— Ничего не понимаю! Они там все с ума посходили, в Петербурге? — красный как рак Пушкин растерянно держал письма в руках. Граф Литта даже отвлёкся от партии в шахматы, где почти голый король соперника пытался оттянуть неизбежное.

— Начальство! — понимающе хмыкнул Степан, видом показывая, что кому как не ему знать какая порою блажь приходит в головы вышестоящих. Но Пушкину было не до смеха.

— Нет, действительно, черт знает что! Я ведь лично, своими глазами читал это пространное письмо от министра. Ещё радовался, что тон приветлив и доброжелателен. Думал, как славно, что личное взаимное непонимание не касается службы!

— Этак вы, Александр Сергеевич, договоритесь до того, что вам министр свинью подложил. Вы бы поаккуратнее. — посоветовал Безобразов.

— А как ещё прикажете понимать, Пётр Романович? Да ведь и вы читали то письмо. В нем чёрным по белому пожелания, пожелания и пожелания всячески избегать ловушек, что могут быть подстроены коллегами из прочих посольств. Вперёд не рваться, мудрость проявлять, и избегать дерзкой позиции при общих интересах. Заботиться о мире, быть жёстким при ущерб чести государства и милостивым во благо его.

— Но ведь конкретного ничего не было сказано, Александр Сергеевич.

— Да, но общий тон, общее понимание…

— Сие к делу не подшить, — проворчал Степан, — министр скорее прикроется этим письмом, чем оно навредит ему. Талант-с, опыт.

— И теперь я кругом виноват перед Россией и государем! Хорошее дело!

— С другой стороны, если не было твёрдых и ясных указаний, значит вы имели полное право действовать на свой страх и риск. В конце-концов, тут и я бы подписал и Пётр Романович, да кто угодно. Напишите как есть императору.

— Его сиятельство прав, Александр Сергеевич, — поддержал Безобразов, — выбора не было. Если четыре державы предлагают условия для Султана более выгодные, чем наши, то тому резона нет упираться. Главная задача, если отбросить политес, не рисковать набранным весом в Турции. Вы и не рискнули. В чем вас обвинить, в отсутствии излишней воинственности? И главное, игра не окончена. Мы ещё посмотрим какие такие новые условия захотят продвинуть наши коллеги.

— Ах, не утешайте меня! — бросил Пушкин в сердцах и вышел.

— Расстроили поэта, а это грех, — прокомментировал Степан, — ну что, Пётр Романович, ещё партию? Заодно всё обдумаем.

— Извольте, граф. Но теперь мои фигуры белые.

Отец и сын.

Султан Махмуд не до конца понимал логику европейцев. Единая позиция послов, ранее небывалая, смутила его. Против него — такое могло быть, но чтобы за…

Визирь считал произошедшее менее удивительным.

— Значит, они готовятся воевать друг с другом? — переспросил падишах у своего слуги. — К чему тогда это представление?

— Гяуры обнимают друг друга, мой повелитель, — подобострастно отвечал визирь, — во время объятий удобнее всего вонзить кинжал в спину.

— Но что они хотят, мудрый Рауф?

— Всякий тянет халат на себя, повелитель. Но ни один из них не позволит другому примерить его. Франки мечтают о Египетском пашалыке, русские…

— Зачем тогда франки поддержали меня? Разве не выгоднее им продолжать помогать этому сыну шайтана?

— Им не нужен сильный шакал, повелитель. Они хотят, чтобы шакал был слабый и зависел от них.

— А что нужно англичанам?

— Это народ торговцев, повелитель. Они хотят только презренный металл.

— И потому они за меня?

— Да, повелитель. Англы считают, что чем больше государство, тем легче получать выгоду. Лучше платить один раз, чем несколько

— Почему на мою сторону встали австрийцы?

— Эти боятся усиления русских, повелитель. Северные варвары сильны и не ведают жалости.

— Ну а что хотят русские мне известно, — мелко засмеялся Махмуд, — Константинополь. Надеются обложить меня как медведя.

— Этому не бывать, повелитель, пока светит месяц на небе.

