— Я тоже так думаю. Хоть мне и бывает сложно, — призналась Мира.

— Вот ты сейчас пожила с ним, увидела его недостатки… Умножь их на десять, — вздохнула мама. — Так и будет в браке. Если повезёт.

Мира почему-то подумала вдруг о том, как складывались отношения у её родителей, когда всё только-только начиналось. А потом вспомнила тот день, когда они вдвоём с мамой переехали в Сориново.

— Но ведь у всех бывает притирка?

— У всех, — кивнула мама. — Только ты решай по себе.

Первое, что услышала Мира, сделав шаг за ворота, — собачий лай.

Первое, что она увидела, — длинные ряды вольеров из сетки-рабицы. Собаки опирались на неё лапами, радостные оттого, что к ним пришёл кто-то новый. В «Омеге» было людно, и все оделись как надо: во что не жалко.

Кольцо уже несколько дней лежало дома в ящике стола, и Артём ни о чём не знал — ни о кольце, ни о том, как Мира проведёт сегодняшний день. После пар он был нужен на работе — а она решила, что нужна здесь.

Дальше она увидела гумфаковских — Таша что-то рассказывала Рыжовой, Пономарёвой, Ионовой, нескольким другим однокурсницам, а ещё совершенно незнакомым людям, стоявшим у вольеров, а те её слушали. Мира даже не подумала о том, кто может быть здесь сегодня, — и хорошо, если сюда не пришла Юлька.

Когда хотя бы эта надежда оправдалась, стало немного легче. Не такой обидной казалась прозрачная пелена, отделяющая Миру от остальных людей, не так сжималось что-то в груди. Вместе с остальными выслушав объяснение Таши, она открыла вольер, куда ей было положено зайти, и в колени носом сразу же уткнулся шустрый чёрно-белый пёс-подросток. Судя по надписи на табличке, его звали Спарк. Остальных жильцов уже разобрали на выгул другие волонтёры.

Пелена чуть рассеялась. Мира на мгновение запустила пальцы в холодную, чуть влажную шерсть и пристегнула к ошейнику поводок, глядя, как Спарк чуть ли не извивается рядом, а потом вздохнула. Вместе они направились за ворота.

Он уж точно ощущает этот мир на полную мощность. Он рад познакомиться с кем угодно, хотя, быть может, пережил моменты и пострашнее, чем она. Для него, наверное, всё — радость. И эта роща, одним своим краем выходящая к приюту, а другим — к Дальней. И это пасмурное, чуть туманное утро, когда его наконец вывели на прогулку. И даже если Мира не станет постоянным волонтёром, он никогда её не укорит — такова его природа. Он чувствует её грусть и виляет хвостом, припадает на передние лапы и дёргается то туда, то сюда, заставляет достать из рюкзака купленный специально для него мячик и запустить его вдаль, а потом приносит — и снова, и снова, и снова. Носится до тех пор, пока Мира не запыхивается, а потом стоит довольный посреди тропинки в роще и тоже вздыхает. А потом настаёт пора идти обратно…

В вольере было уже чисто — постарался кто-то из однокурсниц. Мира снова запустила пальцы в шерсть Спарка и, закрывая дверь, пообещала, что вернётся. Он забрал её грусть себе и, видно, не мог не верить, а ей стало страшно: вдруг она не оправдает такой надежды?

Если не оправдает — будет подлой.

Работы оставалось ещё много. Здесь она никогда не кончалась, как и говорила Таша. Стайкой промелькнули часы, и вскоре начало темнеть. Когда почти все разошлись, Мира тоже решила, что ей пора. Прощаясь, Таша подала ей грязную руку — и она своей столь же грязной рукой на это рукопожатие ответила.

Одежда вся пропахла потом, а брюки измазались так, будто Мира ползала по земле. Уж очень далека она была от кольца с аметистом, лежавшего в ящике стола. Голова болела от собранных в тугой пучок волос — непривычно. До Дальней — Артём жил в самом начале улицы — было минут тридцать-сорок пешком наискосок через рощу. Она обязательно вернётся, Спарк. Она будет думать о тебе сегодня вечером. О том, как ты лежишь в вольере с собратьями, и о том, как хорошо, наверное, было бы, если… бы он согласился. Просто взял и согласился. Хотя Мира ничего попросить и не сможет.

