Синклер выдержал драматическую паузу и заговорил уже тише и совершенно серьёзно:

— И это приводит нас к клирикам, с виду смиренным, но, вне всякого сомнения, могущественным — священникам, церковникам, так называемым божьим людям. Уверен, от этого племени больше вреда, чем от всех остальных, вместе взятых, и именно они суть истинные злодеи нашего времени. Они тоже невежды, но совсем иного рода. Зловредные, жестокие и деспотичные, они полны самомнения и зачастую столь же трагически слепы и фанатичны, как самые невежественные из их паствы.

Гарри Дуглас с полуоткрытым ртом смотрел на Синклера округлившимися, полными ужаса глазами. Он как будто хотел, но не мог заговорить и в течение нескольких мгновений после того, как Синклер смолк, и впрямь пытался вернуть себе дар речи. Наконец Гарри справился с собой и поражённо спросил:

— И вы всё это выложили клирикам?

Уголки рта Алека приподнялись в намёке на усмешку.

— Нет, этого я не сделал. Зато заявил во всеуслышание, что, прожив не один год среди врагов, я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них ел человечину, противоестественно совокуплялся с животными или пытался прибегнуть к помощи дьявола, дабы тот принёс им победу над христианами. Я сказал, что мусульмане во многих отношениях ничем не отличаются от наших соотечественников и это удивительно и поучительно. Мусульмане любят своих детей, почитают старших, выполняют гражданские обязанности, платят подати своим правителям, а когда те призывают их, оставляют свои семьи и отправляются на войну. И я отказывался изменить своё мнение и признать, будто всё это мне почудилось. Это вызвало ярость и стремление отторгнуть меня от общества моих, как все считают, цивилизованных собратьев. Что ж, я и покинул его три месяца назад.

— Вы хотите вернуться сейчас, вместе с нами?

Синклер пожал плечами.

— Думаю, нет. Я пробыл в одиночестве почти столько же времени, сколько провёл в лагере после возвращения из плена. И я понял, что одиночество мне больше по вкусу. Кроме того, я не совсем одинок, во всяком случае, одиночество моё не постоянно. У меня есть друзья, которые то и дело ко мне наведываются.

Он огляделся вокруг.

— Смотрите, мы уже покинули то место. Меня всегда удивляло, как быстро в пустыне меняется пейзаж.

И верно — они и сами не заметили, как оставили позади поле с валунами. Теперь всадники ехали по голой песчаной пустыне, однообразие которой нарушали лишь редкие высохшие кусты; если тут и попадались камни, то не крупнее гальки размером с большой палец ноги. Впереди, примерно в миле от рыцарей, тянулся пологий песчаный подъём, ведущий к дюнам, но сейчас под копытами их коней была лишь голая земля да потрескавшаяся сухая глина. Позади чётко вырисовалась почти сплошная стена камней, казавшаяся некой рукотворной разграничительной чертой.

Неожиданно Сен-Клер почувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение и очень уязвимым. Он остро осознал, что его окружает открытое пространство, и машинально выпрямился в седле, уронив руку на рукоять меча и подтянув ногу к висевшему на луке седла щиту. В тот же самый миг ехавший рядом с ним Гарри Дуглас проделал то же самое.

Алек Синклер скрыл улыбку и, пустив коня лёгким галопом, направил его туда, где вдали виднелись низкие с виду дюны под оседлавшими горизонт облаками.

Оставшийся позади Гарри пришпорил коня, чтобы догнать Синклера и умчавшегося вслед за кузеном Андре.

— Почему вы так не любите священников и епископов? — выкрикнул на скаку Дуглас. — Вообще-то я и сам о них не слишком высокого мнения, но вы, похоже, их просто ненавидите!

— Вы искажаете смысл моих слов, — бросил в ответ Синклер, едва взглянув на Гарри. — Я даже не упоминал священников и епископов. Я говорил — «божьи люди». А это куда более сложное и широкое понятие, чем священники и епископы.

Гарри резко придержал коня и с хмурым видом подождал, пока оба спутника не развернули лошадей и не вернулись к нему.

