Страх перебрал крохотное сердечко в своих мёртвыхруках.

— Я… Прости! Прости, пожалуйста… — Он помнил, какотец обязал его прекратить заниматься игрой в куклы с сестрой. Но она такупорно просила его…

— Лучшим извинением будет, если ты начнёшь вестисебя, как подобает мужчине, — прошипел отец и с громким хлопком закрыл дверь.Мать, тяжело посмотрев на сына, вздохнула, поцеловала его в щёку и удалиласьвслед за отцом.

Из громоздкого, полутораметрового шкафа, показаласьтень с изумрудными глазами.

— Братик, — прошептала тень, открывая дверцу шкафатихо, так, чтобы никто не услышал, — папа сегодня был зол!

Ей было почти пять. Маленькая, пугливая, ночертовски любопытная. Её изумрудные глазки видели всё самое интересное, атонкие ручки норовили с этим интересным что-нибудь сотворить. Но теперь еёозорство куда-то улетучилось, уступив место страху и осторожности.

— Да, зол, — Витя провёл рукавом домашнего шёлковогохалата по лицу, стерев идущие ручьём слёзы, — и всё из-за тебя.

— Из-за меня? — Глаза её и так большие, увеличилисьв диаметре.

— Да. Он сказал, что из-за тебя и из-за мамы я неведу себя как мужчина. Всё эти чёртовы куклы!

Он хотел начать ругаться, как это делали егоодноклассники. Пару слов он успел выучить и сейчас был как раз тот повод, чтобыих впервые применить, но вдруг почувствовал, как сестра прижалась к нему,обхватив руками.

— Прости-прости-прости-прости, — лепетала она и плечиеё дрожали, а халат стали пропитывать слёзы, — я не хотела, братик, правда!Прости, давай выкинем этих кукол?! Давай, прямо сейчас! — Она утёрла слёзы инаправилась к шкафу. Там хранились все её игрушки.

— Я выкину их все! — заверила она и было началарвать одну из своих принцесс, как рука брата её остановила.

— Не надо, — смущённо сказал он, — ты всё-таки тутне причём… Ты ведь моя сестра и к тому же девочка. Это я виноват, что сампредпочёл играть в эти куклы.

Он плюхнулся на мягкий, глубокий ковёр и растянулсяпо нему. Испуганная сестрёнка взглянула в его голубые глаза и рассмеялась.

— А давай, я сделаю тебе броню, а у отца тыпопросишь меч? — предложила она и тюкнула его в плечо. — Тогда ты будешьрыцарем, а все рыцари — настоящие мужчины. Правда?

— Правда, — согласился Витя и сестра его зашласьневинным смехом.

Он смотрел на сводчатый потолок. Оттуда вдругзакапала какая-то чёрная жижа. Сначала это были небольшие вкрапления, но затеммасса начала ползти по его дому. Сестра испугалась и прижалась к нему, а у неговдруг появился настоящий меч.

— Не бойся, я тебя защищу, — дрожащим голосом сказалмальчик, хотя руки его тряслись.

Трещины ползли по дому, чёрно-бурая масса оплеталастены и потолок и тянула свои чёрные пальцы к двум детям. Витя замахнулся мечоми ударил по чёрной жиже. Она отступила, но ненадолго, и снова бросилась на негосо своими чёрными когтями.

Витя закрыл глаза, махнул мечом. Открыв их, онувидел, что чёрный инопланетянин испаряется, отдавая противным запахом жжённойрезины.

Какие-то приглушённые голоса он слышал снаружи дома.Солнце спряталось и небо скололи чёрные массивы туч. Бушевала молния, отсветыкоторого играли бликами на стекле, кто-то кричал, слышался скрежет и жуткий,нечеловеческий хохот.

— Всё хорошо, — сказал он своей сестре, но её неоказалось рядом.

Собою он прикрывал гниющий скелет, одетый влохмотья. У него не было кисти — вместо неё зияла железная. Скелет выдрал изжелезной кисти какой-то шарик, наполненный бело-зелёной субстанцией и, сжав ротмальчика мощными руками, заставил проглотить это ядро. На вкус оно оказалосьпаршивым — отдавало металлом, ржавчиной и какой-то мукой. Во рту стало вязко иВитю вырвало.

Он поднял глаза и снова оказался собой. Рукиистесали синяки и царапины, с его формы вырвали рукава, превратив одежду внищенскую жилетку. На руках он обнаружил чёрные вены.

— Эй! — крикнул он в тёмный коридор, но пустотасожрала даже эхо. Виктор поднялся и осмотрелся. Пустота окутала его своимичёрными щупальцами, парень оступился, и комната осветилась светом.

