Открыв, как ему казалось, для себя Порту, Питт всерьёз задумался о тесном союзе с Османами, отправляя посольство за посольством с довольно интересными наставлениями. Увы! Как и везде в мире, как в Америке, Индии и прочих местах, англичане столкнулись с ненавистными французами. Столкнуть их не удалось. Оказалось, что прекрасная Франция незаметно пустила крепкие корни при Оттоманском дворе.

Раздраженный Питт вновь задумался. Применив свой излюбленный метод для умственной стимуляции, а именно «ящик бренди, полтора фунта лучшего табаку и запереться на три дня», метод, который он совершенно серьёзно собирался запатентовать, к исходу третьего дня Уильям едва не поймал удар. Ошеломленный джентльмен вдруг осознал, что мудрость Соломона не пустые слова, и под Солнцем действительно не столь много нового. Иными словами, до него дошло, что французы пришли к аналогичным с его выводам несколько раньше, примерно за сто лет, в эпоху Ришельё и Мазарини, если не при короле Франциске.

Отдышавшись, джентльмен, чьё упрямство могло составить конкуренцию любому ослу на сто миль от Лондона, продолжил свои исследования, потребовав ещё ящик бренди. Он смог заглянуть ещё глубже в тайны европейской политики, где обнаружил, что и испанцы после Лепанто на турок чихать хотели, и вообще увлеклись совсем иными делами, хотя за пару десятилетий до этого колотили в набат по всему континенту. Такого оскорбления своему интеллекту англичанин простить не мог, но дело превыше всего и он заказал третий ящик средства столь хорошо помогающего ему думать. Неизвестно какие еще открытия уступили перед столь пытливым умом, но доложили королю, который срочно вызвал своего премьер-министра по какому-то вопросу, чем, вероятно, спас государство от неминуемой тяжёлой утраты. На то он и король!

Султан Махмуд Второй, правивший с 1808 года, был одним из умнейших людей своего времени. Во всяком случае, таково было единодушное мнение у всех послов европейских держав в Константинополе. Не только у них — султан любил беседовать с европейцами путешественниками, когда их заносило в древний город. Он умел слушать и умел говорить.

Ничуть не стесняясь собственного окружения, Махмуд хвалил Европу, её порядки, устроенность и обычаи. Неплохо бы всё это перенять, мечтал султан к ужасу и отвращению сторонников старины. Вслух возмущаться боялись, ведь этот ценитель неверных получил власть путем переворота, а укрепил её методами старыми как мир. Предыдущий султан, его родной брат, был казнён со множеством менее важных людей при первой возможности, предоставленной вечно буйным янычарским корпусом. И правильно сделал, решили на городских улицах. Зачем такому слюнтяю, не озаботившемуся тем, чтобы самому казнить брата власть? Он недостоин быть султаном, ясное дело. Организатор переворота, паша по прозвищу Байрактар, потребовал было от нового султана того же, что и от предыдущего — назначить его генералиссимусом, но вскоре сгорел живьём со всей семьёй в собственном доме при волнении янычар.

Махмуд ликовал. Судьба, впрочем, казалось исчерпала отпущенный ему запас удачи и далее не слишком благоприятствовала порывам.

В наследство он получил войну с Россией. Войско Белого Царя являлось серьезной проблемой примерно с полвека. Да, во главе неверных уже не было Сувар-паши, столь грозного на поле брани и совершенно безжалостного в победных реляциях, но были другие, не менее опытные и опасные полководцы. Война была проиграна, несмотря на пламенную письменную поддержку их Парижа самого Наполеона. Ах, если бы письма умели стрелять!

Южное направление несло опасность ещё более серьёзную. На Аравийском полуострове утвердилось и уверенно себя чувствовало государство ваххабитов. Мало того, что они объявили султана (ещё его отца) лжехалифом, мало того, что оторвали себе часть торговых путей, так они ещё завоевали (по их мнению отвоевали) Мекку и Медину, а всех паломников обложили налогом. Решив, что и этого недостаточно для истинной Веры, они попросту запретили совершать хадж всем подданным лжехалифа, а караваны непонятливых грабили.

