— Выбирай, ваше сиятельство! — шедро махнул рукой казак в сторону сваленной добычи, заодно продемонстрировав, что не так он и прост. Титулатуру знает. Но я уже отвлёкся, узрев такое, что на минуту ввело в ступор.

— Мой попугай!! — собственный голос донесся как издалека. — Мой попугай!! Сильвер!!

И верно, мой говорливый пират грыз прутья клетки посреди всего турецкого добра.

Атаман проявил интерес и нашёлся добывший попугая казак.

— А што? — объяснил тот свой трофей. — Слышу- говорит кто по нашему. Я тудой, сюдой- кто? Не пойму. Глядь — птица ругается человечьим голосом. Я разом понял — наша, православная! Негоже такую нехристям оставлять. Загубят басурманы.

Птицу забрал себе. Вот и встретились! Отыскалась пропажа.

Были и пленные. Потухшие, злобные лица. Один был очень уж дерзок, отчего и помер. Такое бывает иногда с человеком. Живёт себе, живёт, а вдруг раз — и нету. Кондратий хватил. С большой буквы.

Дарданелльская операция.

— Да, места здесь безрадостные.

Безобразов сам удивился, что произнёс это вслух. Последнее время он больше помалкивал.

Флот бросил якоря в самом узком месте Дарданелл, в узкости Чанак-кале, рядом с одноимённым городком.

— Немного менее шестисот сажен в поперечнике, — оценил на глаз ширину пролива в этом месте Метлин. Николай Федорович только два месяца как получивший звание капитан-лейтенанта, испытывал к угрюмому надворному советнику интуитивную симпатию, отчего нередко оказывался поблизости. Разговорить того, впрочем, не выходило. Безобразов не шёл на контакт, на вопросы отвечал односложно, но вёл себя ровно, подчёркнуто корректно.

— При необходимости можно палить с обоих бортов разом, — добавил моряк.

«Посмотрим каков ты в бою», — подавил вздох Метлин. Подобно многим, из считавшихся на флоте людьми Лазарева, он подражал своему патрону. Тот же считал и неоднократно повторял в более-менее узкой компании (а на флоте любое слово адмирала становится известно последнему юнге), что лучшие из моряков отличаются молчаливостью. Сам Метлин, увы, никак не соответствовал подобному описанию, был всегда весел и говорлив. Не то, чтобы это печалило молодого ещё офицера, но, прощая сам себе эту слабость, к окружающим старался применять адмиральскую формулу.

Эскадра в составе четырёх хораблей, именуемых «Париж», «Императрица Екатерина», «Императрица Мария» и «Пантелеймон», в сопровождении дюжины фрегатов, корветов, шхун и бригов, вытянулась цепью между пустынных берегов. Турки, казалось, не замечали чужого присутствия. Прождав более двух часов, Лазарев, лично командующий этой, как он выразился, прогулкой, решил пошевелить сонное царство и с флагманского «Парижа» раздался залп с дюжины орудий.

— Холостые, — попробовал изобразить грусть Метлин.

На турок, впрочем, подействовало и от причала городка отошёл ялик с каким-то, судя по всему, начальством. В водах держав европейских правила вежливости требовали первыми представляться прибывающим на рейд, в странах Азии считалось наоборот. Вице-адмирал злился, что ничтожный городишко, с невеликим по званию главой, делал вид будто ничего не происходит.

«Париж» принял к себе делегацию, и, после непродолжительных переговоров, с корабля спустили адмиральскую шлюпку, отравившихся вслед за яликом в город. На кораблях находилось людей втрое, если не вчетверо больше всего населения Чанак-кале. К вечеру шлюпка вернулась обратно и крепкие моряки подняли на борт тело уставшего вице-адмирала.

На утро по кораблям получили команды и стали готовить батальоны к высадке.

Окрестности и вправду вид имели печальный, ничем не напоминая роскошный растительностью Босфор. Пустые голые холмы жёлтого цвета с багряным отливом, практически полное отсутствие растительности, за исключением редких чахлых олив и каких-то кустиков. Рука человеческая не осмелилась облагородить окружающую унылость, оттого имеющиеся постройки только подчеркивали неприветливость места. Белые здания маяков по обоим берегам выглядели некрасиво, оборонительные форты поражали уродливостью. Впрочем, военные имеют собственное представление о красоте, нередко прямо связанное с функциональностью, потому нельзя сказать, что русские впали в тоску. Скорее, наоборот, настроение на кораблях было приподнятое, особенно у тех счастливчиков кто был отобран в батальоны.

