А она, может, не выбирала ни тот день, ни всю эту жизнь.

Жизнь, которая прямо перед зимней сессией преподнесла ей не лучший подарок — теперь у неё не было ни единого конспекта из старых, и все их заменяла одна почти чистая общая тетрадка. Хорошо, что она успела написать хоть что-то по курсовой, как говорила Волчкова. Мира вряд ли смогла бы придумать что-нибудь теперь, хотя как нельзя лучше знала, что такое пустота и отсутствие собственного лица.

Никто вокруг, казалось, не замечал ни этого, ни её саму. Смотреть на неё совершенно по-другому стала лишь одна Таша. Она снова выделяла Миру взглядом в толпе, как после первого её обещания прийти в приют, потом отводила взгляд и ещё раз смотрела.

Однажды между парами все собрались в коридоре у новогодней ёлки и они с Ташей остались в аудитории одни. Мира встала со своего места, которое было теперь в дальнем углу, и подошла к первой парте.

— Привет.

— Привет, — ответила Таша, и взгляд её смягчился.

— Я знаю, что давным-давно уже поздно подходить к тебе с этим, но… в «Омеге» нужна помощь?

— Там она всегда нужна.

Мира села на соседнюю парту, и Таша добавила:

— У нас никогда не бывает поздно.

— А можно я буду ходить не только по выходным?

— Нужно.

Прозвенел звонок на пару, и остальные вернулись из коридора в аудиторию. Мира перенесла свои вещи на первую парту, к Таше, и ощутила на себе взгляд Юльки, заходящей в аудиторию с Рыжовой. Юлька приостановилась, будто бы на что-то наткнулась, а Рыжова подтолкнула её дальше, к третьей парте среднего ряда, где раньше сидели они с Мирой. Теперь они с Юлькой были через одну парту — сзади, на второй, никто не сидел, — и Мира чувствовала, как давит на затылок её взгляд.

Можно мне у тебя лекции сфоткать? — спросила она Ташу на обрывке бумаги.

Какие? — ответила та.

Все за этот семестр.

??? Ты же ходила.

Их больше нет.

Хорошо, вечером пришлю.

Больше Таша ничего не написала и продолжила слушать. Мира снова осталась одна, хотя теперь у неё было всё, чего Артём лишил её в предыдущие месяцы. Оно было — но преодолеть молчание ей не удавалось. Для всех её словно не существовало — и в ответ хотелось вправду исчезнуть.

Гораздо сильнее захотелось исчезнуть тогда, когда пара кончилась, все высыпали в коридор и прямо у лестницы Мира увидела Артёма. Он стоял переминаясь с ноги на ногу и держал руки за спиной так, как если бы принёс ей что-то. Однокурсницы поспешили по лестнице вниз, а Мира остановилась. Артём молча, не отрываясь, смотрел на неё, а она смотрела на него.

Она этого ждала — и этого же боялась. Всё остальное было уже не важно: её лицо, её способность быть видимой, проявляться в этом мире вернулась, и всё обещало пойти по новому пути. Дверь в прошлое захлопнулась, и у двери этой стоял рыцарь.

Тот самый рыцарь, новогодняя игрушка, которую она хотела купить тогда в магазине.

Артём держал его в руках в тот день, стоя у лестницы, и Мира только и смогла, что обнять его и положить подбородок ему на плечо.

Главное, что они есть, а всё остальное уладится.

Всего за каких-то полтора часа до нового года салаты пропитывались в холодильнике, а мясо запекалось в духовке. Бабушка уже ушла в гости к Кузьминым, а Мира в предвкушении залезла в кресло на веранде, подобрав под себя ноги, устроилась поудобнее и приткнула на колене дневник.

«31 декабря 2013-го, 22:30.

Что я чувствую?

Впервые за несколько лет новогоднее настроение есть. Хотя суета никуда не делась и всё вокруг так же утомляет, но… Почему-то просто приятно от того, что цвета игрушек на ёлке гармонируют друг с другом, что мерцают огоньки, что зачёты сданы, что впереди у меня… (зачёркнуто) у нас много, много, много всего. И пусть то, что случилось, окажется самой страшной проблемой, которая между нами встанет».

— Опять ты за свою писанину. — Артём вернулся со двора и остановился в дверях, не снимая куртки и шапки. — На сегодня есть кое-что поинтереснее.