— А в чём разница? — осведомился он, когда они подъехали.

Теперь лошади троих всадников стояли треугольником, мордами друг к другу.

— Вы когда-нибудь видели муравейник, Гарри? — поинтересовался Синклер. — Потревоженный муравейник. Это хаос. Тысячи муравьишек снуют туда-сюда, стараясь спасти то, что они считают ценным.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

— Так вот, люди напоминают муравьёв. Они — существа общественные и без многого не могут обойтись. Едва ли не самым важным для людей является ощущение всеобщего порядка, соответствия жизни некоему замыслу. Это заложено в природе человека — искать всюду замысел и стремиться к порядку, этим пронизаны все наши действия. И ни в чём это не сказывается сильнее, чем в поклонении Богу. Господь, может быть, всемогущ и всеведущ, но его дела в этом мире вершатся людьми, и так было всегда. Вначале был только Бог, но едва созданный им первый человек осознал своё бытие, посредником между Господом и человеком стал первый священник, присвоивший себе право говорить с человеком от имени Бога. Причём говорить не бескорыстно, а извлекая из этого всевозможную выгоду. По прошествии недолгого времени все толкователи Божьего слова приохотились жить за счёт прочих людей. У себя дома, в Англии и во Франции, мы привыкли, говоря о божьих людях, иметь в виду Папу, его прелатов и священников. Немногие из нас задумывались о том, что на востоке, в Константинополе, существует другая церковь, тоже христианская, отличная от римской, но организованная и управляемая таким же духовенством. Римская католическая и Греческая ортодоксальная церкви служат будто бы одному и тому же Богу, но каждая ревностно оберегает свою паству, потому что божьи люди обеих церквей расходятся в толковании того, в чём состоит Божья воля и что именно угодно Господу. В результате мы видим, что предполагаемые братья во Христе убивают друг друга из-за того, что каждый считает лишь свою веру истинной, хотя суть различий между разными церквями простым людям зачастую неизвестна или непонятна. Эту ненависть друг к другу внушают христианам божьи люди, к которым народ обращается за наставлениями. Бог, если верить Писанию, учит милосердию, но у божьих людей на уме совсем другое. Они обращают людскую веру себе во благо.

Синклер перевёл взгляд с одного слушателя на другого.

— Так обстоит дело с христианством и его предполагаемым единством. Но давайте взглянем на ислам. Есть ли тут различия? Нет, в том смысле, о котором говорю я, никаких, поскольку и в исламе всем заправляют божьи люди. Они называют себя муллами, имамами, улемами и ещё множеством разных имён, но суть от названий не меняется. В них легко разглядеть всё тех же священников и епископов, и они готовы на всё ради власти над умами людей. Все они жаждут распоряжаться жизнями верующих и существовать за счёт простых людей и, разумеется, ожесточённо сражаются друг с другом за эти блага и преимущества. Едва стало известно о смерти пророка Мухаммеда, как его сподвижники перессорились из-за того, кто унаследует его духовную власть и станет верховным вождём ислама. Запомните это слово — «власть». Просто удивительно, как часто его приходится произносить, когда речь идёт о божьих людях. Итак, в настоящее время внутри ислама существуют учения шиитов и суннитов; и те и другие готовы перерезать друг другу глотки. Они искренне убеждены, постольку их учат этому божьи люди, что Аллах велик, Мухаммед — пророк его, а они его верные последователи, тогда как инакомыслящие (для суннитов это шииты, а для шиитов — сунниты) отринули божественную истину и во имя Всевышнего должны быть уничтожены. Ничего нового. С той же любовью относятся друг к другу римские католики и восточные ортодоксы. Нетерпимость, фанатизм и в результате реки пролитой крови — вот что присуще слепым приверженцам всех учений, и христианских, и мусульманских. Всех их роднит готовность подставлять шеи под пяту тех, кто претендует на право вещать от имени Бога. Вы хотели бы узнать о моих воззрениях больше, или я рассказал достаточно, чтобы побудить вас самим пораскинуть мозгами?