Первый полубатальон смог подойти почти к самому форту, когда пришлось спешно отходить. Фрегаты начали бомбардировку укреплений и можно было попасть под свои же ядра.

— Пятый! — крикнул Безобразов, напряжённо вглядываясь в темноту. — Пошли!

— Вперёд, братцы, вперёд! — поддержал Метлин. По уговору два корабля должны были дать пять залпов всем бортом каждый, после чего взять паузу. Тогда батальоны должны были попытать счастье штурма. В случае неудачи отступить и по сигналу ждать новых обстрелов, но уже в десять залпов.

Темнота усилилась и пробираться приходилось едва не на ощупь. Пётр сам вёл нестройную колонну, чтобы не сказать толпу. Перед самой целью (в форте что-то горело и тем давало ориентир) перед ним возникла человеческая фигура, в которую Безобразов сразу выстрелил.

— Ура, братцы! — закричал Метлин. Моряки ответили дружным рёвом.

Ворваться внутрь оказалось легко. Форт был по сути укрепленной с двух сторон батареей, с высотой каменной кладки в полтора человеческих роста. Для привыкших к работе с парусами в непогоду моряков не составило труда вскарабкаться наверх помогая друг другу.

Пётр одним из первых спрыгнул внутрь. Сколько впереди ждало врагов он не знал, а задуматься было некогда. Ударив прикладом бежавшего к нему с чем-то в руках врага, он отбросил мушкет и выхватил абордажный тесак.

Ночная бойня в Кум-Калеси стала резней едва начавшись. Иного и быть не могло в ситуации распада боя на множество малых схваток в условиях темноты. Чувства людей обострились, кто свой и кто не свой определялось часто по наитию в доли секунды, и сразу в противника шёл удар. Никакое мастерство тут не выручало, когда в любое мгновение из темноты вынырнувший враг мог всадить лезвие в бок или раскроить голову. Спасение было одно — как можно скорее перебить всех чужаков.

Пётр ужом вертелся, сам не зная сколько людей он зарезал. Ему везло, а может не везло встречавшимся ему египтянам. Краем сознания он слышал знакомые уже звуки залповой стрельбы и понял, что начался штурм Седуль-Бахра, укрепления по ту сторону пролива. Значит, пехотная бригада подошла.

Пожелав мысленно солдатам удачи, он прислушался. Что-то ему не нравилось, что-то было неправильно. Внезапно он понял.

«Барабаны! Какие здесь ещё барабаны⁈» — ударила мысль. Безобразов рванулся в направлении откуда шёл звук. Добежав до стены, он вскочил на неё по лесенке и застыл поражённый увиденным. Там, в менее версты от него, находился лагерь египтян, по числу костров не менее полкового. Азиатский берег был вообще повыше европейского, но здесь уходил от берега резко вниз, полностью закрывая обзор со стороны воды. В этой низине и устроился враг. Теперь, пробужденный нападением на крепость, он строился в боевые порядки.

Сражение у Кютахьи. Степан. POV.

Казаки развернулись лавой шириной версты две. Для этого пришлось взять сильно влево при подходе к турецкому лагерю. Там уходило далеко почти ровное поле, идеально подходящее для осуществления замысла.

Лихие дети Дона на этот раз не скрывались. Наоборот — задача заключалась в создании наибольшего шума. С истошными дикими воплями казаки накатывались по направлению к туркам.

— Вы должны их поднять по тревоге, — наказывал генерал, — больше крика и пыли как вы умеете. Паша должен успеть вывести войско. Хотя бы конницу. Тут и мы подоспеем. Тогда отходите за пехоту под прикрытие артиллерии.

