти ближе, чтобы проверить, действительно ли пространство между каменистым склоном и выступом пустое, как это кажется со стороны?
Нет, оно оказалось не пустым. Заглянув в тесное пространство, Синклер увидел засыпанного песком человека. Тот сидел неподвижно, вжавшись спиной в угол между двумя каменными поверхностями. В первый момент Синклера захлестнула волна восторга: он решил, что нашёл Морэя, укрывшегося здесь от песчаной бури и, как робко надеялся тамплиер, сумевшего выжить.
Рванувшись вперёд, рыцарь опустился на колени и торопливо смёл песок с обёрнутой тканью головы. Прикосновение, видимо, заставило человека очнуться, и тот дёрнул головой; но пальцы Синклера уже уцепились за край матерчатого покрывала, поэтому резкое движение сидящего приоткрыло часть его лица. В тот же миг Синклер вскочил, замахнулся кинжалом и, покачиваясь, замер.
Кожа и волосы, которые он увидел, никак не могли принадлежать сэру Лаклану Морэю. У Лаки волосы были светлые, рыжевато-золотистые, а бледная кожа щёк постоянно обгорала на солнце и шелушилась, к ней не приставал настоящий загар. Но перед Синклером был совсем другой человек — смуглый, с кожей цвета ореха, с жёсткими чёрными волосами у рта.
Синклер отступил на шаг, держа кинжал наготове. Он не спешил ударить, понимая, что сейчас опасность ему не грозит: незнакомец был завален песком ещё больше, чем недавно был завален в пещере сам рыцарь, а тамплиер помнил, каких трудов ему стоило освободиться.
Присматриваясь к незнакомцу, Синклер обратил внимание на выступ в покрывавшем его песке. Убрав кинжал в ножны, он наклонился, пошарил и понял, что это рукоять меча.
Синклер извлёк оружие из песка и медленно выпрямился, держа в руке изогнутый сарацинский симитар с полированным клинком из узорчатой сирийской стали. Он знал, что такие клинки, именуемые дамасскими, отличаются отменными боевыми качествами. Видимо, занесённый песком сарацинский воин не был рядовым воином. Но как бы он ни был опасен, убивать его сейчас у Синклера не было ни малейшей надобности.
Оставалось только повернуться, снова сесть на коня и уехать, предоставив неверного его участи. Однако едва у Синклера мелькнула эта мысль, он тут же её отбросил. Он сам был воином, следовал кодексу воинской чести и никогда не убивал того, кто ему не угрожал. Оставить сарацина в таком беспомощном состоянии было всё равно что убить безоружного, а этого рыцарь не мог себе позволить.
Ругая себя за дурость, он сначала воткнул меч остриём в песок, чтобы оружие находилось под рукой, потом опустился на колени и принялся разматывать ткань с головы неверного. Сарацин дёрнулся, но Синклер упёрся в его грудь затянутой в лубки рукой, размотал последние складки и попятился, чтобы взглянуть со стороны на открывшееся взору лицо.
Как он и предполагал, внешность человека была типичной для сарацина — худощавое лицо с высоким лбом, ястребиным носом и высокими скулами, глубоко сидящие узкие глаза, настолько тёмные, что они казались чёрными дырами. Жёсткие чёрные усы и бородку сарацина покрывала корка слипшегося песка. В глазах — весьма естественно для человека, погребённого в песке и пыли, — читалось крайнее раздражение, но само лицо вовсе не выглядело злобным. При виде его в памяти Синклера всплыло слово, не вспоминавшееся годами, но сейчас вдруг показавшееся самым подходящим: «стоик».
Не в силах шевельнуться, сарацин неотрывно смотрел на рыцаря — смотрел без всякого выражения, явно ожидая, что тот будет делать дальше. Несколько минут оба не шевелились и не нарушали молчания.
Наконец Синклер глубоко вздохнул.
— Что ж, парень, — сказал он на своём родном гэльском языке. — Давай-ка откопаем тебя.