Соседний Египет раздражал не намного меньше. Формально он оставался в составе империи, но по факту стал независимым. Мохаммед Али Египетский превратил свой пашалык в личное государство. До глубины души впечатленный Бонапартом, который однажды разбудил местное сонное царство высадившись с войском и разгромив мамелюков, Мохаммед и себе возжелал иметь таких же красивых солдатиков, умеющих крутиться во всё стороны как будто один человек. Французы и англичане согласились помочь. Правда они дрались тогда между собой не на жизнь, а на смерть, но египетскому паше это не мешало.

Султан Махмуд, как человек учёный и способный считать до двух, направил паше фирман с приказом разгромить Саудитов. Тому и самому хотелось повоевать, так что приказ был в точности исполнен и приличия соблюдены. Ваххабиты сопротивлялись отчаянно, но потерпели поражение. Разорив их города с присущей межрелигиозным войнам человечностью, Мохаммед подвёл итоги и опечалился — он был разорен. Недолго думая, египетский паша обложил поборами всё тех же несчастных паломников, а войско вывел с полуострова. Логично, что там наступил хаос. Не менее логично и то, что завершился он воссозданием государства Саудитов. Всё это не помешало султану отпраздновать Великую Победу, когда град Константина гулял больше месяца.

Затем вспыхнул конфликт с Али, Янинским пашой. Столь занимательная личность никак не могла избежать пристального внимания султана. Али воевал против всех всю свою долгую жизнь. Долгую — потому, что если считать год за три, а меньшего его нрав не заслуживал, то паша условно разменял третий век, когда наконец доигрался. Нет смысла описывать подробно его биографию, для понимания масштаба этой личности будет довольно одного примера. Узнав, что император французов развёлся с неспособной подарить ему наследника женой и ищет новую, Али решил, что это его шанс. В Париж полетело послание, в котором Али выражал глубочайшее уважение личности сумевшей ограбить столько стран, выражал сочувствие по поводу имеющейся проблемы и предлагал взять в жены своих дочерей. Всех. Трех «основных» и сколько-то побочных, Али так спешил, что сам ещё не успел сосчитать, но уверял, что Бонапарт не прогадает, кто-нибудь да родит, их уже ищут по всей Албании. Паша знал о сватовстве к австрийцам и понимал, что его владения не идут ни в какое сравнение, однако надеялся взять количеством там где не мог состязаться в качестве. К его удивлению и досаде, Наполеон отказал. В Париже вообще решили, что это шутка. Обиженный Али выждал момент и переметнулся к англичанам.

С этим противником султан расправился неожиданно легко. Против паши сыграло его богатство, не меньшее, чем можно было отыскать в самом Константинополе, будь он тогда разграблен. Против паши шли воевать с удовольствием, предвкушая богатую добычу. Вскоре голова самого Али и головы его сыновей отправились услаждать взор султана и отгонять от него хандру.

А хандрить было с чего. Махмуд никак не мог приступить к столь желаемым преобразования, всякий раз что-то случалось. Теперь полыхнула Греция.

Славные дети Эллады перерезали всех турок и евреев до которых смогли дотянуться, не разбирая возраста и пола, но будучи почти совершенно недоговороспособны, не имели возможности развить успех. Зверства греков вызвали отвращение и негодование со стороны европейцев. Англичане и французы негодовали особенно сильно, и тем и другим мерещился «русский след». Вскоре, однако, они убедились, что русское правительство здесь совершенно ни при чем и задумались. Не прошло и полугода от начала раздумий, как греки на Национальном Собрании провозгласили Независимое Государство и приняли Конституцию. Со всей Европы потянулись добровольцы…

Султан сражался как мог. Заключив мир с Персией (о, да, ещё и это), он собрал войска. Обратившись за помощью к Египетскому паше и пообещав тому Сирию, Махмуд получил ещё одну армию. Совместно с египтянами османы стали брать верх.