Сейчас даже дрожь берёт, когда вспоминаю, как он показывал мне все переписки и на своей странице. Вот его переписка с Юлькиным Лёшей — тогда она показалась мне настолько обыденной, что сразу же успокоила, — вот с той блондинистой одногруппницей, а вот с бабушкой…

Я увидела всё это и почувствовала себя так, будто вломилась в ванную, не зная, что там кто-то лежит. Раньше, когда я жила с родителями, а потом только с мамой и Пиратом, у меня такое бывало, и в первые секунды я чувствовала себя голой и беззащитной, хотя сама нарушила чужой покой.

А он сам дал мне ключ — то есть сказал, что теперь у меня взамен тоже есть его пароли и я тоже могу зайти куда хочу в любое время, чтобы быть спокойной и ему доверять. Только вот я так ни разу и не зашла.

Его покой нарушать мне не хотелось. Но оказалось, что он мог бы спокойно сидеть в той воображаемой ванной с приоткрытой дверью — для покоя ему не нужно было запираться. Даже наоборот — он чувствовал силу, проявляясь в мире. И порой мне кажется, что именно этому я всегда хотела у него научиться.

Ведь я — он знал — всегда этого боялась.

Когда Артём брал Миру за руку, она вздрагивала — потому что на запястье осталась ссадина. А он об этом сначала совсем не подумал… Теперь она казалась ему бедным воробушком: укуталась в шарф по самый подбородок, хотя стоял один из последних, наверное, в том году по-настоящему тёплых деньков. Она откинулась на спинку сиденья в газельке и всё пыталась разлепить глаза — видно, не спала толком. Он дал бы ей сил, если бы мог. Если бы мог…

Золотая осень кончалась, уходила, и ему казалось, что вот-вот уйдёт и Мира. Если он ещё что-нибудь, самую мелкую малость сделает не так.

Вчера Артём, конечно, сильно переборщил, погорячился, и теперь нужно было восстановить её доверие. Это ещё было возможно, ведь когда он брал её за руку, она только вздрагивала, но не убирала её совсем, терпела короткий миг боли и оставалась с ним.

Он хотел бы жить без боли, но не умел и сам. Не умел, наверное, никто вокруг него. И вот в такую жизнь он, как получилось, пригласил и её. Хотя она, похоже, тоже не умела жить по-другому — и поэтому так легко согласилась.

Теперь Артём не мог отпустить Миру ни в прямом, ни в переносном смысле. Она нехотя собралась на пары, и он поплёлся следом, хотя суббота по знаменателю была у него неучебной. Погуляет по городу, пока она отсидит две пары. Должно быть, увидит и придумает что-нибудь. Сделает.

Чтобы попытаться дальше вместе жить без боли. Не таить ничего друг от друга на этом пути, забыть про «я» и утвердить «мы», быть честными и уметь разговаривать. Тратить силы друг на друга, а не на кого-то ещё, кто по случайности оказался рядом. Не распыляться и идти к своей цели.

Надежда о том, что Мира сможет его понять, тихо, но твёрдо сидела внутри. В конце концов, не бывает идеальных людей и идеальных отношений, всегда есть над чем работать. Главное, чтобы она сама тоже делала свои шаги навстречу. Избавлялась от ненужных людей и бессмысленных занятий. Серьёзнее относилась к тому, что проталкивают ей в голову, и не позволяла другим садиться ей на уши.

Когда будет так, они уж точно заживут счастливо. Вот увидит.

А первой пары не было. И никто, кроме Миры, на неё не пришёл. Разбрелись по своим аудиториям другие отделения и курсы, и на скамейке у кофейного автомата не осталось никого. Она глянула в телефон, где уже не было их группового чата — в нём нашлось то, от чего, по его мнению, лучше было избавиться, — и не увидела ничего нового. Написала Юльке: «В чём дело?», а та ответила: «Так написали же с утра рано — в этот раз с английским отбой».

Перед глазами всё заволокло пеленой, а на шею будто легла чья-то рука. Мира продолжила сидеть в густой тишине и решила не идти на улицу к Артёму. Отдышаться. Подумать. Хорошо, если он об этом не узнает: тогда у неё останется ещё один свой час. Пусть и наполненный досадой и одиночеством из-за того, что все где-то там, а она — здесь, одна.