Рыцарь предостерегающе приложил палец к губам, извлёк из ножен кинжал и поднял так, чтобы сарацин как следует его рассмотрел, после чего воткнул оружие в песок рядом со своим правым коленом. Потом, не говоря ни слова, наклонился и начал сгребать песок в сторону, начав с места под подбородком. Расчистив плечи и левую руку, Синклер увидел на засыпанном песком человеке такую же тончайшей работы кольчугу, какую видел на мертвеце. Как только рука сарацина освободилась, тот сам взялся за дело, энергично сбрасывая с себя песок. Помогавший ему Синклер не забывал об осторожности и дважды менял позу, отбрасывая симитар назад — так, чтобы сарацин не мог до него дотянуться. В то же время рыцарь держал под рукой кинжал, тоже вне досягаемости неверного.
Они работали вместе под звуки своего тяжёлого дыхания. Когда Синклер наконец начал сгребать песок с ног сарацина, мусульманин вскинул руку, явно призывая к осторожности.
Синклер качнулся назад и прищурился, гадая, что он сделал не так. Сарацин наклонился и показал туда, где должна была находиться его левая нога, энергичными жестами предлагая Синклеру продолжать. Франкский рыцарь снова принялся за дело, но обратил внимание на то, с какой осторожностью разрывает сарацин песок вокруг своей правой ноги, и понял — нога эта ранена. Кроме того, он обратил внимание на измождённый вид мусульманина, что напомнило ему о собственной жажде. Резко выпрямившись, Синклер вернулся к коню и взял тот бурдюк с водой, что был полнее. На обратном пути он услышал, как сарацин сплёвывает песок. Но едва в поле зрения мусульманина появилась тень Синклера, эти звуки прекратились, и, обогнув скальный выступ, рыцарь увидел, что человек, которого он начал про себя называть Чернобородым, смотрит на него, как раньше, — спокойно, без выражения. Стоически.
Прислонившись к утёсу, Синклер бросил тяжёлый бурдюк с водой в сторону сарацина. Мусульманин поймал бурдюк обеими руками, и впервые на лице его отразилось удивление.
— Давай, малый. Попей.
Рыцарь кивнул, и сарацин кивнул в ответ. Лицо его вновь стало бесстрастным, зато руки энергично принялись вытаскивать затычку.
— Здорово иметь две руки, когда нужно напиться из бурдюка, — с кривой усмешкой промолвил Синклер, глядя на мусульманина.
Сарацин остановился, не донеся бурдюк до рта, и непонимающе взглянул на Синклера. Тот хотел было повторить свои слова на арабском, но спохватился и продолжал на родном языке:
— Давай, пей, но налей воды и мне.
Рыцарь достал из котомки металлическую чашу, прижал её к лубкам раненой руки и подался вперёд. Сарацин бросил взгляд на его руку, кивнул и наполнил чашу. Синклер сделал маленький глоток, прополоскал рот, сплюнул, хлебнул уже как следует и опять прислонился к стене.
Сарацин сделал то же самое, тщательно прополоскав рот и осторожно выплюнув смесь воды и песка. Он снова поглядел на Синклера, явно спрашивая разрешения, и, когда рыцарь кивнул, прополоскал рот снова, сплюнул, с нескрываемым удовольствием сделал третий глоток, прополоскал горло и на сей раз проглотил воду.
— Давай. Попей ещё. И промой глаза, потому что я знаю, что ты чувствуешь.
Взяв за кончик ткань, которой была обмотана голова сарацина, Синклер несколько раз встряхнул тряпку, чтобы убрать песок, жестами изобразил, что намочил её и промывает глаза, и вручил сарацину. Мусульманин, внимательно следивший за Синклером, послушался его совета. Протерев глаза, он поднял бурдюк, явно спрашивая Синклера, не хочет ли тот выпить ещё. Рыцарь покачал головой, и сарацин, вернув на место затычку, поставил бурдюк рядом с собой. Синклер шагнул вперёд, забрал воткнутый в песок кинжал, выпрямился и, глядя на сарацина сверху вниз, промолвил:
— У меня есть вопрос, мессир Чёрная Борода. Кто чей пленник: я — твой или ты — мой? У меня есть кинжал и твой меч, но я не уверен, что от них будет много пользы, если дело дойдёт до поединка. Оба мы ранены, но, по-моему, всё зависит от того, что сейчас в лучшем состоянии — моя рука или твоя нога. Это самое главное.