Николай Николаевич собирался наступать прямо с марша. Чтобы не мучить солдат перед боем, его корпус (в отряде числилась едва дивизия, но Муравьёв даже мысленно величал его корпусом) устроился на ночлег в шести верстах от цели. Пройти это расстояние не составляло труда, и сил на бой должно было остаться с избытком. Казаки отвечали не только за разведку, но и контразведку, выглядывая ночью в дозорах шпионов. С утра казачий полк собрался и ушёл вперёд, имея целью проведение отвлекающего маневра. Сам генерал вёл пешие полки, стянув всю имеющуюся артиллерию едва не в авангард. План на баталию, родившийся в его голове, был очень прост и сложен одновременно. Расчёт строился на невозможности противника отступить не дав сражения. Здесь на помощь приходил политический фактор. Насколько Муравьёв понимал ситуацию, Хозрев не мог бежать без сопротивления, какие бы планы не строил. Оттого он мыслил вывести турок в поле против казаков, после чего развернуть к себе и взять на штык. Отбив предварительно несколько атак, осыпав ядрами и угостив картечью. Ну а после — попытать счастье в атаке на лагерь. Формула не очень сложная для тех кто имел опыт войны против этого противника, по сути — стандартная. Сложности виделись тоже «обычные», в виде вероятного численного превосходства турок (казаки доложили об армии в пятьдесят тысяч, поделив это число на три, генерал все равно нашёл противника в превосходстве), неизбежный хаос сражения и деление действий на ряд отдельных маневров, когда на первое место выходят выучка солдат и мастерство офицеров. Так или иначе, генерал верил в свои войска, в свою звезду, и никоим образом не думал отступить от задуманного. Уступить туркам — крест на карьере. Стереотип о превосходстве русской армии, тщательно пестуемый со времен екатерининских войн, весил очень высоко, и раздавил бы любого подвергнувшего оный сомнению.

Степан был по-прежнему с казаками. Он честно говорил себе, что ему нравится происходящее. Неудобства не раздражали. Вспоминая как недавно он всерьёз мучился из-за жары или отсутствия некоторых вещей, сын Помпеевич отмечал у себя чувство стыда.

Прднятая пыль мешала дышать и он закашлялся. Платок, повязанный на лицо, помогал плохо.

«Коням, наверное, ещё хуже, — подумалось ему, — щипали бы сейчас себе травку в донских степях, но людям вечно что-то взбредет в голову. Приходится скакать по жаре, страдать. Убить ни за что могут. Неугомонные создания эти люди.»

Атака удалась. Хозрев-паша сумел сделать выводы после набега и на сей раз оказался вполне готов. От лагеря навстречу нападавшим покатилась встречная конная сила, вынудив казаков вспомнить о генеральской задумке. Степана приводило в восторг как они умеют обходиться без слов. Даже знамёна играли роль вспомогательную. Управление каждым казачьим отрядом проходило с помощью сабель, которыми сотники подавали сигналы. Как можно заметить в такой обстановке что там машет полковник, Степан не представлял, тем не менее, тот тоже управлял своим полком тем же способом, изредка помогая словами.

Выскользнув из-под удара османской стали, казаки обтекли противника как вода камень, после чего забрали вправо. Степан думал, что Кондратий уведет полк сразу за пехоту, которая уже появилась в пределах видимости и спешила на поле боя, но тот продемонстрировал недюжинное мастерство подводя врага под пушки. С первых же выстрелов, когда полетели ядра, калеча всадников и лошадей, погоня за ними прервалась.

«Наш полководец чрезвычайно мудр, — подумал Степан весело, — сей маневр войдёт в учебники. Напишут там что-нибудь вроде „заставил противника развернуть фронт“, приведут карту с квадратиками на месте войск и строгий портрет героя. И туркам хорошо — морду коня повернуть всех делов.»

— Держись меня, благородие, — гаркнул ему Кондратий. — Не притомился?

— Нормально, Кондратий Михайлович, — ответил Степан, — сам ты как, не умаялся?

«Казаки спешились за линиями пехоты, — продолжил комментировать происходящее Степан сам себе. Хотелось шутить и он решил представить дело так, будто является корреспондентом попавшим на поле боя. Зашедшим далеко в поиске материала, практически в самое пекло. — Коней немедля отвели куда-то назад.»

Никаких линий пехоты он не видел, солдаты строились в каре хаотично расположенными (на взгляд штатского человека) квадратиками, но разве можно обойтись без пехотных линий в донесении столичному газетному начальству, пускай воображаемому?