Основу собрали из абордажных команд, к ним добавили матросов покрепче. Официальной формы для них быть не могло, посовещавшись, офицеры пришли к выводу о необходимости однообразия внешнего вида. В искомое однообразие вошли летние брюки, рубашки и фуражки. Оружием стали мушкеты, но тысячи подсумков к ним не нашлось, оттого патроны предложили поместить в подсумки от абордажных пистолетов, по десятку выстрелов на каждого. Вместо солдатских ранцев — наплечные мешки, подсмотренные на Кавказе, в которых полагалось сложить продовольствие. С младшим командным составом решили просто, на каждый десяток назначив по унтер-офицеру.

Один батальон высадили на левую, а другой на правую сторону пролива. Матросы радовались прогулке как дети, и, не имея привычки к солдатской дисциплине, обсуждали происходящее.

Следовало осмотреть укрепления, чему едва не помешали турки. Безобразов, бывший с одним из батальонов, с удивлением заметил десятки лодочек пересекающих узкий пролив. Из них высыпали местные жители, вообразившие, что русские моряки могут стать для них хорошими покупателями. Турки привезли множество поделок из глины, и поделок довольно искусных, начиная от обыкновенных свистулек. Главным товаром, впрочем, были более традиционные кувшины и остальная посуда. Моряков это позабавило. С трудом удалось навести порядок и отогнать ораву местных торговцев на некоторое расстояние. Что происходит с батальоном совершившим высадку на другой стороне, у самого городка, старались не думать.

— Когда-то это чего-то стоило, — определил Безобразов качество укреплений древнего каменного форма.

— А сейчас? — спросил командующий батальоном капитан-лейтенант Путятин.

— Сейчас всё это несколько обесценилось, Евфимий Васильевич.

Тот кивнул, поскольку и сам всё прекрасно видел. Старая каменная башня с бронзовыми пушками времен Сулеймана Великолепного, «новый» земляной форт рядом с ней, начавший уже осыпаться, всё это могло привлечь интерес разве что ценителя древности.

— Ни одного каземата. Вообще. Ни одного.

— Правда ваша, Пётр Романович.

— Любой наш корабль подавит такие, с позволения сказать, бастионы, за пару часов. А для штурма довольно как раз батальона. От силы — двух. Ладно ещё стены. Подправить всегда можно хоть что-то. Гарнизон внушает опасения.

То было верно. Гарнизонная служба Блистательной Порты была поставлена из рук вон плохо. Поголовно худой, даже тощий гарнизон в оборванной засаленой форме забавно контрастировал с упитанной важностью командира фортов. Потомственный янычар, потомственный начальник «крепости падишаха», потомственный кто-то ещё, и в целом уважаемый человек прибыл на место несения своей потомственной службы вместе с торговцами из Чанак-кале, где, видимо, жил.

— Если это военный, то я китайский император, — оценил выправку турка Путятин.

Для слаживания состава и тренировки устроили стрельбы. Матросы радостно палили в белый свет как в копейку пока не кончились патроны. Опыт был признан успешным, ведь во избежание результата не слишком благополучного, решили обойтись без мишени, ограничившись направлением. По направлению почти никто не промахнулся. Офицеры выразили благодарность своим подчинённым и объявили, что все молодцы. Громогласное «ура» было ответом.

К вечерним склянкам батальоны вернулись на корабли. Петр Романович проиграл «лобанчика» неунывающему Метлину. Тот всё-таки смог если не разговорить, то навязать пари надворному советнику. Суть заключалась в следующем: при высадке все видели две ветряные мельницы, стоящие недалеко от берега одна за одной. Внимание к себе они привлекли там, что в них использовались маленькие паруса, числом большим привычных деревянных крыльев. Во время посадки обратно, все так же видели, что полотно с крыльев-парусов исчезло. Метлин с такой убежденностью заявил, что найдутся они уже на кораблях, что Безобразов невольно повёлся и усомнился в возможности оного. Все моряки находились перед глазами командиров непрерывно. Как можно было провернуть такой фокус? Метлин развеселился и предложил пари. Пётр пожал плечами, вздохнул, но принял. Он заподозрил оппонента в лукавстве, совершенно не представляя как можно обыскать даже один корабль, не говоря о всех, но Николай Федорович знал своих подчиненных. Доброе слово, угроза порки, обещание дополнительной чарки и серебряный рубль в совокупности оказались эффективнее бригады следопытов. Пред очи в самом деле удивленного Безобразова было откуда-то добыто и представлено искомое полотно. Не все, разумеется, малая часть. Образчик. Поразило не это, впрочем, а то, что полотно лежало в одном из тех сосудов, которыми пытались торговать местные жители.