— Ну-у, давай потом?! Там так холодно…

Выражение его лица говорило само за себя: отказы не принимаются.

— Давай без давай, жду, — сказал он и ушёл.

Ты ведь сама творишь свою жизнь, своими руками — голос Миррора звенел в ушах, пока она натягивала свитер и надевала джинсы, заматывалась в шарф и застёгивала дублёнку. Он был прав, и сейчас лучше было вести себя посговорчивее.

— Смотри-и, и как можно не выйти по такой погоде, — протянул Артём, когда она наконец показалась на улице. — Тут уже снег нападал. Скажи же, самое то для новогодней ночи. Как на картинке.

— Так ты скажешь мне, куда мы идём? — Мира спрыгнула с крыльца, желая со всем этим скорее покончить и вернуться в свой кокон.

— Ну вот опять ты. Куда-куда, на кудыкину гору, — отрезал Артём.

Пусть это будет недолго, и она ещё допишет кое-что о том… — Мира поёжилась, краем глаза заметив, как сосед с чем-то копается у своей калитки, — о том, чего не хотелось бы повторять.

Артём взял её за руку так, будто она не могла идти без него, и перевёл через дорогу. Дальше свет фонарей остался за спиной, и они ступили на пустырь, занесённый снегом — лишь вдалеке виднелись огоньки чьих-то домов. В ботинки сразу попала горстка снега. Артём достал тёмный платок, видимо, бабушкин, и принялся завязывать Мире глаза.

— А это зачем?

— Снимешь, когда сама всё поймёшь.

И ладно. Мира усмехнулась, погружаясь в темноту окончательно.

Дальше она услышала, как Артём проскрипел по снегу чуть дальше от неё, и настала тишина. А затем он вдруг резко побежал обратно — внутри у Миры что-то ухнуло, и она сдернула платок раньше времени. Артём почему-то с улыбкой нёсся навстречу. И что тут надо было понять?

— Ну ты дурёха! — зашёлся Артём каким-то чужим смехом, приобняв Миру.

А там, откуда он прибежал, уже шипел искрами салют. Светло-жёлтые, красные, зеленоватые брызги… Ах вот оно что!

Искры всё сильнее и сильнее слепили Мире глаза, наливались, стремились улететь куда-то высоко — и наконец сразу несколько залпов взмыли в воздух. Блестящие астры разбились там, где им и было положено.

Это было совсем как в детстве. Захотелось кричать «ура» — но не потому, что так принято, а от благодарности за то, что она может видеть, слышать и осязать всё это. От благодарности за эти искры и их терпкий запах, за снежный пух, который снова закружился над пустырём, за румянящий щёки мороз — и за Артёма, с которым всё наконец пойдёт на лад. Мира поняла, какое желание загадает сегодня под бой курантов.

— Ну как тебе?

— Мне хорошо, — пробормотала она. — Давай постоим так. Хоть чуть-чуть.

— Да хватит уже, кончилось всё. Чего тут ловить. — Артём взял её за предплечье и потянул в сторону дома. — Пойдём.

Однажды она обязательно изменится. Перестанет витать в облаках, когда надо собраться, и выходить из себя, когда стоит себя контролировать. Его усилия дадут результат — надежда на это привычно поселилась внутри и не желала покидать свой дом.

— Пойдём, — сказал Артём, успокаивая себя мыслями о том, что сегодня праздник.

Кузьмин, всё ещё стоявший у своего дома, решил зайти обратно и, приостановившись, взглянул на Миру. Судя по всему, бабушка уже рассказала соседям о том, что Мира вернулась, — удержаться от сплетен, сидя в одном доме с Валей, она ну никак не могла.

Пролегла неприятная пауза: никто никому так ничего и не сказал. Рука Миры заметно потяжелела, а голову она опустила — хотя, казалось бы, только что восхищалась тому, что Артём для неё приготовил, и настроилась праздновать.

Этот Новый год был интереснее, чем все предыдущие: он впервые решил провести его не с бабушкой, пусть она и была в соседнем доме. Выбирая шампанское и глядя, как Мира нарезает салаты, которые выбрал он сам, Артём мысленно ставил ещё один плюс в списке причин того, почему он теперь взрослый.