«Нет, — сказал он себе, — ты не будешь на это смотреть.Только не сейчас».

— Хватит меня унижать! — прокричал парень голосом,который только-только начал мужать. — Мне надоело, что ты мной помыкаешь иговоришь, что я трус!

— Ты и есть трус, — прорычал Владимир Зверев. Сединауспела оплести усы этого тучного человека, а на лице проступил десяток-другойлишних морщин. Он был сгорблен, в руках держал позолоченную дубовую трость, накоторую теперь приходилось опираться. Но голос его утратил всякий призрак прошлойвкрадчивости и мягкости, сделавшись жёстким как никогда. — Боишься выйти издому! Боишься заговорить с девкой! Боишься сам принимать решения, боишься,боишься и ещё раз боишься!

— Лжец! — повысил тон Виктор и ударил по светлому,резному столу, на котором вытесали изваяние волка. — Я всю жизнь стараюсь тебеугодить, а всё, что получаю от тебя — это бесконечное осуждение. И как ты послеэтого можешь называть себя отцом?

— Я не смог вырасти из тебя мужчину, — с горечьюпризнал Владимир Зверев и крепко обхватил свою трость. — Как бы я ни старался,ты вечно поджимаешь свой хвост и бежишь к своей матери, прося её пожалеть. Тыбоишься жизни, щенок! Посмотри вокруг — у тебя есть любые возможности, связи,деньги, но кроме этого — ничего! Ничего! Ты просто тратишь мои деньги,батрачишь их, покупая себе всякую херню и спуская на своих «друзей». Я дал тебевозможность, свободу, но ты целыми днями лежишь и не двигаешься, ничего недостигаешь. У тебя нет амбиций, нет целей, нет желаний, только потребление! Тыне учишься, не думаешь, нихрена не делаешь! Тебе плевать на себя и на других,так ЧТО ЖЕ У ТЕБЯ ЕСТЬ?! Ты ленив, толст, слаб и никчёмен. А самое дерьмовое,что ты не пытаешься ничего с этим сделать.

Лицо подростка обагрила ярость, вперемешку с жгучей,едкой обидой. Он посмотрел на мать, надеясь получить хоть какую-то защиту, нота лишь опустила голову, стоя рядом с дверным проёмом. Теперь, когда отец всёчаще и чаще кричал, а Виктор — отвечал, его сестра предпочитала прятаться вшкафу. Он и туда посмотрел, но увидел лишь пугливые зелёные глаза, сидящие вотьме.

— Пошёл ты, — прошипел Виктор и увидел, как гневноелицо отца сразило удивление, — пошёл ты, папаша. Пошёл ты со своими деньгами, —Он сорвал с себя элитный пиджак шоколадного цвета и вытряс из его карманов всё:карты, кошельки, украшения, визитки, приглашения и пропуска. — Забирай, ябольше и копейки у тебя не возьму, ублюдок, — Он почувствовал, что заходитслишком далеко, но останавливаться было поздно. Он сорвал серебряные часы, сзолотым обрамлением, пару перстней и браслетов. Все они рухнули на пол. —Забудь, что у тебя был сын, забудь, старый мудак, — Слова текли из него чёрнымгноем, — я уйду и найду место получше, там, где мои таланты оценят.

— И куда же ты пойдёшь, сопляк? — медленно проговорилВладимир Зверев, после долгого молчания. Лицо его залилось краской, и ондрожал, но всё же до конца выслушал слова сына.

— Ты и сам знаешь, — небрежно бросил Виктор иразвернулся, идя к массивной дубовой двери. За окном выл ветер и лил проливнойдождь, но ему, Виктору, было плевать.

— Ты не посмеешь, — в голосе отца было большестраха, чем гнева, — ты не посмеешь идти в Инквизицию!

— Да, так кто же мне запретит? — Виктор надменноулыбнулся. — Быть может, сдохнуть под натиском демонов будет лучше, чемслушать, как тебя ненавидит собственный отец.

— Виктор…

— Я больше тебе не сын.

И он ушёл. Скрылся в тенях ночи, под воем ветра ибарабанной дробью проливных дождей. Пусть он и сказал, что уходит, то всё женадеялся, что за ним придут. Сначала гнев туманил его мысли, и Витя уходил всёдальше и дальше, уходя за пределы безопасной, отстроенной отдельно для элитныхпрослоек общества посёлка, имя которому не было.

Он ушёл и никто, даже охрана, которая доселеприводила его обратно, куда бы он не уходил и где бы не находился, не пришлаему на помощь. Он голодал, спал в лесной яме, присыпанной мокрой грязью илистьями берёз и уходил всё дальше и дальше в рядом стоящий лес, который наделе был внушительным парком. Не было ни людей, ни животных, никого.