— Верно. Ты мудрый человек, Рауф, и ты хорошо сказал, что они сжимают друг друга в объятиях, чтобы вернее ударить в спину. Надо им в этом помочь. Что ты посоветуешь?

— Согласиться с их якобы общим решением и отказать паше Египта в наследственном праве.

— Зачем? Какая разница, что обещать этому псу? Всё равно его голова украсит стену Топканы рано или поздно, да будет на то воля Аллаха. Если дать ему что он хочет, сын гиены расслабится, возгордится и станет не столь осторожен. Тогда он совершит ошибки и попадёт в капкан.

— В этом и заключена разница между нами и гяурами, — вздохнул визирь, — неверные не понимают, что слово данное шелудивой собаке стоит не дороже её шкуры. Они вообразили себе, будто вы, мой повелитель, станете очень благодарны им, если гяуры помешают Али, да пожрет проказа глаза его, считать себя имеющим право передать власть своим детям. Они вообще часто путают право с возможностью.

— Но как мне столкнуть их лбами так, чтобы они убивали друг друга? Сын шайтана и лисицы не дурак, он не полезет в драку когда против него столько противников.

— Осмелюсь донести до ваших ушей, повелитель, что по моим сведениям гяуры находятся в шаге от войны друг с другом. Англичане хотят драться с русскими, но у них нет достаточно войска. Французы имеют достаточно войска, но не хотят драться с русскими. Нужно сделать так, чтобы они захотели.

— Каким образом?

— Я бы предложил действовать не прямо, повелитель. Англичане давно хотят получить договор о снятии пошлин с их товаров…

— Мы говорим не об англичанах.

— Верно, повелитель, но политика подобна паутине. Стоит затронуть в одном месте и отзовётся в другом. Договор сделает Англию самым надёжным союзником. Торговцы воюют только за свои деньги. Это сделает войну англичан с русскими неизбежной. Франки, увидев такое, окажутся перед выбором чью сторону принять. Они выберут англичан.

— Ты так уверен, Рауф? Обьясни почему.

— Договор будет действовать по всей территории, повелитель, и в Египте тоже. Французы испугаются, что англичане захотят вытеснить их оттуда, перехватить внимание предателя паши.

— Что с того? Тогда французы станут воевать с англичанами. — не понял султан.

— Повелитель, они станут воевать с русскими.

— Да почему?

— Потому что испугаются, что с русскими будем мы, повелитель. Ведь у нас договор. Франки окажутся перед выбором. Или не делать ничего, но тогда англичане выбросят их из Египта, или действовать силой, но тогда оказаться разом против нас, англичан и русских, если они всё-таки не подерутся с англичанами.

Султан надолго задумался. Визирь терпеливо ждал.

— Кажется, я понял, — наконец произнёс Махмуд, — ты хочешь натравить англичан на Мохаммеда, чтобы франки испугались войны с англичанами и не смогли ничего сделать нам.

— Вы очень мудры и проницательны, повелитель.

— И им придётся выступить на стороне англичан… Но как эти торговцы думают сражаться против русского императора? Мы заключили договор, его нельзя нарушить так просто. Русский падишах — не какой-то там дерзкий паша.

— Это не имеет особого значения, повелитель. Как только Англия получит договор, она не сможет удержаться от войны. Тем более, что русским он сильно не понравится. Как именно станут действовать те и другие — не принципиально.

— Ступай, мой верный Рауф.

Визирь склонился и, пятясь, удалился.

Султан подошёл к занавешенной нише.

— Ты всё слышал?

— Да, отец.

— Выходи.

Из-за занавески показался мальчик лет десяти, его надежда и наследник, шахзаде Абдул-Меджид. Мальчик смотрел на отца с обожанием и от этого взгляда у султана защемило сердце.

«Они устроят драку когда меня не станет, — кольнула мысль, — лишь бы он выжил, мой Абдул.»

— Что ты понял из услышанного, сын?

— Я понял, отец, что гяуры лживые люди.

— Это и так всем известно. Но что ещё?