Потому что это будет уже чистым хамством — сама не так давно пришла на всё готовое и ничего в этот дом не вложила, а уже считает, что может принять решение о том, кто здесь будет жить. Как глупо и как эгоистично с её стороны — думать только о том, чего хочется ей.

Когда за спиной закрылась калитка, а потом и входная дверь, в нос ударил запах нового дома. Там было стояла нежданная тишина и бабушки не было. А вот Артём, как оказалось, стоял перед зеркалом в ванной и, когда Мира переоделась, вышел на веранду. Молча.

Она шагнула навстречу, раскрыв руки для объятий, но тут же осеклась: её остановил холодный, колкий взгляд.

— Ты давно с работы вернулся? — спросила Мира, делая неловкий шаг назад.

— Давно, — буркнул он после недолгой паузы. — А вот ты, я смотрю, вернулась недавно.

— Что случилось?

— Ничего. — Его интонация оставалась прежней.

— Ну ничего так ничего, — выдохнула Мира и, бросая в стирку заляпанные брюки, попросила Артёма, чтобы подойти к раковине: — Будь добр, подвинься.

— Не тебе решать, каким мне сегодня быть. Да и вообще… Ты где шлялась?

Разговор явно шёл по тому же сценарию, что и в тот вечер, вслед за которым появилась эта пелена перед глазами и мимолётное удушье. Мира торопливо помыла руки, вытерла их и вышла на веранду. Достала из холодильника колбасу, а из хлебницы батон, взяла доску и стала делать себе бутерброды. Артём, разбросав продукты, отнял у неё нож и метнул его в кресло.

— Ты долбанулся? — она сорвалась в сторону ванной и, споткнувшись о коврик, влетела туда.

Только теперь она заметила, что на раковине лежало кольцо.

Мира повернулась и посмотрела на Артёма злобно — так, будто могла толкнуть его взглядом. А он в ответ бросился к ней, и вот по её лицу уже хлестнула алым огнём пощёчина. Всё померкло. Мира махнула будто бы не своей рукой и на миг почувствовала под пальцами его жёсткие волнистые волосы.

Она его ударила. Назад дороги нет.

В тот вечер — и потом ещё много вечеров подряд — пелена больше не приоткрылась и не рассеивалась. Она становилась всё толще и толще и не оставляла ни единого шанса её сдвинуть.

Артём по-настоящему, не взглядом, толкнул Миру, и она ударилась плечами о ванную — раз. Зацепил за распутавшийся пучок волос и рванул — два.

Три… словно где-то внутри неё сквозь грохот сердца отозвался стук закрывающейся калитки.

И это всё?

Артём выругался, рванул на веранду и захлопнул дверь. Нож, поднятый с кресла, судя по звуку, упал на стол, а потом скрипнула входная дверь.

Не помня себя, Мира стянула оставшуюся одежду и бросила её у раковины. Потом встала в ванну, чуть не поскользнулась в ней, вздрогнула от нелепого скрипа и схватила лейку душа. Вода, больно ударив в лицо, хлынула всюду. В ушах всё ещё грохотало, только теперь уже не было понятно, бьётся ли это сердце или потоки воды барабанят по дну ванны.

Как было бы хорошо, если бы вода могла унести в свою поганую трубу всё, что принёс сегодняшний вечер. Забрать с собой грязь, которая весь этот день хлюпала под ногами, снять тяжесть, которая так долго копилась в теле. Стереть след от пощёчины, унять больную голову и плечи, выполоскать всю мерзость изнутри. Так тщательно, чтоб скрипело.

Это ведь не только он сделал. От него этого уже можно было ожидать. Хуже то, что Мира сама теперь в этом замешана, и отмотать время обратно уже не удастся.

Назад дороги нет. Она его ударила.

Это у неё внутри что-то неумолимо поднялось, а затем рвануло её руку в сторону его лица. Это у неё в глазах всё затряслось и потемнело так, что стало ничего не различить. Это ей стало неважно, где она сейчас, с кем и зачем. Важным было только то, что она не могла ему не ответить.

— Да ты там утонула что ли? — раздался с веранды его голос.

«Можно подумать, тебе вообще есть разница».

Мира напоследок ещё раз обдалась водой из душа и выключила её. Жаль, что смыть всё-таки ничего не получилось. Глубокий вдох — и рваный, судорожный выдох.