— Чему вы улыбаетесь? Я сказала что-то забавное?
Сен-Клер улыбнулся ещё шире.
— Нет, мадам, ничего подобного. Меня позабавило другое: вы сказали то, чего я так и не услышал от многих мужчин. Они по большей части настолько запуганы могуществом церкви, что не отваживаются даже намекать на что-либо подобное. Я целиком и полностью согласен с вами, хотя, признаю́сь, удивился, услышав от вас такое. И не смог сдержать улыбки.
— Хм. Вы должны проводить со мной больше времени, мессир Андре. Скоро вы будете хвататься за бока от смеха. Едва ли не самое печальное в участи женщины то, что считается, будто ей ни к чему думать да она на это и неспособна. Даже мой брат Ричард разделяет это предубеждение, хотя, пожалуй, в отношении к женщинам больше ничто не роднит его с прочими мужчинами. Но обе церкви, и Восточная и Западная, управляются мужчинами и созданы для мужчин. А что остаётся женщине? Только иметь своё мнение и высказывать его, если представится такая возможность.
Андре кивнул в знак согласия.
— Что бы ни побудило Филиппа спеться с Конрадом, это привело к чёткому расколу между группировками, — заметил он, — потому что Ричард теперь решительно встал на сторону Ги. Хотя я вовсе не уверен, что Ги так же решительно стоит на стороне Ричарда...
Не успела Иоанна ответить, как их разговор прервало раздавшееся сзади тихое похрапывание. Сен-Клер и королева обернулись к спящей Беренгарии. Рассы́павшиеся волосы закрывали верхнюю часть её лица, из-под одеяла виднелась полоска обнажённой шеи, рот был слегка приоткрыт.
— Думаете, этот раскол сохранится и после прибытия в Святую землю? — спросила Иоанна, снова повернувшись к Сен-Клеру.
— Думаю, мадам, тут многое будет зависеть от Саладина и от того, как сложится соотношение сил ко времени нашего прибытия. Если нас сразу же атакуют крупные силы сарацин, может, в этом горниле, хотя бы из чувства самосохранения, разрозненные части крестоносного войска сплавятся воедино. Но стоит Саладину заподозрить, что нас раздирают внутренние раздоры — а люди, служащие повелителю правоверных, вовсе не слепы и не глупы, — и он оттянет свои армии, предоставив нам самим подтачивать собственные силы. Христиане поднимутся против христиан, ортодоксы против католиков, и тогда мелкие свары, корысть, зависть и интриги могут погубить всё. Надо молиться, чтобы этого не случилось.
— Я буду молиться. Мне самой предстоит отправиться в Святую землю, так что можете не сомневаться — молиться я буду. Могу даже помолиться за вас. Правда, я не сильна по части молитв. Мне кажется, я в чём-то похожа на вас, ибо предпочитаю жить своим умом, что очень не нравится многим людям. — Помедлив, Иоанна с лёгкой улыбкой добавила: — Судя по всему, это может вызвать недовольство даже у Бога. Но в любом случае, помолиться за вас я могу.
Сен-Клер слабо улыбнулся.
— Я был бы благодарен за это, мадам.
— О, не говорите так, мессир Андре. Одно время я и вправду подумывала о том, чтобы соблазнить вас... За что вы, пожалуй, и впрямь могли бы быть мне благодарны. Но поскольку вы нравитесь мне, я решила предоставить вас вашему предназначению, весьма непростому, и не смущать лишний раз, ибо вы и так уже смущены.
— Я...
Андре так и остался сидеть с открытым ртом, широко распахнув глаза, в то время как Иоанна лениво улыбнулась, наслаждаясь поведением молодого рыцаря, напрочь выбитого из колеи.
Несколько мгновений Андре казалось, будто он ослышался, но при взгляде на лицо собеседницы понял, что это не так. Иоанна прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть смешок. Сен-Клер пытался овладеть с собой, сдерживая вертевшиеся на языке слова из боязни показаться глупцом. Между тем королева заговорила снова, тихо и вкрадчиво:
— Вы не спросите, что я имею в виду, говоря о вашем непростом предназначении?
Андре едва заметно покачал головой.
— Нет, мадам.
— Но вы хоть понимаете своё предназначение?
— У каждого человека есть своё предназначение, мадам.
— Отнюдь, мессир Андре. Это не так, совсем не так. У каждого человека, или, лучше сказать, у большинства людей, есть судьба, ожидающая их участь, но только у немногих имеется настоящее предназначение, которое меняет будущее народов и империй. И я верю, Андре, что такое предназначение есть у вас. Полагаю, точно так же, хотя и на свой, извращённый, лад считает мой брат.
— Прошу прощения, мадам, но я понятия не имею, о чём вы говорите.
— Знаю. Поэтому и нахожу вас столь привлекательным.
Иоанна с вызовом взглянула на него, и Сен-Клер, чувствуя, что неспособен выдержать этот взор, отвёл глаза в сторону. Раздражённый, он даже не сразу осознал, что уставился на Беренгарию.
— Вы находите её красивой?
Молодому человеку потребовалось несколько секунд, чтобы уразуметь, о чём спросила королева, ибо он не отдавал себе отчёта в том, что глядит на лицо спящей Беренгарии. Когда же до него дошла суть вопроса, он напрягся и расправил плечи.
— Боюсь, я ослышался, мадам.
— «Мадам» — значит «моя дама», а я — не ваша дама, Андре. Я могу делить с вами постель, доставлять вам наслаждение и наслаждаться сама, но не могу быть вашей дамой. А вот Беренгария может. И возможно, станет ею, хотя, конечно, втайне.
Последовала пауза, для Сен-Клера наполненная оглушительным стуком его сердца. Когда Иоанна заговорила снова, в её голосе как будто звучала усмешка:
— Вы бы хотели лечь в постель с королевой, мессир Андре?
Она выдержала ещё одну паузу, на сей раз короткую.
— Ну же, мессир, пришло время стиснуть зубы и перестать краснеть. Скажите только слово — и вы получите нас обеих. Мы втроём сможем наслаждаться друг другом и жизнью, и ничто не омрачит её гладкое течение.
Андре даже не попытался ответить, ибо всерьёз испугался — не лишилась ли королева Сицилии рассудка? Биение собственного сердца громом отдавалось в его ушах, он сидел неподвижно, не поднимая глаз, и в конце концов Иоанна потеребила его за запястье.
— Андре, смотрите на меня! Смотрите и слушайте! Посмотрите на меня!
Рыцарь медленно, с трудом, поднял глаза и встретился с её хмурым взглядом.
— Сладчайший Иисус! — воскликнула Иоанна, скорее обращаясь к себе, чем к Андре. — Вы ещё более невинны, чем я предполагала. Вас просто боязно отпускать на улицу одного, без охраны! Выслушайте меня, Андре, а если вы никогда в жизни не слышали ничего подобного, особенно от женщины, тем более выслушайте.
Она сжала его руку обеими руками, так сильно, что юноша вздрогнул и уставился на Иоанну.
— Вы меня слушаете? Хорошо. Внемлите женщине, не имеющей ни малейшего желания вас обманывать, королеве, которой нет нужды лгать. Беренгария — ваша, можете располагать ею, и мною тоже. Но если для меня это чистое удовольствие, ничего более, то с Беренгарией всё несколько сложнее. Вы должны будете подарить ей сына, наследника Ричарда.
Сен-Клер вскочил, но Иоанна оказалась на ногах первой и снова усадила его.
— Да выслушайте же вы до конца, тугодум! Неужто вы вообразили, что я стала бы шутить с подобными вещами? Это чистая правда. Так решил Ричард, его чрезвычайно заботит этот вопрос, и, хотите вы того или нет, всё будет именно так, как он задумал. Если потребуется, Ричард пустит в ход свою власть и прикажет вам исполнить его волю. Вы сами знаете, что с вами станется в случае отказа. Уж поверьте мне, я знаю, о чём говорю! Да и сами вы достаточно хорошо знаете моего брата: если он что-то вбил себе в голову, то не потерпит непослушания. Ричард не боится ни Папы, ни епископов, ни церковного осуждения; среди нынешних монархов нет никого, кто мог бы принудить его изменить своё мнение.
Иоанна всплеснула руками, словно отгоняя такие мысли, и уже мягче договорила:
— Но всё не так уж скверно, как вам могло показаться. От вас не потребуется ничего неприятного, особенно в отношении моей сестры Беренгарии.
Королева растопырила пальцы и глубоко вздохнула.
— Ричард увёл Беренгарию в свою спальню и провёл с ней брачную ночь. Все, кому положено, видели это и могут подтвердить, что королевская чета провела ночь в одной постели. Приличия, таким образом, соблюдены, однако Ричард и не подумал с ней совокупляться. Она не девственна, да никто и не ожидал от неё целомудрия. Но она обязана хранить чистоту по отношению к законному мужу, а это значит, что, поскольку Ричард ею не интересуется, Беренгарии придётся всю жизнь оставаться монашкой.