И что ей было делать всё это нужное и одновременно лишнее время, куда себя деть? Само собой, ходить осторожно по скрипучему паркету, слушать голоса из-за закрытых дверей, ловить ритмы корпуса — пустого, сонного, но такого родного.

Артём не мог отнять у неё это, потому что он учился не здесь и ничего не понимал. Он, наверное, так никогда бы и не понял — Мира думала об этом, не стремясь унизить его в своих глазах, просто констатировала факт: у каждого есть своё, личное, и у неё тоже. В этом случае такое, что нельзя перевести в слова, но очень важное. Та тонкая нить, на которой, быть может, удержится всё, когда этому всему не на чем будет больше держаться.

И когда кончатся все сроки, которые она ему ставит… да, она опять начала ставить сроки. Только в тот вечер, когда они впервые делили город на двоих, Мира боялась выпустить его руку из своей и назначала момент, когда всё-таки сделает это, а теперь, всё лето и половину осени спустя, выставляла день, когда уйдёт — если он продолжит в том же духе и ничего не изменится.

Ведь если так всё пойдёт и дальше, если Юлька окажется вдруг права в своих предостережениях, то можно потерять себя, так и не успев до конца найти. Этого Артём тоже не понимал и, наверное, со своим эгоизмом никогда и не понял бы… Оставалось лишь надеяться, что он не поведёт себя хуже, — и листать ставший уже привычным мысленный календарь. Ставить туда галочки и крестики не только себе самой, но и ему. И вместе с тем продолжать просто жить. Учиться, заботиться о доме, да, в конце концов, мечтать. Всё-таки жизнь продолжалась — и мало-помалу отпускало удушье.

Первой из однокурсниц села на противоположный конец скамейки тихая Таша. Она посмотрела на Миру удивлённым взглядом: редко выпадало так, что они приходили пораньше, да ещё и обе сразу. Мира вспомнила красную звёздочку на фоне зияющей пустоты, длинные пальцы, загнувшиеся в форме кавычек, треснувший сарказмом голос и сделала свой выбор: заговорила первой.

— Спасибо за билеты.

Протянулась молчаливая пауза, и Таша кивнула.

— Мы хорошо провели время, — добавила Мира чуть искусственно, вспоминая, в какую точку привёл её вчерашний вечер с его выборами, — и знаешь, я о многом задумалась…

— А я не успела прийти. Собиралась, но уже ближе к делу поняла, что не уложусь, — промолвила Таша.

Мира ловила себя на мысли о том, что не может привыкнуть к тембру её голоса — глухому, слышному будто бы из-под вакуумных наушников. Редко кому-нибудь удавалось различить его в общем шуме.

— Помощь привезли нашим хвостатым, а рабочих рук как всегда не хватает. — Похоже, собачий приют был единственной темой, на которую Таша была готова поддерживать разговор здесь, на гумфаке.

— А что надо делать?

— Вольеры убирать… их несколько десятков. Не для брезгливых дело, знаешь. Корма раскладывать. На выгул водить. Ветошь разбирать… — Таша стрельнула глазами вверх: видимо, дальше был длинный список.

Пелена понемногу рассеивалась, давая вернуться в реальный мир с его проблемами, и Мира сделала ещё один шаг к нему навстречу.

— А когда можно… прийти?

Таша глянула из-под очков так, будто видела что-то новенькое и одновременно знала, что оно обернётся уже старым и привычным разочарованием.

— Новичкам лучше в день открытых дверей. Тогда всё объясним и покажем. В следующую субботу. Ты пока группу в ВК найди — знаешь же, как называется?

Мира кивнула. Уж это-то она знала.

А вот как поддержать разговор дальше, когда тема себя исчерпала, так и не придумала, поэтому они с Ташей сидели в молчании. До тех пор, пока то по одному, то парами, то стайками начали появляться в коридоре остальные. Университетский шум завертел Миру, и она очнулась только к середине пары, когда ей вдруг пришло сообщение от Юльки, сидевшей рядом.

Лучше было его не провоцировать. Мира удалила сообщение, вырвала из Юлькиного блокнота лист и написала на нём: